— Читает, — пробубнил в усы дедушка. — А ты, к примеру, знаешь, чем она нынче увлекается? Книжки-то разные бывают.
Я уж и не знаю, как тетя Надя ответила на эти слова. За огородом раздался Коськин свист, и я мгновенно, схватив связку бычков, отправился к себе, чтобы заняться кормлением чайки. В этом состояла нынче моя первейшая обязанность, и этим делом я по-настоящему увлекся.
ИНКВИЗИТОРЫ И СПУТНИК
На другой день, когда мы шли рыбачить, Коська спросил меня:
— А в кино сегодня пойдем?
Я даже вздрогнул. Только теперь сообразил, чего мне все это время не хватало. Я очень люблю кино. День и ночь готов смотреть на экран. Меня привлекают и художественные, и документальные, и даже научно-технические фильмы. Мама говорит: «Тебе, Даня, лишь бы перед глазами мелькало, содержание тебя не интересует»., Но как раз содержание мне интересно. Люблю смотреть и как коров доят, и как кукурузу сеют, и как сталь выплавляют. В кино всегда много увлекательного.
Поначалу мне даже взгрустнулось, когда я оглядел поселок. Показалось, что здесь нет кинотеатра. Но выяснилось, что и сюда, на край земли, привозят кинокартины.
— Их в доме отдыха показывают, — сказал мне Коська. — Но мы и туда ходим.
Выходит, что в поселке на самом деле нет своего кинотеатра, раз приходится ходить в дом отдыха, что стоит на горе.
— А билеты почем? — спрашиваю.
Коська презрительно усмехается:
— Какие там билеты? И без них хорошо видно.
Я не стал расспрашивать — пусть будет без билетов. Так даже лучше. А то попросишь у мамы денег, а она как начнет тебя экзаменовать: сколько, да зачем, да куда.
— А какая картина? — полюбопытствовал я.
— Ну, о том, как его… Что когда-то его на огне живьем сожгли. Вот еще гады были!
— Про Джордано Бруно?
— Ага. Именно о нем. Я его уже три раза видел. Здесь почему-то каждый месяц этот фильм показывают.
И вот вечером, когда еще и не совсем стемнело, мы уже были возле кинотеатра.
Здесь он какой-то особенный, не похожий на все прочие, какие мне приходилось видеть. Это — обыкновенная дощатая ограда, одна стена которой приспособлена под киноэкран. Сбоку — калитка, возле нее — дырочка. В эту дырочку зрители просовывают деньги, а кассир — билеты. Если у тебя уже есть билет, можешь войти внутрь, занять свое место.
Но мы не нуждались в этом. Мне ребята показали, где мое место. И, хотя оно не очень устраивало меня, все же не пришлось возражать. Ведь Коська будет рядом сидеть.
Здесь я познакомился с Робинзоном — и Пятницей. Робинзон явился без своего лука и лисьей шкуры. А Пятница, как видно, и не собирался смывать со своего лица смолу. Он оставался все таким же черным-черным, даже чуть полосатым. Благодаря этому я и узнал его. А Робинзона мог бы и не узнать.
Когда Коська познакомил нас, Робинзон спросил:
— Так это ты схватил мою чайку?
— Мы ее лечим, — пояснил Коська.
— Ну, лечите. Если так, я могу еще сотню подбить.
— Робинзон может. Он такой! — не без гордости подтвердил Пятница. — Глаз у него — наметанный.
Пришли в кино и Асик с мамой. Мама покупала билеты, а Асик стоял в стороне и ковырял пальцем в носу.
— Аскольд! — позвал его Коська. — Иди к нам! С неба виднее.
Асик уже зашагал к нашей компании, но мама вовремя схватила его за руку и потащила за собой.
Поскольку мы не брали билетов, нам достались свободные места на старых абрикосах и черешнях. Хотя и неудобно было сидеть, зато экран был на уровне глаз. Глядя вниз, Коська не мог скрыть свое удивление. Что за странные люди? Зачем они покупали билеты, чтобы сидеть за оградой на скрипящих скамейках, если на деревьях такое раздолье? Здесь не жарко и не холодно, а главное — смотришь фильм совершенно бесплатно. Конечно, женщинам не легко вскарабкаться на деревья, но ведь для мужчин это не так трудно…
Экран внезапно вспыхнул; добрая минута понадобилась киномеханику, чтобы навести на фокус. И вот по белому полотнищу побежали буквы. Мы хором — все, кто сидел на деревьях, — громко, перебивая друг друга, прочли название фильма. Теперь я готов был забыть обо всем на свете, но все же надо было помнить, что сидишь на дереве и следует крепче держаться за его ствол, чтоб не свалиться на землю. Ведь что ни говорите, а мое место было намного выше уровня моря.
Между тем Джордано Бруно смело шел по земле и упрямо боролся против попов. А они, те проклятые инквизиторы, прямо зубами скрежетали: так им хотелось поймать его. И в конце концов эти мерзавцы поймали героя. Привели они его в свое судилище и, начали допрашивать.
Неожиданно, как раз в тот момент, когда на экране началось самое интересное, кто-то заорал:
— Летит! Летит! Вон! Вон! Посмотрите!
Я вспомнил, что сегодня над Одессой должен пролететь спутник. (Об этом еще утром дедушка говорил.) Пришлось задрать голову.
Небо было синее-синее, как море, и столько в нем звезд сияло, что казалось — это огни стоящих у причала кораблей. Внезапно бросилась в глаза одна яркая-яркая звездочка. Она летела, как метеор, то разгораясь вдруг, то угасая. Я чуть было не сорвался с дерева — такой восторг охватил меня в эту минуту.
Так вот какой он, спутник! Сколько я слышал о нем, но еще ни разу не приходилось видеть. Даже не верилось, что это именно он летит. Но это не был сон — это летел именно спутник… Наш советский спутник! Летел он быстро-быстро и высоко-высоко. И сиял он в небе ярко-ярко…
Все зрители замерли, зачарованными глазами наблюдая, как по небу плывет эта необыкновенная звездочка. А она, прочертив пунктиром все необъятное небо, исчезла за высокими липами. Только после этого я опять посмотрел на экран.
Оказалось, что и инквизиторы, испуганно разинув рты и вытаращив глаза, смотрели в эту минуту на спутник.
Но вот киномеханик опомнился, оторвал свой изумленный взгляд от неба и опять пустил аппарат. Инквизиторы задвигались, защелкали по-волчьи зубами и в злобном исступлении так закричали, что их голоса, наверное, слышал весь черноморский берег.
ПЯТНИЦА
Мне пришлось сидеть рядом с Пятницей. Я с одной стороны прижался к стволу полусухой черешни, а он с другой. Он был очень цепкий, этот Пятница. Низенький крепыш с тонкими черными руками, он, как морской краб, ухватился за дерево, будто прилип к нему. Да ему и нетрудно было прилипнуть к чему-нибудь. Чтоб походить на африканца, он, по совету Робинзона, густо вымазал себя той самой смолой, которой мажут днища баркасов. Коська рассказывал, что и влетело же Пятнице за это. Мать чуть было не прогнала его из дому. Целый день он и в морской воде отмывался, и песком обтирался, а после и мать в десяти водах его мыла — ничего не помогало. Будто и на самом деле сын уборщицы из дома отдыха Павлик превратился в смуглого Пятницу.
От него так несло дегтем, что просто неприятно было сидеть рядом. И все же этот черномазый Павлик с невероятно слипшимися, похожими на смоляной ком волосами оказался довольно хорошим товарищем. Он совсем не сердился за то, что я тогда из-под носа выхватил у него морскую чайку.
— Ты ремнем привяжи себя к стволу, — советовал он мне, поблескивая верными, с синеватыми белками глазищами.
На его круглом темном лице глаза казались особенно большими. А сидел он в одних основательно полинявших трусиках. У меня был ремень, но я не послушался доброго совета — уж очень хитро поблескивали неспокойные глаза Пятницы.
— А ты надолго к нам? — поинтересовался он погодя.
Узнав, что я у дедушки все лето пробуду, он посоветовал:
— Так ты тоже будь Пятницей у Робинзона. Тогда две Пятницы получится. А что ж, разве так нельзя? Моя мама часто говорит: «У тебя, Павлик, две пятницы на неделе».
Я охотно стал бы Пятницей, только настоящим, а не вымазанным мазутом. Поэтому я и не стал отвечать на такое предложение.
— А у Робинзона есть настоящая лисья шкура, — хвастается чужим добром Пятница.
Я сомневаюсь в этом. Ну где Робинзон возьмет настоящую лисью шкуру?
— А его мама — циркачка. И она там, в цирке, ого-го какие сальто-моральто выкидывает. Позапрошлый год она и в Одессе выступала. Два раза была у Робинзона дома. Один раз сама, а второй — с дядей Максом. Дядя Макс вроде папы у Робинзона. И главное — он умеет с собаками разговаривать. Хоть верь, хоть не верь, но он, как щенок, знает собачий язык. У него целая стая собачек: больших, маленьких, совсем малюсеньких. И главное — все они его слушаются и такое вытворяют!..
— А почему он Робинзону не даст хотя бы одну собачку? — полюбопытствовал я.
— Потому, что они самому дяде Максу нужны. А Робинзона он не хочет брать к себе. Он так и сказал Робинзоновой маме: не люблю детей.
У меня мороз по спине прошел.
— Хороший папаша у Робинзона! — говорю я с возмущением.
— Да он же у него не настоящий. Робинзон при бабушке и дедушке живет. Думаешь, ему хуже при них?
Я согласился, что и при дедушке можно жить. Но тут же подумал, что я лично все равно не смог бы так. Ну, как же можно жить без мамы и папы? Вот ведь совсем недавно поселился я у дедушки, возле моря, а уже как по папе соскучился!
— Но Робинзонова мама и книги ему присылает. Да еще какие! Например, про Робинзона недавно прислала. А когда приезжала, то настоящий лук и стрелы привезла. А еще была у нее настоящая лисица. Вот Робинзон и отрезал тайком хвост у той лисицы. Три дня он тогда у нас ночевал, домой не возвращался. Пока мама не уехала… Ну, она ту бесхвостую лисицу Робинзону оставила. Вот он теперь и носит ее. Точнехонько, как Робинзон на необитаемом острове.
Быть может, еще немало всяких историй рассказал бы мне Пятница, но на экране такие интересные события развернулись, что он тут же забыл обо всем: о Робинзоне, настоящем Пятнице и о том необитаемом острове, где они охотились… Не мигая, смотрел он на экран и то громко смеялся, то вскрикивал, то свистел, да так, что барабанные перепонки в ушах трещали. Пятница смеялся даже тогда, когда совсем не надо было смеяться. Сами посудите: Джордано как раз к столбу привязали, огонь разжигают, а Пятница заливается смехом, как маленький.