— Кому ты рассказываешь? Мне тройки не хватит.
— Тогда звони в рыбцех, пусть мне разрешат. Рыба в брикетах посыпется, мне отвечать.
— Да ты сам позвони, с кем я там буду разговаривать?
— ЦПУ рыбцеху. — Технолог говорит. Что происходит? Почему вы командуете производством?
— Павел Петрович, кто же командует? Прошу дать мне возможность на пятнадцать минут остановить дизель-генератор. Это что, моя прихоть? По мне, так я их до конца рейса не буду останавливать.
— Ладно, не шуми. На пятнадцать минут, не больше! Скажи рефику, я разрешил.
— Рефмашина, ЦПУ. Коля, технолог разрешил. Останавливай пятерку.
— Миша, я остановлю тройку, и шестерку. Тебе хватит.
— Коля, не крути мне яйца! Мне что, рефмеханика поднимать? Или деду звонить?
— Ну, ладно, на пятнадцать минут только, не больше.
— Да не тошни уже, а останавливай, задолбал. Без тебя начальников хватает.
Слава тебе, Господи, остановил. Сразу нагрузка упала. Вывожу тройку из параллели, по инструкции ей без нагрузки нужно работать десять минут, не меньше. Да какая уж тут инструкция. Свищу в мегафон мотористу.
— Миша, что?
— Толя, останавливай тройку.
— Что, сразу?
— Ключи для смены форсунок подготовь, и останавливай. И Сашу зови, пусть помогает.
Через десять минут моторист прибегает в ЦПУ:
— Миша, красномедную прокладку из-под форсунки вытащить не могу. Пригорела.
— Ладно, подмотай под форсунку асбестовой нитки, нет времени. Дизель должен работать УЖЕ!
Что такое подвахта, я тоже себе представлял смутно. Не было у нас такого понятия в ходу в пароходстве. На подвахте — я понимал так: не на вахте, но быть готовым, то есть в город не уходить, и не напиваться. Оказалось, что это слишком упрощённо, чтобы не сказать, неправильно. Подвахта — это работа после вахты. Причём, в данном случае, в рыбцеху.
Именно тяжёлый ручной труд и создаёт тот ассортимент рыбы, который заложен в плановые задания, а самое главное, даёт возможность производить более дорогие виды продукции.
Допустим, вахта с четырёх до восьми утра. До половины девятого — завтрак.
А следующие три часа — работа в рыбцеху. Шкерка, как правило. Глава нашей подвахты — старпом, подвахта включала в себя четвёртого помощника, третьего механика, двух мотористов, рефмашиниста и электрика. Сила немалая. В полном составе подвахту вызывали, когда рыбой были забиты все ванны предварительного охлаждения рыбы.
Сколько человек вызывать, решал сменный рыбмастер. Иногда одной подвахте везло больше других. Кстати сказать, в машинном отделении по необходимости можешь работать и пятнадцать часов подряд, старпом в журнал эти часы, как подвахту, не запишет.
Первая моя подвахта в цеху. Выдали длинный клеёнчатый фартук, высокие резиновые перчатки, перчатки хлопчатобумажные, нарукавники, резиновые сапоги. Матросы расставлены следующим образом: два на сортировке, четыре — на весах скороморозильных аппаратов, двое — на упаковке, один — на обвязке, один — в морозильном трюме укладывает паки. Рыбмастер — общее руководство и переключение ванн.
Четыре человека траловой команды я не считаю, это на промысловой палубе. А здесь — на потоке рыбы из ванны к аппаратам — всего два сортировщика.
Они могут обеспечить поступление на аппараты только неразделанной рыбы, то есть, самый дешёвый и невыгодный вариант. Трюма-то небольшие, во всех отношениях, разделанная рыба выгоднее. И дороже, и места меньше занимает, и план по разделке выполняется, и к базе подходить реже придётся, времени меньше терять, а оно на промысле дорогое.
Короче, без подвахты — никуда. И становятся штурмана и механики на головорезки, на кишкочистки и на филейные машины. Каждые восемь часов меняются смены. Если у механиков и штурманов время вахт фиксированное, то у матросов — восемь через восемь. Одни сутки ночью спят, другие — днём. Такое вот разнообразие. Одно хорошо — время быстро идёт.
Вечером — подвахта боцмана. Он всегда возглавлял женскую подвахту: буфетчицу, повариху и дневальную. С нуля заступали первый помощник, электромеханик, рефмеханик и судовой врач. С четырёх утра — гидроакустик и второй радист, кажется. Нет, радистов, кажется, в цех не посылали. Не помню, кто с четырёх утра ходил. Самая слабая подвахта. Помогали рыбмастера, вспоминали молодость. Спускались с палубы тральцы, если много рыбы было и тралы чинить не надо было. Вот такая рутина рыбацкой жизни.
И, наконец, трюма забиты мороженой продукцией и рыбной мукой, и мы полным ходом идём на выгрузку к транспортному рефрижератору. Наконец-то немного отдохнём, а, главное, получим письма с берега, газеты, поменяем киноленты, старые уже народ наизусть знает.
Вот только выгрузка ведётся силами экипажа, причём без какой-либо дополнительной оплаты. Восемь человек машинной команды расписаны на выгрузку, в том числе мой моторист, и электрик. А у меня план: именно сегодня, сейчас, когда есть возможность остановить один за другим двигатели, перемыть все фильтра, почистить масляные холодильники, осмотреть картера. И кому это делать?
Да мне же и делать. Это не пароходство, и не военный флот, где на каждый клапан по человеку. Вперёд, и с песнями. А фильмы матросы посмотрят. У них на выгрузке, наоборот, полегче жизнь. Многие тальманами работают, груз считают, кто у нас, кто на базе. Остальные в трюме в валенках бегают, паки с рыбой таскают. Работа артельная, весёлая, чистая. После рыбцеха — чистый отдых, физкультура. Восемь часов отработал, и в кино. А я — двадцать, и доползти бы до койки. Эх, работал в пароходстве, счастья своего не ценил. Да что уж теперь ныть, всё равно никто не пожалеет.
Специально так подробно всё описал, чтобы народ представление имел, а то многие завидуют таким «приключениям». Получается, что переход в порт, то, что для моряков торгового флота — тяжёлая работа, у рыбаков вообще за труд не считается. Кончается промысел, устроили праздник, который почему-то называли «днём урожая», а дальше — переход, отдых, майский день, именины сердца. Судно идёт в порт.
А в порту стоим всего два дня. Редко, кто выйдет в город дважды, весь экипаж разделён на две части, каждая часть — на группы по три, а чаще — по четыре человека. Старший группы — офицер.
Выходим в город. Токарь предлагает начать праздник, выпив по стаканчику винца «на горке», у знакомого бармена. Куда спешить? Весь день впереди. Времени хватит, чтобы «отовариться», а под вечер потешить свою душу, посидеть где-нибудь полдня в уютном ресторанчике с видом на море. Музыку послушать, на девушек посмотреть.
Молодой матрос, конечно, должен купить джинсы. Обязательно. И, естественно, двухкассетник, и фирменные кассеты. Ну, и подарки, маме, папе, любимой девушке.
Опытный моторист давно подсчитал, сколько метров люрекса он возьмёт в подарок среднеазиатским модницам. Теперь ему нужно найти себе туфли сорок пятого размера и кое-что жене, такой-же гренадёрше. И пивка попить, как без этого.
И все тянут меня в разные стороны, а я должен или разорваться на три части и плюнуть на собственные нужды, или забить на все обязанности командира группы, рискуя опять же свеженькой своей визой и характеристикой за рейс. И тут из-за угла вываливается хорошо подпитый доктор, Аркашка, мой дружок по преферансу. Господи, и когда успел? Впервые в жизни в иностранном порту, и на бровях. Группа помполита, между прочим! Как же так? А он куда смотрел? Аркашка в голос кричит:
— Ну! И где тут эти, которые мне Солженицына должны подсовывать? Я уже и сумку купил.
Бортников Михаил Иванович
Родился в 1945 в Одессе, где и живу до сих пор. После окончания ОВИМУ(ныне ОГМУ), работал на судах Черноморского пароходства, Черноморского рыбо-промышленного объединения "Антарктика, с 1993 года
— старший механик иностранных торговых судов. С 2015 года занимаюсь литературной деятельностью, публикую свои произведения на сайте https://www. proza. ru/avtor/oldmike
Сергей Воробьёв
На Джорджес-Банке (Рассказ тралмастера)
В начале восьмидесятых брали мы окуня на Джорджес-банке. Место рыбное и, соответственно, денежное. Недаром американцы вскоре включили его в свою экономическую зону, и путь туда нам был уже заказан. В хорошую погоду, особенно ночью, в тех местах можно невооружённым глазом наблюдать Нью-Йорк, прозванный почему-то одним известным писателем городом жёлтого дьявола. За что он так не любил этот город? Не знаю. Не был там никогда. Но, честно говоря, и не собираюсь. Большие города — это сплошной геморрой.
Работали мы осенью, огни Лонг-Айленда подмигивали нам с горизонта, приподнимая густую темень своим электрическим ореолом — светом, идущим от земли. Так светятся гнилушки в ночи — нехорошо и тревожно, как из преисподней. Окунь шёл нагуленный, жирный. Со столов не сходил. Уж на что я равнодушен к рыбе, и то нет-нет, да откушаю добываемый нами продукт. Как-то в ночь взяли мы на борт хороший трал, тонн на сорок. Часть «слили» в бункер, а часть пришлось на промпалубе оставить. Рыбоделам — пахать да пахать. Пока мои «архаровцы» трал подлатывали, я рыбу по «карманам» 1) стал расталкивать и натолкнулся на башмак. Он мне прямо под «самолёт» 2) попался. Взял я его в руки и был, честно вам доложу, удивлён.
Ботинок этот оказался добротнейшим, из хорошей тиснёной кожи, почти новым и, что самое поразительное, моего размера. Я даже померил его для большей убедительности. Ну, в самый раз. Как на меня шит. Подошва толстая, каучуковая, при ходьбе пружинит. Не ботинок, а сплошное удовольствие. Наверняка, из дорогих. Жаль, что второго в трале не оказалось. Я уж и рыбоделов предупредил, что если на конвейере ботинок попадётся, чтоб не шкерили, 3) а мне отдали.
Конечно же, второй ботинок не нашли. Просто-напросто не было его в том подъёме. Кто-то посоветовал мне оставить пока обувку, вдруг пара ему попадётся. Чем чёрт не шутит: затралили один, может, зацепим и другой. Поэтому находку свою выбрасывать не стал. Приберёг.