{22} при необходимости они прикроют вас пулеметным огнем.
Я начал закипать от гнева.
Находясь прямо за нами, ЛБМ не смогут открыть огонь — они же в нас попадут. Нам говорили об этом еще в первую неделю обучения на пехотных курсах. Капитан, командующий ЛБМ, сочувствующе посмотрел на меня и закатил глаза.
Эффективное командование основывается на доверии. У моего старшего по званию в запасе была одна фраза: нет времени для споров.
К нему у меня доверие исчезло напрочь. Он принимал неверные решения еще до начала войны, вон еще когда были под корень вырублены все зачатки доверия. Может, он и был трудягой, но в делах тактики оказался абсолютно некомпетентным.
— Сэр, план реально гробовой, я не могу пойти на такое. Я волнуюсь даже не по поводу потерь в рядах своих солдат, — если бы там были федаины, они бы так и так давно открыли по нам огонь. Меня беспокоит беспочвенность вашего решения. Сделав по-вашему, мы застопорим движение всего батальона. Посмотрите туда. — Я показал на деревья вдалеке, там были «Хаммеры» рот «Альфа» и «Чарли», они атаковали в северном направлении. — Они движутся. Мы тоже уже должны двигаться.
Он кинул на меня взгляд, ничего не сказав. Я пошел к своей машине. Нервничал. Некоторые из моих морских пехотинцев находились в зоне слышимости. Было непрофессионально ругаться с капитаном на их глазах, но обстоятельства не оставляли мне выбора.
Разведывать пешком здание не пошли. Завели моторы и поехали вперед. Всей ротой.
Злополучное здание преодолели без приключений.
На пути к следующему перекрестку мы проехали поле изумрудно-зеленой травы. Само по себе красивое место, а вот обстановочка вокруг — не очень. По нам открыли огонь из двух АК-47, торчащих из окопов в поле, а наш пулеметный огонь, раздавшийся следом, сделал из иракцев пищу для воронов. На одном из них была зеленая рубашка и штаны цвета хаки. Его убила пуля 50-го калибра, диаметром примерно в десятицентовую монету. Сила этой пули была настолько велика, что тело погибшего отлетело назад на достаточно большое расстояние. Пуля вынесла из тела кость больше, чем моя ладонь, и, упав на эту самую кость, он протаранил череп, — мозг уже вытекал на землю.
С неба упал минометный снаряд — упал ниоткуда, вокруг никаких внешних признаков наличия минометов.
Получили приказ не двигаться, оставаться на месте, начали оглядываться. Справа от нас стояло здание, освеженное белой побелкой. Правда, стены кто-то уже успел покрыть красными надписями. Я попросил Миша перевести их.
— О’кей, на табличке над входом написано: «ШКОЛА». А то, что красной краской, — «СМЕРТЬ АМЕРИКЕ, ДОЛГОЙ ЖИЗНИ САДДАМУ» и «МЫ УМРЕМ ЗА ТЕБЯ, О ВЕЛИКИЙ САДДАМ», и все в том же духе, но мысль-то ясна.
— Лавелл, возьми своих людей и обследуй здание, — приказал я. Время у нас было, а федаины очень любили обосновываться в школах.
Оставив одного солдата за пулеметом, Группа три перерезала кусачками замок и ворвалась в здание. Через несколько секунд Лавелл крикнул в окно:
— Сэр, подойдите посмотрите.
Я вошел, в комнате была куча парт. На стенах висели детские рисунки. Лавелл и доктор Брайан копались в уже открытом сейфе.
— Карты, документы, мешок штыков для АК, магазинная винтовка Энфилда. Кому нужно это дерьмо? Сюда посмотрите, — сказал Лавелл. Он протянул целлофановый мусорный мешок. В нем были дюжины пар черных носков. Новых, с этикетками. «Сделано в Иордании». — Смешно. Все, что найдешь в Ираке, сделано в Иордании, Китае и Франции.
— Хорошо, что я не придирчивый потребитель, — был мой ответ. Я решил взять документы для аналитиков из разведки и носки для взвода. Отобрали все, что могли, и поспешили наружу, не хотелось пропустить очередного сражения. Морские пехотинцы из Третьего взвода стояли над иракцем, который, распластавшись, лежал на земле живой.
— Сэр, этот придурок выскочил из окопа в поле. Может, мы его это, в багажник вашего «Хаммера»?
Я согласился, у меня там было больше места, чем у всех остальных. Возиться с пленным было некогда, головные машины уже стартовали.
Теперь нас и пригород Баакубы разделял мост.
Я услышал жужжание и увидел странную рябь в воздухе. Небо над нашими головами отсвечивало, и это было похоже на мираж. Снаряды большого калибра. Не наши. Еще одна БМП.
— БМП на дороге, прямо перед нами. Он открыл по нам огонь! — Я, как мог, пытался не кричать в рацию, говорить спокойнее.
Мы спешно отступали, передавая истребителю-бомбардировщику Ф-15 координаты БМП. Я никогда не видел истребителей-бомбардировщиков и не слышал их. Внезапно их бомбы материализовались из голубого неба. Для большинства иракских солдат смерть приходила без предупреждения. Мы снова въехали на мост, в этот раз сопротивления не встретили. Увидели БМП, вернее то, что от него осталось.
Опять развилка, и опять мы поехали налево, а весь остальной батальон направо. Поля здесь теснили пальмовые рощи, к ним, в свою очередь, примыкали дома. Вертолеты «Кобра» нещадно бомбардировали эти пальмы, все вокруг было охвачено огнем. Я тоже ненавидел и пальмы, и деревья поблизости — потенциальные места скопления врагов. То же самое я чувствовал и по отношению к осушительным каналам вдоль дороги и к пышной, высокой, густой растительности. От ожидания схватки напрягся каждый мускул на моем теле. На глаза навернулись слезы, я начал медленней дышать, ясней думать.
По рации нас предупредили о том, что вертолеты, сопровождающие нас, эти наши глаза и огромные кулаки через пять минут улетят на дозаправку. Они покинули нас, по крайней мере, на час, оставив одних на дороге. Мускулы мои стали еще тверже. Опять рация: «Вам следует покинуть территорию, вернуться на развилку и пойти по западному пути. Как поняли?»
На тропинке, меньше чем в двадцати метрах от нас, появились двое мужчин. Между ними, спотыкаясь, шла девочка лет шести, она держала их обоих за руку. Мужчины выдавили из себя улыбки и помахали нам руками, но взгляд мой был прикован к маленькой девочке.
В ее глазах была отрешенность, она не смотрела даже под ноги. На лице грязные потеки, спортивные брюки, когда-то розовые, сейчас казались грязными и заношенными. Опустившись на колени, я прикоснулся к ее шее, она в страхе отшатнулась.
— Еду, воду — немедленно! — крикнул я своему взводу через плечо. — Док, осмотри ее. Не знаю почему, но я чувствовал, надо спешить, чувствовал ответственность за девочку, раньше со мной такого не было. Думаю, частично это было вызвано тем, что она была маленькой. Но в основном это все же происходило из-за разительного контраста между физическим здоровьем и душевным страданием.
— Сэр, с физической стороны все нормально, может, только небольшое обезвоживание организма, — отрапортовал Док. Он протянул ей бутылку с водой. Двое мужчин, поняв, что мы распознали проблему, засмеялись и обняли нас.
Миш был рядом и переводил, мужчина постарше говорил. Он стоял с руками за спину, был расслаблен и несколько напыщен.
— Он говорит, танки и солдаты на плотине. Они не пускают туда людей, так как там спрятано химическое оружие, может, зарыто в земле.
Я поднял рацию и попросил связаться с Крестным отцом, командиром нашего батальона. Полковник Феррандо ответил с понятным раздражением в голосе — надо же, прямо посреди сражения его отвлекает какой-то там командир взвода. Я поспешил реабилитироваться и отрапортовал о полученной информации, о возможном наличии химического оружия на дамбе.
— Вас понял, Головорез-два. Я лично передам эту информацию дивизии, — ответил полковник.
Наш рапорт приняли к сведению, отработали, но химического оружия так и не нашли.
Вглядываясь в дома справа от нас, я увидел что-то заставившее меня остановиться. Большая часть батальона уже прошла по этому участку дороги, но все же никто не обратил внимания, что за одним из зданий припаркован иракский военный грузовик.
— Уинн, остановись, — попросил я.
К дому направилась половина взвода. Морские пехотинцы, общаясь между собой знаками, разбились на три команды и подходили к дому с трех сторон. Как только напряжение, предвкушающее перестрелку, начало зашкаливать, входная дверь дома открылась и из нее посыпались дети.
Они кричали: — Америка! Америка! Хорошо! Хорошо! Хорошо!
Мои морпехи опустили оружие.
Следом за детьми появился мужчина средних лет, одетый в западную одежду, с усами как у Саддама.
— Привет, ребята, я Хасан, — заговорил он на английском почти без акцента. Как будто отвечая на наши немые вопросы, он объяснил, что был английским профессором в Багдадском университете. Двенадцать детей, бегающих вокруг морских пехотинцев и корчащих им рожицы, были его детьми.
Он также сказал, что Республиканская гвардия приходила к нему домой вчера ночью с восемью зенитными установками в кузове грузовика «ЗИЛ», сделанного в России. Хасан очень боялся, что американцы в процессе военных действий начнут все бомбить и разрушат его дом. Я ответил, что больше по этому поводу ему переживать не надо.
Мы установили трофейный иракский знак «СТОП» в трехстах метрах вниз по автостраде, а рядом с ним, на большой картонной коробке, одной из тех, в которых был наш паек, Миш написал: «Поворачивайте назад» на арабском, конечно.
В первый раз за день я вспомнил о пленнике в моем «Хаммере». Он лежал лицом вниз, руки были связаны за спиной. Над ним стоял Кристенсон.
— Перережь веревки, дай ему еды и воды, — сказал я.
Кристенсон посмотрел на меня так, как будто я намереваюсь выпустить из клеток зоопарка в Сан-Диего бешеных львов, но веревки все-таки перерезал. Мужчина, скуля и потирая запястья, медленно встал. Он печально посмотрел на меня, его усы непроизвольно дергались, — наверное, что-то нервное. Я протянул ему бутылку воды.
— Спасибо.
— Говоришь на английском? — удивился я. Судя по его невзрачной внешности, я решил, что он был солдатом.
— Немного, да. У меня сердце болит. — Он приложил руку к груди, и усы его снова завибрировали.