андовать бригадой и не знать географии! А презервативы не мои были, а Люськины… А еще он нас б… обозвал, а мы не такие…»
Командующий устало поднимал трубку и мягко журил комбрига: «Женщины говорят, ты их опять обматерил…»
В ответ раздавалось бодрое: «Пиз…т, товарищ командующий!»
С ЧВСом было сложнее. Комбриг вызывался в политотдел флотилии. «Член» (сокращенно-ласкательное от «Член военного совета») обращал внимание на необходимый такт в обращении с боевыми подругами, несущими нелегкую службу наравне с мужьями, подчеркивал, что на карте СССР нет города Мухосранска и люди справедливо обижаются за страну, и что долг начальника такого ранга – изжить мат из лексикона.
– Товарищ Член военного совета, я уже говорил по поводу жалоб этих б…й командующему, все галимый п…ж. По поводу мата – изживаю – после вашей беседы из меня матерное слово х…й не вытянешь. А с Мухосранском исправлюсь, бля буду.
И он действительно исправился. Великий Мухосранск был переименован в скромный Прохуяровск. А вот ЧВС только через два часа, в словаре Даля прочел, что «галимый» – то же, что пустой, голый. «Велика и могуча русский языка», – вспомнилась ему фраза классика. А потом с грустью подумалось, что даже Академия Генштаба не дает настоящей глубины знаний. «Да, ближе надо быть к этому… как его… народу». Мысль понравилась, и он ее записал, чтобы включить в доклад на очередном партактиве.
Данилов Андрей Викторович
Родился в 1957 г. в семье военно-морского офицера в г. Кронштадте. В 1978 г. окончил Киевское высшее военно-морское политическое училище. Служил на кораблях и подводных лодках Тихоокеанского флота. После окончания ВПА им. В. И. Ленина проходил дальнейшую службу на Балтийском флоте. Публиковался «Морском сборнике», «Морском литературном альманахе», журнале «Порты Украины» и других изданиях. Автор книги «HOMO Navicus, человек флота».
https://www.litres.ru/z-h-travilo/
Александр КозловКошмарный сон о военном коммунизме
Очень часто мне снится один и тот же кошмарный сон: я, курсант первого курса военно-морского училища, иду по широкому темному коридору огромного ротного помещения, вдоль многочисленных 2-х ярусных рядов курсантских коек; а в руках у меня (что бы вы думали? нет никогда не догадаетесь!) моя, злосчастная и многострадальная, бескозырка, причем вновь без полагающейся к ней «капусты». Это так у нас раньше назывался военно-морской знак младшего состава с изображением звезды и двух свивающихся вокруг нее золотистых венков, иначе еще именуемый «крабом».
И вот я иду вдоль почти отбившихся ко сну товарищей и чуть не плача от досады и злости вопрошаю: «Пацаны, ну кто на этот раз снял мой краб, кому неймется, у кого руки чешутся? Сколько можно? Совесть есть? Найду того, кто снял, – прибью!» А в ответ слышу вновь и вновь смешки, вижу гримасничающие смеющиеся рожи и обреченно понимаю, что весь мой этот пыл напрасен и даже наивен. Военный коллектив слезам не верит. Слабость в любом виде не самое лучшее качество для воина. И острое чувство обиды и сожаления пронзает всего меня. И я просыпаюсь в холодном поту… «Но почему нельзя, если твой краб сломался, пойти и купить на свои деньги новый. Ведь я это сделал уже в третий раз. И готов был сделать это и в четвертый, и в пятый, если бы только хватило моих жалких курсантских денег. А также хватило сил на завтра не видеть насмешки своих сослуживцев, которые считают каждую последующую покупку «слабостью в квадрате», «слабостью в кубе», и т. д. и т. п. А еще снова не убеждаться на собственном примере, что завтра именно у тебя, слабого, даже чуть более сильные сопрут еще и подворотнички, гюйсы, носки, и даже последние трусы из укладки. Ох, уж этот военный коммунизм. Кому он незнаком из военных людей. Вот только не принято об этом говорить. Так же как и не принято говорить о том, что на наших мощных современных кораблях, подводных лодках и даже авианосцах почти аналогичным образом до сих пор исчезают со штатных мест аварийно-спасательное имущество и так называемые «дельные вещи»: шильдики, клювики, номера шпангоутов и т. д. Дошло до того, что стали исчезать целые блоки со станций управления зенитно-ракетных комплексов. Уму не постижимо! А мы уже и к этому начинаем привыкать. Так и я в свое время в училище привык к этим пропажам. Объяснили мне более опытные товарищи, что это военный коммунизм, его на флоте не победить, а можно лишь приспособиться. Пропало у тебя – пойди и возьми у товарища. А как же товарищ? А он возьмет у другого. А тот другой как же? А он возьмет у третьего, четвертого, пятого… И последний в этой цепочке, возможно, как раз возьмет у того, кто это стырил у тебя. Так вот и восторжествует справедливость.
– Но ведь у кого-то эта авантюрная операция может и не получится, – не унимался я.
– Ну тогда это уже его проблемы, – убеждали бывалые товарищи и опять наставляли, – не можешь быть сильным и решительным, отдувайся за всех.
Вот такие вот или примерно такие вопросы каждый раз мучают меня, когда я встревожено просыпаюсь, напуганный очередным кошмарным сном о военном коммунизме. И не всегда понимаю, что нужно делать в этом случае: плакать или смеяться?
Военный человек, увольняемый в запас, сродни голому в бане, в которой неожиданно пропала горячая или холодная вода, или обе сразу. Распаренный, весь в мыле, идет он по банному залу и удивляется: «Как же так? Я же не домылся. Это несправедливо!» А вокруг творится что-то невообразимое! Администрация, якобы извиняясь, срочно просит покинуть помещение. Какие-то люди в замасленных спецовках срочно организовывают ремонт. Сантехники в фуфайках, грубо ругаясь матом, требуют не мешать им крутить гайки. Ну а штатные приборщики, не долго раздумывая, просто назойливо вырывают из рук тазики и беспардонно метут по залу горы обмылков и кучи бесформенных банных листов.
И вроде бы понимает человек, что ему явно что-то недодали. А что-то он и сам не успел. И что творится явное беззаконие. А понять ничего не может. Да, так не должно быть. Но так всегда на Руси было, есть и, наверное, будет. Кто виноват? Что делать? Вечные вопросы. И вечно на них нет ответов…
Вот и наш доходяга – пенсионер, именно как голый в бане, для того чтобы скрыть обиду и стыд, прикрывшись с одной стороны «шайкой», а с другой – банным веником, спешит на выход, подталкиваемый объективными обстоятельствами. Ни тебе тепла, ни добра, ни чистоты, ни ласки, ни даже уважения и сострадания.
А само увольнение в запас чем-то напоминает еще и настоящее наводнение. Привычная, спокойная и размеренная жизнь в мгновение ока превращается в кромешный ад. И уносятся в бездну основы вчерашнего благополучия. В едином несущемся потоке оказываются: вещи, бумаги, обломки некогда дорогих предметов, а также несбывшиеся надежды.
Поистине маленький апокалипсис. Ведь при увольнении в запас военный человек одновременно решает все свои разом нагрянувшие проблемы: поиск и приобретение жилья, обучение новой специальности, устройство на работу… А параллельно при том проходя обширные медицинские обследования, отстаивая в суде право на полное жалованье, да еще срочно решая судьбу своих детей выпускного возраста. И, разумеется, многое и многое другое. Одним словом, веселая страда! Смешно. Если б не было так грустно и стыдно. За всех. В том числе и за себя!
Александр КозловНа флоте бабочек не ловят
Я уже и не вспомню сейчас, от кого я впервые услышал эту фразу: “На флоте бабочек не ловят”. То ли от своего командира роты на первом курсе военно-морского училища, когда он произнес ее в ответ на мое нелепое заявление о том, что я прослушал какое-то его сообщение. То ли еще раньше, от моего командира отделения – курсанта четвертого курса, когда я забыл вовремя записаться в увольнение и попытался сделать это в индивидуальном порядке. Ну а потом эту фразу я слышал десятки и даже, наверное, сотни раз. Опоздал на последний рейс катера – вывод один: “Ловил весь день (заметьте, непременно весь день) бабочек”. Не успел получить заработную плату – как раньше было: получай ее рублями или вовсе мелочью; а сейчас не получай совсем, жди, когда деньги снова придут на счет твоего РКО (Расчетно-кассового отдела). А резюме по этому поводу мудрых и наделенных здоровым чувством юмора финансистов: “На флоте бабочек не ловят!”
Подобной фразы нет ни в одном роде войск и даже в весьма разносторонней гражданской жизни… А у нас – опоздал к обеду, а со стола уже “смели” все начисто. Дежурный по столовой не то оправдывается, не то успокаивает: не ловят, мол, бабочек-то. Или письмо, к примеру, не успел сдать почтальону – друзья тебе тут как тут посочувствуют: “Да, на флоте лучше уж бабочек не ловить!” И если ты, товарищ, отсутствовал там, где все присутствовали, – значит, как раз ты тем и занимался, что ловил бабочек. А ловить их на флоте не рекомендуется.
Конечно, на флоте есть немало и других не менее звучных и убедительных фраз. Но эта, пожалуй, одна из самых характерных и глубоко содержательных. Именно не желая “ловить бабочек” (хотя бабочки, настоящие бабочки, здесь, сами понимаете, совершенно ни при чем, так же как и процесс их ловли), моряки всегда стараются все успевать, приходить точно к назначенному времени и даже, если обратиться на полном серьёзе к недавней героической истории, своевременно вводить полную боевую готовность, когда на это не поступало еще соответствующих указаний от нерешительных вышестоящих инстанций. Именно этот принцип невольно развивает у моряков и ловкость, и быстроту реакции, и ответственность, а главное – здоровое чувство юмора.
Напоследок хотелось бы все-таки пожелать нам всем, чтобы эта фраза употреблялась применительно к самому флоту не предупреждением и не сожалением о случившемся, а гордым утверждением о фактическом состоянии дел. Иначе, какие же мы моряки!
Этот принцип мне поведал на заре моей лейтенантской юности один знакомый, опытный старый механик, который не один год лично воплощал его в жизнь. Почти что шепотом, заговорщически, он говорил: “Требуй невыполнимого – добьешься максимума!” Я пытался возражать: “Надо же ставить реальные цели?!” “Выброси из головы, – убеждал приятель. – Человек – как тюбик зубной пасты, из него нужно постоянно выдавливать содержимое. Причем, чем сильнее ты давишь, тем ощутимее результат!” Я слушал и недоумевал, и это недоумение пронес через всю службу. Упрямый, я все ж таки не принял на вооружение этот принцип. Хотя, каюсь, иногда пользовался им. Но учили этому принципу не только меня. И он стал едва ли не самым главным в службе моего поколения офицеров.