- Итак, - легким тоном сказал он, вновь оказавшись на тротуаре, - ты намерена продолжать заставлять меня платить.
- Платить? За что платить?
- За то дурацкое недоразумение.
- Недоразумение?
- Ну, за ту историю с Луизой. Естественно, это было недоразумение! Недоразумение, приведшее к нашей размолвке. Сколько раз можно повторять? Сколько раз еще мы будем к этому возвращаться?
- До тех пор, пока ты будешь продолжать лгать мне.
Разве это я заставляю тебя лгать-?
- Но если ты будешь без конца возвращаться к одному и тому же, если не будешь доверять мне... Ну, как мне объяснить тебе, Джейн?
- Ты хочешь, чтобы я верила твоей лжи? - спросила она, словно прося его подтвердить это.
- Да ты же не поверишь ни единому моему слову, если будешь по-прежнему лелеять свое раздражение, свою злость на меня! Ты сама не хочешь, чтобы я постарался начать все сначала. Ты не позволяешь мне этого, а ведь ты сама говорила... - его звучный голос дрогнул и прервался, - что нам нужно все начать сначала!
Она прошла еще немного и вдруг сняла свою руку с его руки - чтобы поймать тащившийся по земле конец шали. Туман сгущался, превращая свет уличных фонарей в большие молочно-белые шары.
- Послушай, Лаф, - сказала она, - я тоже много об этом думала. И я действительно пыталась начать сначала.., с того момента, когда.., ты перестал с ней встречаться. И я на самом деле понимаю, что мужчинам, точнее, некоторым мужчинам, это обязательно нужно. Как пьянице нужен порой глоток виски. Хотя, по-моему, в данном случае это не совсем так. Скорее это похоже на голод, а голод - это такое чувство, с которым ничего нельзя поделать, только поесть и утолить его. И я, как мне кажется, вполне это понимаю. Но вот чего я понять никак не могу: почему ты считаешь, что во всем виновата именно я? Ты говоришь, что я не даю тебе начать все сначала? Но ведь ты и сам понимаешь, как несправедливы твои слова. Ты уже начинал все сначала, и не раз, но только не со мной. Что же, ты хочешь и в ЭТОМ меня обвинить? Возможно, впрочем, в чем-то я и виновата. Видимо, потому что не удовлетворяю тебя. Хотя ты всегда это отрицал.
- Потому что это не правда! Это же просто глупо! Ты и сама прекрасно знаешь, что это не так! - страстно воскликнул он, и она увидела, как в глазах его сверкнули слезы. - Я люблю тебя!
- Наверное, действительно любишь, Лаф. Но сейчас мы говорим совсем не об этом.
- Именно об этом! Мы говорим именно о любви! О нашей любви! Разве может для меня кто-то сравниться с тобой? Разве ты сама этого не видишь? Неужели ты не можешь поверить, что ты - моя любимая, моя жена, весь мой мир? И никто другой для меня просто не имеет значения?
Они давно уже остановились и стояли лицом друг к другу. Рядом с ними было высокое парадное крыльцо старого каркасного дома, окруженного более высокими и современными домами, построенными уже после землетрясения. Высокие сорняки и кустарник проросли меж деревянными ступенями и окружали весь дом, словно предлагая им укрыться здесь от шумных людных улиц города, подняться на это крыльцо и, войдя в дом, окруженный старым садом, оказаться в безопасности, оказаться У СЕБЯ... Уже почти стемнело; ночь обещала быть холодной и промозглой.
- Я знаю, ты действительно так думаешь, Лаф, - сказала Джейн как-то неуверенно и очень печально. - Но ложь делает любовь бессмысленной. Она и наше с тобой супружество делает бессмысленным.
- Бессмысленным? Для тебя? - воскликнул он обвиняющим тоном, яростно сверкнув глазами.
- Ну хорошо, а что оно значит для тебя?
- Ты - мать моего ребенка!
- Ну и что? - она помолчала, затем со странным смешком согласилась. - Да, это по крайней мере действительно правда. - Она посмотрела на него: в ее взгляде была растерянность и мольба об искренности. - И ты - отец моего ребенка, Лаф! Но что дальше?
- Пошли, - сказал он, снова решительно беря ее под руку.
Она оглянулась - словно ей хотелось еще раз взглянуть на это крыльцо, на заросли, окружавшие старый дом, словно ей хотелось остаться здесь навсегда.
- По-моему, мы и так уже прошли на целый квартал дальше, чем нужно?
Он еще прибавил шагу; она старалась не отставать.
- Уже девятый час, - сказала Джейн.
- Да плевать мне на этот спектакль!
На углу он остановился и сказал, не глядя на нее:
- Твоя вера в меня - основа всей моей жизни. Основа всего. Разрушать эту веру, говорить, что мне... было бы удобнее, если бы тебя не было в городе и вообще - на моем пути, говорить, что...
- Прости, если я была не права.
- Если ты была не права! - язвительно, с горечью повторил он. Она промолчала, и он заговорил более мягким тоном:
- Я понимаю, что сделал тебе больно, Джейн. Очень больно. И мне нечем оправдать свое поведение. Я никак не извиняю себя! Да, я вел себя глупо, как последний негодяй, но мне очень стыдно! Мне будет стыдно до конца моих дней. Прости меня, пожалуйста.
Ах, если б только ты могла мне поверить! Мы бы оставили весь этот кошмар позади и все начали бы сначала.
Но если ты все время будешь возвращаться к этому, если ты не сможешь поверить в мою любовь, то я ничего не смогу поделать! Ну, кто виноват в том, что я не могу терпеть подобной неопределенности?
- Неужели я? - спросила она с искренним изумлением.
Он так сильно сжал ее руку, что она, помолчав, сказала:
- Лаф, отпусти. - Но он ее руку не отпустил, хотя хватку свою несколько ослабил.
Она посмотрела ему в лицо, освещенное бледным светом уличного фонаря.
- Мы действительно любим друг друга, Лаф. Но супружеская любовь даже теперь, когда у нас есть Лили, хороша только тогда, когда существует взаимное доверие. А если его нет?.. - Голос ее, становясь все более пронзительным, вдруг сорвался, и она вскрикнула, точно обрезавшись ножом, высвободила руку и обеими руками закрыла лицо.
Он стоял рядом с Джейн на узком тротуаре, встревоженно и неуверенно на нее глядя. Потом прошептал ее имя и коснулся своей рукой ее руки - осторожно, словно открытой раны.
Она быстро опустила руки, подхватила сползавшую с плеч белую шаль и, стиснув пальцы, скрепила ее на груди.
- Скажи мне, Лаф. Скажи честно: ты действительно считаешь, что имеешь право делать то, что тебе хочется?
Помолчав, он сказал мягко, но очень спокойно:
- Мужчина всегда имеет право делать то, что ему хочется. Это так.
Она посмотрела на него даже с неким восхищением:
- Хотелось бы мне быть такой женщиной, которая способна с этим мириться!
- И мне бы тоже очень этого хотелось! - воскликнул он шутливо, но в его голосе слышалось страстное желание. - Ах, Джейни, просто скажи, чего именно хочешь ты?
- Я думаю, что самое лучшее для меня - уехать на север, домой.
- На все лето?
Она не ответила.
- Хорошо, я приеду в сентябре.
Она покачала головой.
- Я приеду в сентябре! - повторил он.
- Нет. Я вернусь сюда сама - когда захочу! И.., если захочу!
Некоторое время они молча смотрели друг на друга; оба, казалось, были потрясены неожиданным взрывом ее гнева. Она обхватила себя руками под тонкой шелковой шалью, чтобы согреться. Легкая бахрома трепетала на ветру, несущем клочья тумана.
- Ты моя жена, и я приеду к тебе, - сказал он спокойно и твердо.
- Я не твоя жена, если для тебя жена - просто одна из принадлежащих тебе женщин!
Слова прозвучали фальшиво, точно отрепетированные заранее.
- Пойдем. Пойдем домой, Джейни. У тебя это уже превращается в идею фикс. И ты совершенно себя измучила. Пойдем. Зря мы сегодня собрались в театр. И ты, я надеюсь, не станешь устраивать мне спектакль прямо здесь? - Его красивое молодое лицо побледнело и выглядело страшно усталым. - Ты вся дрожишь, - сказал он и с искренней заботой обнял ее за плечи, стараясь покрепче прижать к себе, укрыть от ветра. А потом они двинулись в обратный путь по тем же улицам, по которым пришли сюда, и брели медленно, словно сросшиеся сиамские близнецы.
- Я ведь не лошадь, Лаф, - сказала она наконец, когда они прошли уже два квартала.
Он наклонился и, недоумевая, заглянул ей в лицо.
- Ты обращаешься со мной, как с Роани, когда она пугается стада коров. Успокаиваешь, говоришь всякие милые глупости, поворачиваешь домой...
- Не упрямься, Джейни.
Она промолчала.
- Я хочу обнимать тебя, защищать. Заботиться о тебе. Ты очень дорога мне и очень мне нужна! Ты - средоточие моей жизни. Но почему-то любые мои слова и поступки ты в последнее время переворачиваешь с ног на голову. У меня такое ощущение, что я уже и не могу ничего ни сделать, ни сказать так, как надо.
Он по-прежнему обнимал ее, и она чувствовала, как льнет к ней его тело, но рука его, лежавшая у нее на плече, казалась какой-то негнущейся, тяжелой, неживой..
- Мое единственное достояние - это уважение к себе, - сказала она. - И ты в значительной степени помог мне его обрести. Ты был как бы его частью. Лучшей его частью. Я так тобой гордилась! Теперь это все в прошлом. Мне пришлось отказаться от этого. Но больше я ни от чего отказываться не намерена.
- Господи, Джейн, я в который раз уже спрашиваю: чего же ты хочешь? Скажи ради бога? Ну что мне сделать?
- Играй честно.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Ты и сам знаешь, что значит играть честно.
- А разве ты сама честно играешь, сводя меня с ума своими намеками, подозрениями и обвинениями? Это твое самоуважение так проявляется?
- Салли Эджерс, - прошептала она, словно стыдясь произносить это имя.
- Что? - довольно спокойно переспросил он и вдруг остановился. И сразу от нее отодвинулся. Потом довольно долго молчал и наконец сказал почти беззвучно: