я — собутыльники. Именно благодаря им Демич благополучно попал в местный медвытрезвитель, а, выписавшись, со спокойной совестью поехал крепить боеготовность флота.
Прицельный выстрел
Жизнь свою Мазилов прожил как-то непродуктивно. Служба его в качестве командира ракетно-артиллерийской боевой части противолодочного корабля была подобна холостому выстрелу. Да и то произведенному в белый свет, как в копеечку. В то время как командиры других боевых частей хоть что-то выдавали, так сказать, “на-гора”, Иван Мазилов был абсолютно бесплоден.
Ни обеспечить корабль контактом, ни связью, а также ходом Мазилов не мог. Это не входило в круг его прямых обязанностей. А то, что входило в круг его прямых обязанностей, он мог бы сделать, но не хотел. Только один-единственный прицельный выстрел, удачная стрельба удались у Мазилова. Однажды в ресторане на торжестве, посвященном очередной годовщине корабля, Мазилов, открывая бутылку с шампанским, выстрелил пробкой в потолок. Пробка, рикошетом, точно угодила в бокал жены командира.
Командир как раз собирался произнести тост. Проследив несколько раз взглядом траекторию полета пробки и еще раз убедившись в снайперской прицельности огня своего артиллериста, командир, подняв бокал с шампанским, произнес: “Молодец, Мазилов! Наконец-то ты попал. Выпьем за тебя!”
Добрые времена
В старые добрые времена приходил лейтенант из училища на корабль, прямо как говорится “с корабля на бал”. Впрочем, здесь более уместно было бы сказать: “с бала на корабль”. Представляете? Лейтенант, с золотыми погонами, с кортиком, в только что сшитой для него по заказу тужурке… А корабль далеко не новый, с обшарпанными переборками. А встречает лейтенанта на трапе дежурный по кораблю, капитан-лейтенант в кителе с подворотничком вчерашней свежести. И ведет он его к командиру по длинным коридорам на командирский ярус. Встречает лейтенанта командир, только что проснувшийся после вчерашней дружеской пирушки и не успевший даже как следует выбриться: вроде брился, а вроде и нет. Представляется лейтенант командиру, как полагается, по всей форме.
— Вольно! — говорит командир, — Дыши глубже!
— Есть! — бодро отвечает лейтенант.
— А позвать ко мне Тяпкина-Ляпкина, короче помощника командира по снабжению, — командует командир дежурному по кораблю.
И приходит помощник командира по снабжению, лучше б он не приходил — тоску не навевал. У него прямо на лице написано, что его еще в детстве кто-то доской по голове ударил.
— Так! — восклицает командир, обращаясь ко всем, но больше всего, разумеется, к помощнику по снабжению, — Выдай лейтенанту сейчас же самое главное!..
— А что главное? — после небольшой паузы спрашивает, тяжело врубаясь в смысл сказанного, главный снабженец корабля.
— Как что!? — удивляется командир, но любезно, почти без мата разъясняет. — Комбинезон. Вафельное полотенце. И — кусок хозяйственного мыла. Все. Все свободны. И пошел лейтенант служить — до адмиральских звезд… Добрые были времена.
Козлов Александр Васильевич
Родился и вырос в г. Кузнецке Пензенской области, здесь же окончил среднюю школу № 2. После школы поступил в Ленинградское высшее военно-морское инженерное училище имени В.И.Ленина в г. Пушкин Ленинградской области. После окончания военного училища служил на надводных кораблях 2-й Дивизии противолодочных кораблей и в Техническом управлении Северного военно-морского флота. Заканчивал службу в Техническом управлении Северного флота, в отделе боевой подготовки. Офицер запаса, воинское звание капитан 2 ранга. Живет в г. Москва. https://www.litres.ru/aleksandr-kozlov-15904353/
Александр Курчанов
Я в Америку поеду1-я часть. «Вокруг Европы»
Это обманчиво-тёплое дыхание Балтики…
В сравнении с нашим Ледовитым, безмерно огромным, пронзительно холодным, Балтика чем-то напоминает большое незамерзающее озеро с густо заселенными берегами. Кажется, — только выйдешь, и вот он — Борнхольм, датский остров, чуть правее и дальше в сильный бинокль можно узреть маяки на шведском берегу. Польшу мы уже проскочили, на неё и не оглянулись, — нужды не было. Слева в тумане призрачной полосой проступают берега Германии; вчера еще ГДР, а сегодня уже просто Германии, большой и благополучной. И прошли бы мы Кильским каналом, фигурально выражаясь, в шесть секунд, но то ли мосты над каналом слишком низки для мачт, то ли мачты высоки для мостов, а только «ползти» мы будем вокруг полуострова Ютландия, любуясь, то датскими, то шведскими берегами, потихоньку поспешая в немецкий порт Эмден к Новому, 1992-му году.
Так размышлял я, сидя в каюте у открытого иллюминатора над разложенной на столике картой, вдыхая влажный, прохладный ветер, влетающий в каюту частыми, хотя и не сильными порывами, и разжигая в себе новые, до сих пор не ведомые мне чувства встречи с Заграницей.
Господь сподобил в сорок с хвостиком краем глаза глянуть, краем уха послушать, да краем ладони пощупать, что же то за Европа такая, о которой много слышано, но совсем не видено.
Была тёмная ночь конца декабря. Барк «Седов» выбирался узкой шхерой из порта Светлый на открытую воду Балтийского моря. Лёгкий толчок, какой бывает, когда паровоз цепляют к составу, неожиданно разразился громом капитанского голоса по судовой трансляции:
— Якорной команде срочно на полубак для отдачи якоря! Срочно!!
Грохот обуви по трапам и глухая, зловещая тишина. И в этой тишине, словно в замедленной съёмке до сознания доходит: мы же не на поезде едем, ёшкин кот!..
Тишина длится бесконечно долго и, кажется, весь экипаж замер в напряженном ожидании какого-нибудь исхода. Наконец, сопровождаемый грохотом цепи, якорь уходит в воду. Мой сосед по каюте Николай — один из руководителей практики — с шумом выдыхает и облегчённо откидывается на спинку дивана:
— фу-у, вроде пронесло.
Мы одеваемся и выходим на палубу. Здесь, в полумраке, слышен тихий говор поднявшихся наверх раньше нас:
— Капитан пулей с мостика вниз…
— Шпангоуты щупать полетел.
— Всё экономим. Ни буксира, ни лоцмана…
— Да, вроде, ничего, не сильно зацепили.
— Ничево-о! А на полметра камень повыше — было бы тогда — «ничево»!
— Море, парень — измена лютая, — после небольшой паузы вставляет кто-то невидимый назидательную поморскую мудрость.
Через полчаса народ, успокоившись, расходится по каютам и кубрикам, а ещё минут через двадцать к борту подходит буксир.
Так неожиданно «весело» начался очередной рейс вокруг Европы четырёхмачтового барка «Седов». А была это ночь с 24 на 25 декабря 1991 года.(Как потом оказалось — именно в этот час меняли флаги над Кремлём, советский на российский. Мистика!)
Утром, после завтрака, сижу в библиотеке, на новом своём рабочем месте, порученном мне на период рейса. Ещё в моём ведении кинобудка с двумя старенькими «Украинами» и грудой фильмов в железных банках, но фильмами и «Украинами» я займусь вечером, а пока, скучая в ожидании клиентов, листаю свою коленкоровую тетрадку, сидя за привинченным к палубе, как и полагается на судне, аккуратным столиком.
22. 12. 91 г. Вечером 7 декабря посидели компанией. Хорошо посидели, только на другой день жена сказала:
«Господи, что с людьми стало! За вечер едва две бутылки выпили».
«Вот, — говорю, — мать, какие дела: «цистерна», видать, наша кончается».
В понедельник суетился на работе, собирался, доделывал долги, а вообще — мыслями уже в дороге. До этого три дня ворошил старые папки, тетради, рылся в шкафах и столах… Где-то же было, было! И, наконец, — нашел! Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что эти листки, исписанные мелким почерком года четыре тому назад, ещё понадобятся.
Тринадцатого — поехали. Через двое суток были в Калининграде. Отсюда 40 километров до поселка Светлый, где должен ошвартоваться наш барк, только что вернувшийся из Германии.
«Седов» еще стоял на рейде. Больше суток мы прождали его на судне «Атлантикниро». Шестнадцатого, почти в полночь перебрались на причаливший «Седов», и вот уже практически неделю живем здесь. Послезавтра отход. И потечет однообразная морская жизнь, день за днём, неделя за неделей. Новый год должны встречать в Эмдене, в ФРГ. Что-то там за погода? Здесь, в Калининграде, зимой и не пахнет. Сегодня и вовсе простоял сентябрьский день. К вечеру, правда, нанесло тучки, и пошел снег, а до того солнце светило, и даже грело…
Маясь бездельем, переписал те самые листки, которые так долго искал в Мурманске, помня об их тайной связи с сегодняшними днями.
Сон:
Причал, у причала большой белый пароход. По трапу снуют люди; кто-то сходит, кто-то, суетливо передвигая чемоданы, поднимается на судно. Я тоже направляюсь к трапу. Беспокойная мысль лихорадочно мечется во мне: «Пароход? Почему пароход? И этот ровный ухоженный причал?! Но как же плыть на пароходе туда, куда собрался я? Ведь там нет моря, и даже река в тех местах не судоходна!» Но ноги сами несут меня вперед; теперь не я управляю своим телом, а, кажется, неумолимая судьба несет меня своей волей и властью.
Белая громада заслонила горизонт, надвинулась неотвратимо. Сейчас я ступлю на трап, потом дальше вверх и всё! Всё! Возврата не будет!
Порыв теплого ветра сорвал чью-то шляпу, и та, весело подпрыгивая, катится вдоль пирса. Не останавливаясь, я смотрю вслед улетающей шляпе, и взгляд мой случайно падает на борт парохода. Машинально фиксирую странное название: «Гигант гигантский». Это замысловатое название словно придает сил, уверенности, — и я уже на борту.
Здесь многолюдно и шумно. Разноликая толпа, одетая преимущественно в белое, снуёт по палубе. Люди громко разговаривают, перекликаются, а лица у всех сосредоточенны и серьезны. Я пробираюсь в толпе, спешу куда-то, мне что-то надо узнать. Скорее! Скорее!! Иначе я могу опоздать. И мелькают спины, лица, чемоданы. Я пробираюсь, сам не зная — куда, но, чувствуя, что иду именно туда, куда надо. Вот спускаюсь по гулкому металлическому трапу вниз и оказываюсь в тесном коридоре, плотно заполненном людьми в светлых одеждах. Сюда? Сюда! По сторонам коридора то и дело открываются двери кают и в них входят «светлые» люди, постепенно освобождая проход. Я стремлюсь в конец коридора. Там, у небольшого окошечка, похожего на билетную кассу, стоят несколько человек.