авершил беседу Бобровский.
– Лихо у тебя получается договориться, кэп! – усмехнулся дивмин, согласившись. Но в голове у него был созревший совершенно другой план. Слаб человек!
Корабли поочередно отваливали от стенки и медленно вытягивались в кильватерную колонну. Помощник Сергей Первов уверенно распоряжался на ходовом и ГКП. Офицер был грамотный, учился, овладевал наукой, даже пользовался мозгами и на службе. Ои лихо сдавал все положенные зачеты и уверенно рвался к ручкам телеграфа – это так! Но Виталий еще и сам бдительно отмечал ориентиры, сравнивал рекомендованные курсы, по командирской привычке и врожденному «чувству опасности».
Вышли!
Бобровский передал командование кораблем помощнику, заинструктировав того до полного безобразия. Чтобы, значит, проникся… Теперь он будет бояться даже вздохнуть не по инструкции и пренебрегая уставными нормами! Так он искренне считал.
Командир слушал переговоры Мины с его родным комдивом, удивленно-возмущенные вопли последнего. Обещая всяческие кары и минеру и Бобровскому, «добро» подойти к «лайбе» на пять минут он всё же дал – раз командир обещал, подводить не надо! А то гражданские моряки о противолодочниках всю правду подумают! А потом перед ним Бобровский сам ответит, прибыв под светлые очи! Заодно – и по итогам минной постановки, которая и станет критерием итоговой оценки!
Бобровский встряхнулся и стал подходить к гражданскому сухогрузу сам, привычно отдавая команды на руль и телеграфы. Ничего себе – «лайба» – тысяч двадцать пять водоизмещения!
У Виталия на корабле были отличные кранцы, в свете последнего писка морской культуры. Получены на черноморских складах. Он терпеть не мог старых, тертых шин, по-сиротски выброшенных за борт. Прямо драный портовый буксир, а не боевой корабль!
Старший боцман был хоть и молодой, но школу прошел хорошую, у достойных и уважаемых «мариманов», прошедших крейсерскую школу в боцкоманде на этих монстрах.
Виталлий с первых дней взял воспитание боцмана под свое собственное начало.
– Рындин! – вещал он ему ежедневно: – Боцман – это не персонаж матерных анекдотов о флоте, он – хозяин верхней палубы и эксперт покрасочных работ! Ты удивишься, наверное, но боцман, оказывается, плетет маты не только языком, но и руками!
В итоге, кое-чего добился и за многие элементы содержания корабля мог быть спокоен.
Службу молодой мичман любил и своими знаниями гордился. Все-то на корабле было оплетено, оклетневано, окрашено, матики и кисточки всякие, обвесы с претензией на щегольство в положенных местах… Военный корабль! И перед крейсером нам не стыдно!
Поэтому, подошли и ткнулись к «лайбе» грамотно, но вот шкафутовые малость «зевнули», свой борт об их старую шину протерли. На память осталось грязное пятно на блестящем шаровом поле правого борта – к огорчению боцмана.
– Матерь вашу, серость гребаная! Спите под шапками, как пожарные лошади! Скиньте за борт вашего боцманюгу-бездельника! – орал он на всё Черное море.
– Молод еще – пожилым людям в глаза тыкать – послышался ответный возмущенный рёв. Гражданский боцман был прилюдно задет в лучших чувствах да ещё – в профессиональной сфере – Карасина хренова!
Молодой мичман в долгу не остался… А то! Короче, поговорили! Грудастая буфетчица, заступаясь за родного боцмана, возмущенно плеснула сверху компотом на шкафутовых швартовщиков. Те разбежались, бросились к кранцу с картошкой у надстройки, желая достойно и прицельно ответить. Однако, помощник Первов с крыла мостика восстановил статус-кво двумя-тремя убийственными фразами.
Гости и командир корабля перебрались на борт сухогруза, прошли в каюту капитана.
Тот сразу налил всем по пол стакана «Белой лошади» из красивой литровой бутыли.
– Нет! Ни за что! – почти испуганно заорал Бобровский.
– А в чем дело? – слегка удивился благодушный капитан, – Язва? Комбриг на борту? Триппер лечишь? – услужливо предложил он достойные моряка варианты причин отказа от угощения.
– Нет, я это… на службе… вроде как мины ставлю… НАТО-вскую подлодку ждем! – сам не зная почему, ляпнул Бобровский.
Капитан как-то удивленно икнул, отстранился, заткнулся и стал усиленно соображать. Судя по приятному запаху коньяка и хороших сигар в каюте, у него тоже была не простая ночь.
Прибыл старпом. Радостно поздоровался и уже готов был всех пообнимать и утопить в коньяке. Не дали!
Проверяя дипломаты, старпом обнаружил в одном из них «паспорта моряка» согласно прилагаемому списку, а в другом… А вот в другом дипломате были аккуратно, домиком, выложены пачки десятирублевок, перехваченные резинками и банковскими упаковками с подписью кассира, и внушительная пачка долларов.
Бобровский судорожно сглотнул – этот дипломат свободно и совершенно бесхозно валялся всю ночь на диванчике его каюты – рядом с мертвецки вырубившимся Миной.
– Да-а-а! А ежели бы мои вестовые порезвились? Открыть-то его – задачка для мальца из средней группы детсада. Стал бы знаменитым на весь ВМФ и должным по гроб жизни… Хрен бы чего доказал! – подумал вслух Виталий. Тогда старпом в приступе русской благодарности предложил на выбор подарки за проявленное участие и помощь для командира военного корабля.
А вот выбор был не прост, и Виталий соображал целых две минуты, через силу мобилизовав дремлющие блоки мышления. Ну, судите сами – коньяк – ящик, водка – ящик, кубинский ром – опять же ящик. Кроме того, заикнулись о целой свиной туше, насмерть замороженной и средней жирности. Мясо – что надо! Не наша свинка-то была – те – сплошное безобразное сало! А это мясо! – отметил старпом.
О-о-о! Сработал командирский статус и вечная установка на заботу о родном «эльдробусе», сиречь – личном составе!
– Вот именно! Подложили мне свинью! Запрещенный прием! Куда денешься! – думал он и о минной постановке, и о неминучей беседе с взъерошенным комдивом. Попросить хотя бы пару бутылок коньяка – совесть не позволила, опять же – гордость за военный флот. Сами-то не предложили в «довесок», хотя и могли! Забыли наверное, тоже не компот всю ночь пили! А то обзовут еще жадиной и хапугой…
С матюгами и воплями тушу перегрузили на палубу МПК. мерзлая свинья была скользкой, и норовила сбежать, прыгнув за борт из рук размандяев дежурного подразделения. Ловили дружно, всей шкафутовой командой, под вопли и убийственные пожелания дирижирующего этим цирком помощника.
Поклялись в вечной дружбе и Бобровский ловко спрыгнул на палубу своего корабля.
От борта отошли спокойно. При отходе в мареве гражданских огней и прожекторов судна Бобровский отметил, как на юте тренируется минная команда для постановки. Там был и дивмин с секундомером на шее. Прямо, как тренер приличной команды по легкой атлетике. Он, как мельница, размахивал руками и что-то рассказывал морякам.
– Ют – мостик! Дивмина на связь! – скомандовал в банан «Лиственницы» Бобровский.
– Дивмин на связи! – послышался флегматичный доклад из динамика.
– Как обстановка? – спросил Бобровский.
– Завидую я тебе, отец – командир! Экипаж отработан на совесть. Даже меня начали обучать вашим северным премудростям. Расчет отработан на отлично. Отличная оценка, кэп, у тебя в кармане! Я сам словечко замолвлю! Минера надо поощрять! – подхалимничал Семен, рассчитывая на роскошный ужин со свиными отбивными.
– Отличная оценка, говоришь? Ага! Сейчас! Сниму, для начала, ранее наложенное взыскание – потом, когда мины поставим, там где надо, и как надо! – буркнул Виталий в «банан» микрофона. И, испытывая какое-то внутренне беспокойство, проникновенно сказал:
– Мина! Еще раз прошу: организуй инструктаж по постановке! Как следует!
– Кэп, это самая простая задача на свете! После поворота корабля на боевой галс и выключенным клотикам сбросить с заданным интервалом четыре мины и дело в шляпе! Тоже мне – теорема Ферма! С твоими бойцами такую задачу исполнить проще пареной репы! – не остался в долгу дивизионный минер.
Если чего-то делать не хочется – можно всегда подогнать под это дело благородную базу, как учат нас отцы мировой и советской дипломатии.
Именно в этот момент он понял, что пора снова поспать. Тихо растворившись в утреннем тумане, он побрел в каюту. Дивмин сделал свое дело – дивмин может уйти! В смысле – отдыхать… Восстановить подорванные силы и запастись энтузиазма на военные подвиги! – сказал сам себе Рыбкин.
Слышавший эту беседу Юрий Блясов был полностью удовлетворен своей работой. «Наконец-то командир отметит мою работу и подготовленность моей минной команды и расчета по минной постановке!» – свербило в мозгу старлея. Блясову казалось, что командир его как-то недолюбливает. Он знал точно, что путь к сердцу командира лежит через четко отработанный экипаж, маневр, доклад и все такое прочее. Как раз наступил момент истины, чтобы отличиться. И командир БЧ-3 Юрий Блясов подготовился на славу к этой минной постановке. Жаль, что не был на инструктаже, но дивмин и командир только что еще раз подтвердили порядок действий. Как в плане было, так и утверждено! – завершил мозговой штурм минер и занялся делом, проверяя на юте готовность людей и материальной части.
Хороший офицер должен знать всё, что ему требуется делать не хуже, а даже лучше командира. А кто считает себя плохим офицером в двадцать три года, а? Между тем, после смены ветра море успокаивалось: еще не набрало новой силы для волн, но уже потеряло прежнюю. Качка была мерной, убаюкивающей. Виталий сидел в своем самолетном кресле в левом углу ходового поста, разглядывая море по курсу в большой телевизор, в смысле – иллюминатор.
Где-то далеко увидел огни большого судна, пересекающего курс. Вдруг прямо под форштевнем, в луче прожектора, вылетела белоснежная яхта с надутым пузом спинакера.
Бобровский взвился над креслом, заорал: – Право на борт! Стоп обе! Полный назад!
Он орал во весь голос, а ни вахтенный офицер, ни рулевой даже ухом не вели. Волосы вставили дыбом и он… проснулся. Ни тебе прожектора, ни тебе яхты, ни тебе парусов… Ф-фу. – отлегло от сердца, это всего лишь сон… кошмар! – поправился он. – Всё, больше никакого «шила» на ночь! А не то… Черт бы побрал этих гостей!