Я утер кровь из носа. Я знал: нож лучше не доставать… но я не всегда буду на голову ниже Стефана. Он тоже это знает. Последнее время стал реже отвешивать мне оплеухи.
— Ты прошлялся весь день, а принёс лишь мешок травы? — набросился он на меня.
Пиерс попыхивал трубкой, втайне злорадствуя над спектаклем, который устроил Стефан.
— У тебя в руках и того нету.
Остальные заржали в надежде разъярить Стефана ещё больше, чтобы набросился на обидчика, но тот лишь раздражённо отмахнулся от шпильки.
— Не каждый же день мне притягивать домой по молочному поросёнку. Все должны вносить свой вклад.
— Подумаешь, спёр поросёнка. Пятиминутное дельце, — осадил его Пиерс.
— Вот как, старик? Не ты ли недавно набил им брюхо?
— А я вот не набил, — фыркнул Лиам. — Тебе стоило украсть двоих.
Бросив камнем, Фергюс велел всем заткнуться. Он был голоден.
Так у нас в лагере происходило каждый вечер — вечно на волоске от обидных слов и потасовок, но мы черпали друг у друга и силу. Никто не осмеливался перейти нам дорогу: боялись последствий. У нас были лошади. Было оружие. Мы заслужили право изничтожать других.
Лаурида взмахом подозвала меня к себе, и я вывалил перед ней добычу. Мы начали вдвоём чистить нежные луковицы, затем взялись за грубоватые стебли. Я знал, что она будет довольна. Лаурида любит зелёные побеги, жарит их в свином жиру, а стебли побольше перемалывает в муку. Хлеб у нас редкость… разве что тоже украден.
— Где ты их нашёл? — спросила она.
— Нашёл что? — удивлённо посмотрел на неё я.
— Вот это. — Она протянула жменю нарезанных стеблей. — Что с тобой такое? Солнце голову напекло?
Стебли. Ну конечно. Всего-то.
— У одного пруда. А что?
Лаурида отвесила мне оплеуху и наклонилась рассмотреть мой кровоточащий нос.
— Однажды Стефан его тебе сломает. Оно и к лучшему. Больно уж ты смазливый.
Про пруд Лаурида уже позабыла. Я не мог рассказать, что та девчонка сегодня застала меня у него врасплох, а не наоборот. Разбитым носом не ограничилось бы. Стыдно, когда на тебя кто-то вот так неожиданно сваливается, в особенности один из них. Они все тупые. Медлительные. Слабые. Та девчонка — ну и дура! — даже показала, как отбирать у неё еду.
На следующий день я вернулся к пруду, но в этот раз спрятался за грудой камней и стал ждать. Через час, не выдержав, забрёл в заросли рогоза и принялся рвать стебли, надеясь, что удастся её выманить. Не удалось. Возможно, она была умнее своих соплеменников. Возможно, действительно прислушалась к предостережению. Да, я её напугал. Теперь это мой пруд. Пруд грозного Джафира, на веки веков.
Набив мешок, я проехал дальше на юг в поиске её лагеря. Лошадей у них не было, мы проверяли. Девчонка явно жила неподалёку от пруда, но я не нашёл ни единого следа.
— Морриган, — покатал я звуки на языке. — Мор-и-ган.
Моё имя Харрик не знал и каждый свой приезд называл новым, а её дал себе труд выучить. Почему величайший воин на земле запомнил имя какой-то тощей, слабосильной девчонки? Тем более одной из Выживших?
Ничего: найду её и вырву признание. А потом приставлю ей нож к горлу: пусть слёзно молит отпустить. Поступлю, как Фергюс и Стефан с теми из её племени, кто прятал от нас еду.
С вершины холма открылся вид на долину. Безлюдно, только ветер колыхал траву. Девчонка спряталась хорошо. Я нашёл её лишь через четыре года.
Глава четвёртая
— Здесь, — сказала Пата. — Это хорошее место.
Позади осталась запутанная тропа, по которой нас трудно было проследить — крепнущее с каждым днём Знание помогло мне отыскать её.
Ама смотрела на заросли. На множество возможных укрытий. На холмы и скалы, что скрывают нас из виду. Однако в основном её внимание было обращено на собственное племя. Мы устали. Проголодались. Скорбели. Не так давно стервятники убили Рианну за то, что отказалась отдать козлёнка у неё на руках.
Оглянувшись на маленькую долину, Ама кивнула. Я слышала биение сердец соплеменников столь же хорошо, как она. Ритм был слабым до боли.
— Здесь, — согласилась Ама, и мы сбросили с плеч мешки.
Я осматривала наш новый дом, если его можно так назвать. В основном деревянные постройки выглядели опасно, обветшав от небрежения, хода лет и, разумеется, от Великой бури. Казалось, они вот-вот рухнут — с большинством это уже произошло — но мы умели сооружать убежища из обломков. На несколько дней обычно хватало. Я только и знала, что вечные переезды, но когда-то наш народ жил оседло, когда- то человек мог пустить корни в выбранном месте. Так мне говорила Ама, и порой я в грёзах переносилась в её рассказы. Мечтала о краях, где никогда не бывала, о стеклянных башнях, увенчанных облаками, о раскидистых садах, где ветви ломятся под тяжестью спелых фруктов, о тёплых, мягких постелях, окружённых занавешенными окнами.
Такие края описывала Ама в своих историях — края, где все дети племени были принцами и принцессами и не знали, что такое муки голода. Сказочный мир, которого больше нет.
За те месяцы, что прошли со смерти Рианны, мы нигде не задерживались дольше, чем на день или два. Банды стервятников отбирали у нас еду, и приходилось переселяться. Стычка, в которой погибла Рианна, была самой скверной. После этого мы безостановочно шли неделями, почти ничего не собирая по пути. Юг оказался не безопаснее севера, а к востоку правил Харрик, который день ото дня протягивал руки всё дальше, отхватывая новые земли. За горами на западе после Бури до сих пор свирепствовала Болезнь, а ещё дальше свободно разгуливали дикие твари. Подобно нам, они изнемогали от голода и охотились на всякого, кому хватило глупости к ним забрести. Во всяком случае, так я слыхала… никто из моих знакомых не переваливал за те бесплодные горы.
Теснимые со всех сторон, мы пребывали в вечном поиске укромного уголка, где удастся осесть. Но, по крайней мере, могли рассчитывать на поддержку друг друга. После смерти Рианны мы ещё больше сплотились, чтобы залечить пустоту, оставленную её уходом. И уходом Венды тоже. Её не стало, когда мне шёл седьмой год. Пата говорила, что Венда заболела от пыли, оставшейся после Бури. Онни говорила, что Венда была «любопытной», причём таким тоном, будто любопытство — болезнь. Ама говорила, что Венду похитили, и другие миадрес её поддерживали.
Мы принялись разбивать лагерь. Нас переполняли надежды. Маленькая долина казалась правильным выбором. Никто не осмелится сюда забрести, и воды неподалёку вдосталь. Онни доложила, что сразу за холмом начинается поросший канареечником луг, а ещё дальше виднеется дубрава.
Всего нас сюда пришло девятнадцать. Одиннадцать женщин, трое мужчин, пятеро детей. Я была старше остальных ребят на три года. Помнится, той весной я от них отдалилась. Детские игры раздражали меня. Я знала, что стою на пороге каких-то перемен, но в сером однообразии наших будней даже не представляла, в чём эти перемены могут заключаться. Каждое завтра не отличалось от вчера. Мы выживали. Мы боялись. Порою смеялись. Так что же за новое чувство зашевелилось во мне? Неуверена как к нему относилась. Внутри будто что-то урчало — словно от голода.
Вся детвора помогала таскать обломки древесины. На некоторых, что когда-то были частью чего-то другого, виднелись большие буквы — обрывки сообщения, утратившего смысл. Кто постарше искал листы ржавого металла, чтобы прислонить к наваленным камням. Я притащила большую доску в голубых пятнах. Ама говорила, что раньше наш мир был разрисован во множество цветов. Теперь голубизна стала редкостью, обычно находимой только на небе или в чистом водоёме вроде того, у которого я повстречала Джафира. С тех пор минуло уже четыре зимы. Интересно, спрашивала я себя, жив ли он? Нашему племени грозила голодная смерть, но стервятникам кое-что похуже. В отличие от нас, у них не принято было заботиться о своих.
Глава пятая
Долина приняла нас с распростертыми объятиями. Посаженные в каменистой земле семена взошли почти без ухода. Далёкие луга, лощины и склоны холмов предлагали мелкую дичь, кузнечиков, и мир. Столь безмятежной моя жизнь ещё не была, однако, хоть я всегда и жаждала осёдлости, мной овладела странная неугомонность. Пытаясь усмирить себя, я с каждым днём отважно заходила всё дальше в поиске семян и трав.
Однажды, когда я, сидя на корточках, собирала чёрные зёрнышки портулака, в ушах чётко, будто собственный, прозвучал голос: «Вот сюда». Я вскинула голову и не поняла, что он имел в виду. Впереди была лишь стена из камня и лоз, но отголоски этих слов ещё звучали во мне, тревожа, не давая покоя… «вот сюда», такое определённое и уверенное. Вспомнилось наставление Амы: «Доверяй силе внутри себя». Осмотрев камни подле стены, я нашла проход, скрытый за нагромождением валунов. Тропка привела меня в узкое ущелье, и сокровище в глубине вызвало у меня благоговейный трепет. Я бросилась к нему сквозь высокую траву, чтобы рассмотреть поближе. Большая часть крыши обвалилась, но у некогда огромного здания были флигели, а внутри флигелей — книги. Не много. Большую часть давным-давно разграбили и спалили. Даже наше собственное племя сырыми зимними ночами, когда ничто иное не хотело гореть, растапливало костры сухой книжной бумагой. Обнаруженные томики валялись на полу среди мусора, под толстым слоем пыли. И в них были картинки — цветные картинки.
Каждый последующий день я посещала заброшенную постройку. Собирала пищу по пути, затем отдыхала, читая на широком, раскидистом крыльце позабытых руин. Одна. Моё воображение рисовало другое время, задолго до того, как семь звёзд упали на землю, — время, когда другая девочка вроде меня, должно быть, так же сидела на этих ступенях, смотря в бездонное голубое небо. Мечта стала крылатым существом, которое уносило меня, куда ни попрошу. Воображаемые странствия наполняли меня неуёмностью и беспокойством.