не уберегла Джима. Памела бежала из ясного, пронизанного солнцем, наполненного шумом авто и пением птиц Парижа, потому что чувствовала стыд перед Моррисоном, который с насмешкой и укором глядел на нее из могилы; это был стыд за то, что она оказалась такой невнимательной, неаккуратной, неправильной, глупой девчонкой. В своем маленьком наивном эгоизме она никак не могла понять, как будет теперь жить без его любви, без его защиты и без его денег. Вернувшись в Лос-Анджелес, она с улыбкой говорила, что Джим просто задержался в Париже и вернется через пару недель. С ней никто не спорил.
Могила Моррисона, которую несколько дней спустя отыскали на кладбище молодые французы, выглядела по-сиротски. На прямоугольнике свежей и покрытой мелкими камешками земли лежала деревянная табличка со словами «Douglas James Morrison». Имена были написаны именно так, в неправильном порядке. Возможно, Памела Курсон и Ален Рони не нашли в себе сил, чтобы исправить ошибку в бумагах, поданных в кладбищенскую контору. Позднейшее объяснение Алена, что он таким образом хотел скрыть факт смерти от вездесущей прессы, кажется неправдоподобным. Чуть ниже на табличке стояло еще два слова по-французски: «artiste и chanteur». Даты жизни не указаны. Молодые французы поставили в изголовье вазу с цветами, положили на могилу самодельный крест и обложили ее по периметру морскими ракушками.
Есть напрашивающиеся ходы. Один из них состоит в том, чтобы описать контр-адмирала Моррисона, ранним утром стоящего у борта авианосца, как жесткого несгибаемого человека, которого не может отклонить от исполнения долга даже смерть сына. Но оснований говорить так нет. Адмирал ничего не знал. 3 июля 1971 года о смерти Моррисона в Америке еще не было известно. Рей Манзарек еще только отправлял менеджера Билла Сидонса в Париж с указанием выяснить, что там произошло. Манзарек не поверил первым известиям о том, что Моррисон умер. Повелитель Ящериц так достал беспрерывными исчезновениями даже своего главного друга и союзника Манзарека, что тот и не подумал поднять трубку телефона и позвонить в Париж, а поручил разбираться во всей этой истории наемному служащему. Но, даже поняв, что Повелитель Ящериц не разыгрывает свой очередной номер, а по-настоящему умер, Манзарек не смог скрыть раздражения, месяцами копившегося в его душе. И он бросил в сердцах Денсмору и Кригеру, что умереть после смерти Хендрикса и Джоплин – неоригинально. Раздраженный Манзарек считал, что Повелитель Ящериц и Шаман мог бы придумать для себя что-нибудь более необычное, чем смерть.
Через три месяца после смерти Джима Моррисона, в октябре 1971 года, Doors выпустили очередной альбом под названием Other Voices. Через четыре месяца, в ноябре, они отправились в турне, которое началось концертом в городке Линкольн, штат Небраска, в зале, названном в честь одного из самых ярких представителей американского милитаризма, – «Pershing Municipal Auditorium». Тут они уже играли в 1968 году. Первой песней, сыгранной группой на концерте после смерти Моррисона, была Tightrope Ride. С группой играли новые люди: Бобби Рей и Джек Конрад. Весь ноябрь Doors колесили по Америке. В престижный Карнеги-холл в Нью-Йорке в прежние времена их не приглашали. Теперь они дали тут концерт. Смерть Моррисона возвышала их, придавала им значение. Они выглядели как трое героев, осиротевших после гибели вождя в бою.
Весной 1972 года Doors приехали на юг, в места, откуда Моррисон родом. Здесь он проводил часы с Мэри Вербелоу на широких пляжах Клируотера, здесь шатался по улицам Талахасси в фуражке железнодорожника и мятых штанах бродяги. 9 марта 1972 года в Атланте случилось что-то непонятное. Подробных описаний события не существует, а в кратком изложении суть укладывается в одну фразу. Концерт Doors был отменен, потому что существовала «опасность агрессии публики». Может быть, на концерт приехали те, кто два года назад присутствовал на безумном действе в Майами; может быть, этими людьми двигало чувство вины перед Повелителем Ящериц, которого они так легко отдали в лапы полиции и суда. В его защиту тогда не состоялось ни одной демонстрации. Из Атланты группа перенеслась еще ближе к месту катастрофы и дала концерт в городке Даниа вблизи Майами. Шесть тысяч человек слышали, как Рей Манзарек, сидя, как всегда, в левом углу сцены за двумя клавиатурами, сказал в микрофон: «Прикинь, Джим! Вот мы и вернулись в Майами!»
Вот вы и вернулись в Майами. Но это было другое Майами, и это была другая группа Doors, и это были не вы. Всю жизнь Моррисон пел о конце, вещал о конце, предупреждал о конце, но его братья по оружию упорствовали, полагая, что можно сыграть в The End и остаться в живых. Он доказал им, насколько был серьезен. Но они по-прежнему стояли на своем. Они продолжали считать себя группой Doors и были уверены, что смогут жить так, как будто все случившееся – это не смерть, а только тяжелая рана. Они думали, рана затянется. Они еще не понимали всю безразмерность, всю бессловесность конца.
Атланта стала для них заколдованным городом. 25 августа 1972 года, более чем через год после смерти Повелителя Ящериц, концерт Doors в этой жемчужине Техаса был отменен во второй раз, причем устроители объяснили свое решение тем интересным обстоятельством, что Джим Моррисон умер. Незадолго до этого, в июле, группа выпустила второй диск без Моррисона – Full Circle.
Я никогда не испытывал желания слушать Others Voices и Full Circles. Я был уверен, что там нечего слушать. Странно, что трое других не поняли того, что было ясно мне, отдаленному от места событий временем и океаном: никакая музыка после смерти Моррисона для Doors невозможна. Жизнь прожита до последней глубины, выпита до дна, и никакого нового начала у них быть не может. Лучше и не пробовать. Конец есть конец. Поставьте точку, будьте кратки. The End. Все.
Сейчас, через тридцать шесть лет после смерти Моррисона, работая над этой книгой и чувствуя себя обязанным знать все, что только можно знать, я послушал два альбома Doors, выпущенные в начале семидесятых. В вечерней, парализованной пробками Москве 2007 года, сидя в темной кабине моего джипа, уютно подсвеченной приборами, я слушал музыку и думал о том, что напрасно делаю это. Музыка была пуста. В ней нет ничего. Это всего лишь собрание правильно расставленных, грамотно записанных, чистых до безобразия, стерильных до скуки звуков. Я прослушал за свою жизнь сотни альбомов, но, кажется, ни разу в жизни не слышал такой мертвой и невыносимо скучной музыки.
Повелитель Ящериц сыграл со своими друзьями странную шутку: он отнял у них будущее. Ни одному из них не удалась сольная карьера, но даже не в этом дело. Рей Манзарек, Робби Кригер и Джон Денсмор живут в своих домах в Калифорнии. Они пользуются всеобщим уважением, как члены великой группы Doors, но при этом на них лежит печать заклятия. Когда Моррисон умер, они были молодыми людьми и верили в свое будущее. Они осуждали Повелителя Ящериц за то, что он гробил себя, вместо того чтобы работать, думать о будущем, отдавать всего себя творчеству. Ну что ж, они успешно сохранили себя и могли бы работать, но их творческая жизнь кончилась. Он измучил их и отпустил на свободу пустых и безгласных, одиноких и потерянных. Он выбросил их в длинное пустынное будущее, на которое глядит то ли с неба, то ли с острова Крит с иронически прищуренным правым глазом и усмешкой, запутавшейся в густой бороде.
Вы хотели хорошего, правильного, здорового, счастливого будущего? Ну, получайте его, ребята.
2.
Через пять месяцев после смерти Джима Моррисона Памела Курсон въехала на автомобиле в витрину бутика «Themis». Было ли ее тонкое веснушчатое лицо в этот момент залито слезами или она, как всегда, улыбалась своей чудесной улыбкой – кто знает? Неизвестно также, была ли она в этот момент под героином, да это и не важно. Героин был теперь единственным лекарством, которое еще могло хоть как-то смягчить ее боль. Она ежедневно жила в море героина, которое мерно катило свои красноватые волны под плотными бордовыми небесами. Марсианский пейзаж отрешения, равнодушная пустыня без единого живого существа. Кот Шалфей обособился от нее, теперь он приходил, когда хотел, и уходил, когда хотел. Потом исчез окончательно. В ясную погоду, в солнечный день, выходя с неизменной улыбкой на оживленные, забитые машинами, заполненные людьми улицы Города Ангелов, она чувствовала в себе такое холодное безразличие и такую глубокую пустоту, словно уже отсутствовала в этом шумном, жарком, пылком, живом мире.
Памела кололась с полным безразличием к последствиям и трахалась со всеми желающими. О ней ходили слухи, что у нее теперь есть сутенер и она занимается проституцией. Ни доказать это, ни опровергнуть невозможно. Но факт непреложен: денег у нее не было. Все последние годы она жила за счет Джима, и теперь она очутилась на мели. Ей казалось, что завещание Моррисона гарантирует ее права, но она ошиблась. Его только успели похоронить, а Манзарек, Кригер и Денсмор уже подали к ней иск, требуя выплатить из наследства Моррисона 250 тысяч долларов, которые он задолжал компании «Elektra». К ним присоединился адвокат Макс Финк, с которым Повелитель Ящериц не расплатился до конца за его услуги. Адвокат требовал 75 тысяч долларов. Банда кредиторов налетела на потрясенную и смятенную женщину, находившуюся в постоянной депрессии, – можно представить, какими кошмарными казались ей их кривые алчные лица и каким жутким эхом звучали в ее мозгу их злобные голоса. Она отказалась платить. Никакого юридического смысла в ее позиции не было, это просто была обида упрямой девочки, которая знает, что это несправедливо.
И это правда было несправедливо. Они могли бы получить свои деньги, не загоняя ее на панель. Они могли бы даже отказаться от своих денег, и ничего страшного с ними бы не случилось. Конечно, от наемного адвоката в такой ситуации трудно ждать чего-то другого, но трое Doors, многократно утверждавшие в своих книгах и интервью, что Повелитель Ящериц был их самым лучшим, самым настоящим, самым близким другом, могли бы проявить милосердие к его женщине. Но бизнес есть бизнес. И сантименты тут ни при чем.