Между тем Брюэйс продолжал наблюдать за тем, как английские суда неумолимо приближались. В тропиках рано темнеет, и к четырем часам дня тени, оставляемые предметами, начали удлиняться.
Британские суда двигались к востоку, вдоль береговой линии, не придерживаясь специального порядка. Они растянулись на несколько миль.
Брюэйс полагал, что англичане бросят якоря, чтобы отдохнуть перед сражением, а затем начнут его рано утром. И опытнейший 45-летний морской командир отказывался верить своим глазам: британские суда шли в сторону мелководья и будто собирались немедленно атаковать — в условиях сгущавшихся сумерек и темноты, когда свои суда можно принять за вражеские!
Нельсон вышел из состояния депрессии, и у него были резоны начать бой без промедления. Во-первых, северо-западный ветер должен был помочь ему войта в бухту Абукир. Если же он отложит начало битвы, то ветер может перемениться. Во-вторых, он не хотел давать французам времени на подготовку к бою. И менее всего он хотел, чтобы они снова ушли от него.
Позднее он вспоминал:
«Когда я увидел их [французские корабли], я не мог на них насмотреться, вновь и вновь выглядывая из окна (хотя меня мучила чертова головная боль). Изучая их позицию, я слышал разговор двух моряков, сидевших на пушке вблизи от меня: "Черт их побери, — говорил один другому, — посмотри на них. Они здесь, Джек, и если мы не побьем их, то они побьют нас". Я был уверен в своих силах и поэтому пошел в атаку, имея лишь несколько кораблей, совершенно не сомневаясь в том, что другие последуют за мной, хотя было почти темно и у них могли найтись причины, мешающие этому, однако все они в течение двух часов нашли глубокие места».
Нельсон был уверен в том, что каждый капитан знает свой маневр. В течение долгих недель погони за французами он многократно беседовал с подчиненными и требовал от них обосновать план действий в предстоявшем бою.
И этот план был таков: атаковать не всю линию вражеских кораблей, а лишь ее часть, создавая численный перевес на каждом участке боя. Самое лучшее средство для этого — зажать вражеские суда с двух сторон.
Он полностью доверял капитанам и полагался на их искусство, их храбрость и инициативу. Это те качества, которые позволили ему самому подняться до вершин успеха.
«Самые смелые действия являются самыми безопасными». «Подпусти врага поближе». Нельсон любил повторять эти максимы. Поступать так на деле — значит иметь крепкие нервы, предельную выдержку и бесстрашие в ближнем бою. Так он действовал, когда штурмовал крепость Кальви и брал суда на абордаж при Сент-Винсенте. Его капитаны прониклись этой философией мужества и духом победы.
В три часа пополудни Нельсон дал приказ, разосланный по судам эскадры с помощью сигналов, подававшихся с флагманского корабля «Вэнгвард»: «Приготовиться к бою».
Ветер помогал движению его судов, и они перемещались со скоростью четыре узла. Спустя еще час, когда корабли огибали точку входа в бухту Абукир, он выпустил следующий приказ: «Приготовиться бросить якоря...»
Этот приказ означал, что британские суда должны встать в линию, параллельную линии французских судов, и также бросить якоря. При этом Нельсон выбрал способ крепления кораблей, который позволял им сохранять маневренность и наносить удары по наиболее уязвимым частям неприятельских судов, таким, как нос и корма[5].
Это было почти все, что он мог сказать заранее. А далее будет битва, взаимный обстрел смертоносными снарядами, и невозможно предсказать, чем он закончится.
Нельсон пригласил офицеров за обеденный стол. он поднял бокал и провозгласил тост, обещая своим боевым товарищам, что следующим утром он будет «в палате лордов или в Вестминстерском аббатстве».
Иными словами, он либо станет лордом, либо погибнет в бою. Но, чтобы быть погребенным в Вестминстерском аббатстве, нужно стать великим англичанином, нужно одержать яркую победу.
Матросы на «Вэнгварде» и других кораблях готовились к бою. Эти люди, приученные к строгой дисциплине, действовали но командам своих офицеров.
Порой они бунтовали и тогда ненавидели начальников больше, чем врага. За проступки они подвергались телесным наказаниям, публичным избиениям плетью. Крики и содранная кожа этих несчастных служили суровым предостережением остальным.
В то утро, когда эскадра подошла к Александрии, три человека на борту «Беллерофона» — корабля, которому еще суждено было сыграть важную роль в жизни Наполеона, — получили но двенадцать ударов плетьми за пьянство.
Опыт мятежей на флоте заставлял командиров задумываться об их причинах, и условия жизни матросов менялись. На нескольких кораблях эскадры Нельсона находились женщины, и это были вовсе не офицерские жены.
Джон Никол с корабля «Голиаф» вспоминал, что на судне было несколько женщин: «жена комендора[6]... одна женщина из Лейта, другая из Эдинбурга» и т.д.
Нельсон закончил свой ранний обед, затем вернулся в каюту. У него сильно болела голова, и он очень не хотел, чтобы окружающие расценили его недомогание как нервные переживания перед битвой.
Он знал, что в морском бою никто не может чувствовать себя защищенным. Нельсон не допускал возможности поражения, но всегда помнил, что может быть ранен, искалечен или убит.
В последний час перед битвой моряки продолжали делать приготовления, чтобы чем-то занять руки и не думать о самом худшем. Как обычно, важно было «расчистить палубы для дела». Убирались все липшие предметы. На нижних палубах удалялись перегородки, скот перемещался в сторону, а то и выбрасывался за борт. Ничто не должно было мешать пушечной стрельбе.
Специальная оснастка предохраняла людей от падающих мачт, если их вдруг разрушат неприятельские снаряды. На хорошо начищенные палубные доски посыпался песок с тем, чтобы голые ступни матросов не скользили в лужах крови.
На мачтах каждого корабля были повешены в линию четыре зажженных светильника: это помогало отличать английские суда от вражеских кораблей. Видя, что сумерки сгущаются, Нельсон пошел на серьезное нарушение правил британского флота. Он был «синим адмиралом», и его корабли должны были сражаться под синими флагами. Но флотоводец решил, что в темноте лучше использовать флаги с красным крестом на белом фоне, — это также поможет его людом узнавать корабли в суматохе боя.
Английские суда вошли в бухту Абукир. Барабанщики ударили в барабаны, призывая моряков закончить все дела и занять боевые позиции.
Матрос корабля, ворвавшегося в бухту одним из первых, вспоминал: «Солнце как раз садилось, когда мы входили в бухту, и оно было красным и огненным».
Нельсон поднялся на палубу «Вэнгварда». Он медленно и внимательно осмотрел линию французских кораблей своим единственным глазом.
Они по-прежнему стояли на якоре. «Вражеская линия представляла собой самое жуткое зрелище», — рассказывает свидетель.
Нельсон заметил, что первые по счету суда в неприятельской линии были плохо подготовлены к бою, хотя и находились под защитой мощных орудий трехпалубного «Ориента», стоявшего в середине линии. Но и на «Ориенте» не все было сделано по уставу: на корабле оставили палубные надстройки, сооруженные для размещения пассажиров.
В своих мемуарах Наполеон предполагает, что Брюэйс собирался выйти в море, но дожидался матросов из Александрии, которые явились только в 9 часов вечера. «Между тем вражеские силы находились на расстоянии пушечного выстрела, и, к большому удивлению обоих флотов, французский адмирал не давал сигнала открыть огонь».
Сигнальщики английского флагманского корабля разослали но всем судам приказ Нельсона: «Я намерен атаковать авангард и центр неприятеля». Через полчаса последовал приказ: «Формировать линию боя так, как удобно».
Больше не было нужды в приказах. Нельсон решил не ждать медленных кораблей, чтобы построить их в правильную линию. Он и его капитаны понимали, что нужно ввязаться в бой до наступления темноты.
Английский линейный корабль «Каллоден» буксировал недавно захваченное французское торговое судно. Он отстал на несколько миль и теперь догонял ушедшую вперед эскадру.
В 5 часов 10 минут адмирал Брюэйс приказал открыть огонь но врагу. Пушкарям требовалось время, чтобы прицелиться (для этого надо было ближе подпустить врага), но матросы на «Герье» — нервом корабле французской линии — начали ружейную перестрелку с моряками на английском «Голиафе».
Мужество и дерзость Нельсона были подкреплены тактическим решением, которое стало результатом опыта и вдохновения. Чистая импровизация начала боя перевоплотилась в план, который зародился почти одновременно в голове Нельсона и голове капитана Фоли на «Голиафе».
Нельсон понял, что «там, где было пространство для того, чтобы французский корабль бросил якорь, будет и пространство для того, чтобы прошел английский корабль».
Это означало, что можно обойти вражескую линию, вклинившись между берегом косы и французскими кораблями. Для этого английским судам нужно прорваться между «Герье» и косой, рискуя сесть на мель. Нельсон приказал Худу, капиталу «Зелоса», искать глубокие воды, годные для прохода боевых кораблей. Что же касается Фоли, то он отлично понимал общий замысел командира эскадры и действовал по собственной инициативе.
Таким образом, несколько кораблей Его Величества могут прорваться через узкий проход и бросить якоря, стоя между вражеской линией и берегом. Несколько других кораблей вытянутся в линию, параллельную французским позициям, со стороны моря и также бросят якоря. И тогда французов, зажатых в клещи, можно расстреливать с двух сторон.
Это был вариант развития событий, который Брюэйс полностью исключал, считая свою позицию неприступной. И он не подготовился к атаке со стороны берега, считая появление англичан в этом секторе невозможным. Брюэйс не подумал даже о том, чтобы открыть отверстия для пушек, расположенных у левых бортов кораблей.