Условия обитания на таких лодках были еще те. В холоде вод арктических морей – еще туда сюда, а вот в условиях противно-теплых вод юга – вообще ни к черту!
Аппаратура ракетного комплекса и связанных с ним приборов требовала энергии, энергии и энергии. И – холода! А где его взять? Тогдашние электрические кондиционеры вовсю жрали энергию, но на выходе охлаждали слабо, на Севере еще кое-как, а на юге…
Это все зависело от плотности электролита, требовало постоянных подзарядок, в аккумуляторных отсеках стояла невыносимая жара, естественно. Как всегда на дизельных лодках холод кондиционеров прежде всего получала техника, точные приборы станции, а люди – в самую последнюю очередь. И уж в крайнем случае! Вот такая интересная была жизнь!
Именно на этих подлодках были установлены первый навигационный комплекс «Сигма», ЦВМ «Ставрополь-1», «Изумруд-1». Вот им-то и требовался холод, ибо без холода они сами останавливались или начинали показывать «погоду в Австралии». Четвертый отсек был ракетный, там стояли огромные как башни, три ракетные шахты, выступавшие за прочный корпус как сверху, так и снизу, что не придавало лодки управляемости. Там жили и несли свои спецвахты представители новой подводной профессии ракетчики. Из-за большой плотности населения, отсек называли «китайским», а ракетчиков – китайцами.
Вода за бортом – градусов 30, в отсеках все сорок – сорок пять!
Когда шли под водой, механик расхаживал по отсекам и все высматривал, чтобы еще такое выключить.
Народ почти ничего не ел – жара и духота никогда не располагает к аппетиту. Когда жарко – кусок мяса в глотку не полезет!
Голубая «разуха» была синей от пота, вентиляторы почти не спасали!
И вот приказ выйти в заданную точку, встать на якорь и ждать танкера. Ночью высыпали звезды, стало чуть прохладней, вентиляторы с ревом закачивали пряный воздух ночи южного моря.
На следующий день выбросили сеть и брезент и разрешили купаться. Вся штука в том, что если просто прыгнуть в голубую прохладу – есть все шансы быть унесенным от лодки. Течение такое, что не всякий разрядник выгребет! Вот и плескались – то в брезентовом «бассейне», или держась за сеть, лениво отмокали от жары и зноя.
Но вахтенный офицер зорко следит за всей этой процедурой и ведет учет всем подводникам, кто на легком корпусе.
В кают-компании прохладно, переборки отдраены и вовсю трудится вентиляция, вытягивая застоявшиеся запахи и извечную сырость, оседавшую на подволоке и бортах, на вентилях клапанов арматуры увесистыми каплями конденсата. Офицеры все были в привычных кремовых рубашках, в синих шортах «тропички». Таковы порядки на лодках! Нельзя давать упрощаться даже в совершенно ограниченных спартанских условиях. Нужно держаться и держать людей на уровне – иначе в пещеры полезут или на деревья вернутся – говаривал как-то один старый командир-подводник. Правда говорил он проще, но так не напишешь… Опять же – не упрощаясь!
Меню было бедненькое, провизионки уже порастрясли, ждали с танкера, и из его рефкамер – свежестей и вкусностей. Подводники давно сидели на консервах. Рефкамера лодки, даже такой большой, не вмещает достаточно свежего мяса или рыбы. А у мясных консервов есть такое подлое свойство – они очень быстро надоедают! Поэтому, подводники брали с собой в море не менее пяти разновидностей мясных консервов. Именно! Не пять – а не менее пяти! И всё же, всё же, всё же…
На обед – те же консервированные фрукты, суп с консервами, плов из баранины – тоже «баночный».
– И сами мы – как консервы! – заключает оптимист доктор: – зато дольше сохранимся в молодом состоянии, выйдя на пенсию еще останемся конкурентно – способными любовниками!
Окунев прокомментировал его юмор, промычав что-то невнятное, он как раз пережевывал то, что помощник назвал в меню «пловом» – рис с какими-то разноцветными волокнами.
– Вы бы, уважаемый Андрей Никитович, – обратился командир к замполиту, – оказали бы помощнику методическую помощь в изобретении названий для блюд, а то…. И коков пора пинать во все ворота – вообще обленились! И «китайцы», которые стоят в наряде на камбузе, тоже могли бы заняться чем-то полезным, кроме объедания личного состава! А то перерабатывают продукты и только заполняют баллоны гальюнов!
– У них там – горячий цех, их понимать надо! – вступился доктор.
– Привыкли им потакать, – упрекнул его командир, – нет бы, собраться вам с замом и помощником да придумать какое-то простое меню, чтобы и в жару есть можно было – кисели там, мусы. Свекольник какой холодный, да мало ли.
… Мозгами надо пользоваться и в такой духоте, а не то… Вон ваш Хрякин, говорят, в ресторане даже работал в своем Липецке. Никто не будет делать по своей должности больше того, чем с него спрашивают! Все ведь продукты есть, да только вот лени больше выдали в этот раз, поэтому гонять их надо, товарищи офицеры, мать вашу!
– Владимир Тихонович! – замполит укоризненно покачал головой и кивнул на большую блестящую консервную банку из под яблочного сока, с пропилом в верхней части крышки. На ней было написано «Фонд Культуры». Офицеры, опустив глаза к своим тарелкам, захмыкали.
Это была затея самого Окунева: кто нечаянно матерился в кают-компании, тот бросал в этот «Фонд» по 10 копеек за каждое непечатное слово. Уровень монет в банке заметно подрастал, не в последнюю очередь и за счет командира. Но работало: материться все-таки стали меньше, а следить за своим языком – больше! И не только в кают-компании…
– Ладно! Запишите на меня в свой кондуитик – где я вам сейчас мелочи найду? А вот когда мне помощник доложит по отчету, так я быстро до рубля его докритикую, а то и на целых два! – пошутил командир.
Офицеры, между тем, обсуждали дела насущные. Согласно разведсводке, где-то рядом паслась АУТ с «Констелейшеном» во главе. Авианосец был такой старенький, «Созвездие» в переводе.
– Учения у них, жгут мазут, практическими пуляются. Готовятся, империалисты клятые! – ворчал замполит.
– Андрей Никитич! А как же постулат насчет того, что добро всегда побеждает?
– Конечно, побеждает! – ехидно ввернул командир свое мнение, – Вот посмотрите – как мордобой какой случится, так кто победил – тот и добрый! А, Андрей Никитович, разве не так?
И тут штурман, что-то прикинув в голове, задумчиво молвил: – А ведь, мужики, если нам сейчас поднять перископ, или там РДП, да влезть на него, то вполне можно будет увидеть этот авианосец! Во всяком случае, его надстройки Окунев тоже был штурманом в свое время, и, говорили, очень неплохим. Как и все штурмана, на веру он ничего не брал – уж это где-то в крови. Они с командиром БЧ-1 втиснулись в крошечную штурманскую рубку и прикинули на карте. Действительно, так и выходило. Сам Окунев рассчитал радиус видимости с точки наблюдения и сектор пеленгов. Получалось…
– Механик! – заорал он, – живо в центральный!
Появился уже переодевшийся в рабочее командир БЧ-5.
– Значит, так – сказал Окунев, – сейчас поднимите РДП минут на пять, а на нем – меня!
– Первый раз получаю такое… э-э… странное приказание! – проговорил ошеломленный механик, – это же за какой такой надобностью?
– А для разведывательных целей! Вдруг на будущее пригодится! И вообще, вы припоминаете, что командир на этом самом ракетном крейсере – все-таки я? – буркнул в ответ Владимир Тихонович. Он пытался быть демократом, но ровно до первой попытки несогласия с его генеральной линией или сомнений в его правоте. Как и все приличные командиры, он терпеть не мог если кто-то ему возражал, после того как он принял решение.
Командир БЧ-5 был опытным служакой, целым капитаном 2 ранга, и продолжать беспредметный спор и опасную критику он не стал. Себе дороже – тиран он и есть тиран, что с него взять? Кроме того, Окунев был умнейший мужик, командир – почти гений. К тому же – Герой Советского Союза. И механик искренне считал – такие люди имеют право совершать мальчишеские поступки вплоть до старости. А лиши их такой возможности – они сморщатся, заплесневеют и протухнут!
С командиром БЧ-5 они обсудили весь процесс, нашли страховочный пояс, еще какой-то ремень, которым Окунев должен был привязаться к шахте перед подъемом.
Сигнальщики помогли командиру закрепиться в этой «скворечне», дали ему самый мощный бинокль, который Окунев повесил на шее. А что, капитаны далекого темного прошлого часто сами поднимались на марсовые площадки мачт своего корабля и оттуда осматривались, приближаясь к противнику или к неведомой земле. Я так думаю, что в таких случаях капитану лишние впечатления не вредят. Если они бывают лишними эти впечатления.
Заурчал – заныл сервомотор гидравлики подъемника. Перед Окуневым расстилалось море, непривычно уходило куда-то вниз, и пенные барашки на его поверхности, а горизонт отодвигался вдаль. Заметно качало, его «воронье гнездо» описывало заметную амплитуду, и где-то в животе, внизу, начинал чувствоваться неприятнейший холодок.
Где-то к норд-осту у самого горизонта он увидел в бинокль смутные очертания авианосца, искаженные рефракцией воздуха. Рядом были еще корабли, эсминцы и фрегаты охранения. Громадную лодку в надводном положении они явно прозевали или, по ошибке, приняли за какую-то свою.
Авианосец поднимал палубные самолеты. Пара за парой самолеты уходили на восток.
«Наверное, отработка экипажей!» – подумал Окунев. Он услышал нарастающий грохот и прямо над ним пролетел «Корсар» А-7. Командиру даже показалось, что он почувствовал запах отработанного керосина.
– Ну, всё! Сейчас вертолет пришлют! А чего ему – лететь-то всего пару-другую минут, а раз полеты, то спасательный вертолет в горячем резерве, сейчас же и взлетит по первой команде!
Впрочем, дело сделано, он сделал, что хотел, и увидел, что хотел. Пора и честь знать!
И он стал кричать вниз: – Старпом! Давайте опускайте меня и готовьте лодку к срочному погружению!
Тут же раздались сигналы ревуна боевой тревоги. Странно, но шахта под ним даже не дернулась и вниз не пошла!