а просто не заметил на фоне чернеющих скал и не услышал своими гидрофонами, если у него были. Вообще-то, была такая новинка на германском флоте, Соболев знал. Вряд ли опытный моряк просто нагло пренебрег военным кораблем в полукабельтове от точки всплытия. Может, и Луна дала засветку бликом на цейсовское стекло.
Машина отчаянно застучала, труба выбросила в ночное морозное небо целое облако вонючего дыма, обильно расцвеченного яркими большими искрами, чистый фейерверк.
— Боевая тревога! Комендоры, к орудиям!
Вообще-то орудие на тральщике такого типа было одно, но так было солиднее. Еще бы и про плутонги брякнуть. Как на крейсере…
— Заряжай! Ба-а-ковое! Залп!
— Как будто орудие у нас есть еще где-то! — не удержавшись, съехидничал штурман, привычно широко открывая рот, чтобы не оглохнуть. Маленькая пушка, а по ушам била от души, как настоящая. Выстрел звонко ударил, аж лафет присел. Тишина вокруг зазвенела латунью. Вспышка осветила палубу и даже ходовой мостик, ослепив Диму. От яркого пламени, вырвавшегося из ствола, все на мгновение потеряли из виду лодку. В глазах заплясали яркие круги — Заряжай! — в запале кричал командир. Хрен его знать, промазать было трудно, но и калибр орудия не давал надежд на серьезные разрушения толстого лодочного корпуса. Звякнула выброшенная гильза. Лязгнул патрон, бесцеремонно досылаемый затвором. «Вот бы хотя бы сто два, то есть — четыре дюйма. Как на эсминце! Или 75 миллиметров — на худой конец!» — успел помечтать Дима, «У немца-то — все сто пять, наверное, и 88 — на кормовой настройке!» — припомнил лейтенант строки из настольного справочника. Лодка стала стремительно погружаться, с заметным дифферентом на нос. Выдавливаемый тяжелой холодной водой, из клапанов вентиляции вырывался воздух. А вот уже и ее щучье блестящее тело, ускользающее в темные воды. Видна мокрая сталь, носовая стопятимилитровка уже почти скрылась под водой. Сработал боевой азарт. Вот он, — враг! Вот он, вражий стальной китяра!
— Тараним! Держись, кто за что может! — заорал командир истошным голосом, послышались вторящие ему вопли боцмана: — Ложись! Держись! Все пошло по — русски! Уничтожить супостата — а там — куда кривая вывезет! Пусть ему — хана, а нас Бог не выдаст — свинья не съест! Вот оно! Удар! Что-то где-то загрохотало, срываясь с креплений. Диму словно размазало о броневой щит ходового мостика. Штурман, не удержавшись у нактоуза, сначала с хеканьем врезался в дубовое ограждение мостика, и заскользил на правый борт, отчаянно ругаясь самыми непотребными словами. Потом он выпучил глаза от боли, и старался вдохнуть воздух, как выброшенная на песок рыба. Удар форштевня тральщика пришелся за ограждением рубки, вспоров легкий корпус и своротив второе орудие на кормовой настройке. Тумба лафета по-сиротски склонилась за левый борт. Ствол уткнулся прямо в набегавшую воду. Лодка тем временем скрылась в воде. Успели, гады! Как ни вглядывались — ни всплеска, ни блеска. Они остались одни. Машины заглохли, захлебнулись от такой встряски. Тишина окутала все вокруг.
Слышался плеск волн.
Командир перевел дух. Вдруг где-то прямо по носу раздались крики. Кто-то отплевывался и шлепал руками по воде. — Лови немчуру! — заорали на баке матросы и возбужденно забегали, извлекая бросательный конец.
— Кой хрен, немчура! Ты вон послушай, баранья голова, как матюги любовно гнет! — Вашу мать! Бросьте круг! Эй вы, выб … свиньи и монаха! Чтоб вам всем… Вот он, я! — опять заорал кто-то из черных вод залива. — Кондратов! — обрадовано вскричал боцман, — Ты, что ли? — Я, я! Хвост от бугая! — выплюнув горько-соленую, с привкусом нефти, воду, проорал «утопленник», — Ща я тут загнусь как треска мороженая, пока вы там собрание проводите!
Дизеля чихнули и сначала один, затем второй запустились, отплевались недогоревшей смесью, болезненно взвыли и дали обороты. — Вроде бы нормально — сказал механик, а я-то уж боялся, что фундаменты раком встанут!
Тральщик медленно приближался к Кондратову. Боцман и подвахтенный рулевой уже бросили ему английский пробковый спасательный круг на лине, с петлей. Тот судорожно вцепился в него двумя руками. Все свободные моряки на палубе кинулись выбирать вымокший конец. — Осмотреться в отсеках! Проверить наличие людей в команде! Доложить — сыпались команды с ходового. Во время удара Дима разбил себе нос и, видимо, помял ребра. А у бывалого штурмана стремительно росла шишка на голове, серьезно расквасил губы и, кажется, выбил два зуба. Он страшно стонал и душераздирающе ругался — в германскую маму, в блудливую царицу, в загробные рыдания и гробовую доску и в адские отверстия под юбкой. За время корабельной службы на Севере, его лексикон заметно обогатился.
Размахнувшись, он выбросил за борт свою фуражку — ее «нахимовский» козырек был просто раздавлен. Механик доложил, что они своротили себе форштевень, слабенький оказался. Через лопнувшую обшивку вовсю заливало форпик, куда артельшик только вчера сложил продукты. — мясо, рыбу, муку крупы.. — Твою мать, Федин, где твои мозги были! — обругал в сердцах он подвернувшегося унтер-офицера. — Дык всегда так было, ваш-бродь!
— Как ты где обгадишься — так у тебя один ответ — всегда, мол, было! Сгинь!
Быстро в форпик! Может, чего спасти еще сумеешь! Есть — то чего будем? — Братва с голоду пропасть не даст! — оптимистично пожал плечами и истово перекрестился унтер.
Что верно — то верно, на этот раз. На тральце, если подумать, просто не было другого места, каждый квадратный дюйм был заранее подо что-то расписан.
Но надо было хоть с кем-то поделиться огорчением и, хотя бы, для самого себя, хоть на минутку назначить виноватого.
— Штурман, ворочаем на Александровск! Обойди Катькин — остров подальше, да гляди — ты мне в камни не влезь! И дай мне место наше на момент обнаружения противника и тарана. Готовь кальку маневрирования! Сейчас нас все будут есть поедом! И командир дивизиона, и начальник морских сил Кольского залива! Первый вопрос: почему и куда наехали, второй — почему «немку» упустили, герои, матерь вашу на всю глубь дубовой вымбовкой …
Лодка-то смылась, вильнув хвостом и дыхнув вонючим перегаром, а нам теперь доказывать — где мы эдак-то удачно всю свою морду помяли, чуть унтер-офицера не утопили да офицеров покалечили … Целый роман получится! — Начморсил гонорар выдаст, обязательно, по высшей расценке — скалил зубы штурман. Лейтенант прикурил от его папиросы. Затянулся.
Закашлялся — грудь болела, ребрам все-таки досталось!
Руки тряслись, конечно от пережитого, но — совсем чуть-чуть — успокаивал себя командир. — Вот скажите, Зосима Порфирьевич и Петр Матвеевич, ну как мы докажем, что это мы «немку» героически долбанули, а не об какой-то подводный зуб свой форштевень по самую первую переборку размазали. А?
Сигнальщик шёлкал ратьером, обмениваясь семафором с батарей Александровска у губы Кислая. Еще бы! Рев сирены и два выстрела взбудоражили всех, кто был на батареях, наблюдательном посту и берегу у рыбачьих хижин. — Как бы еще и залп береговых трехдюймовок не схлопотать — то-то радости будет! Как раз не хватает до полного счастья … Передав штурвал рулевому, Дмитрий сам спустился в боевую рубку, на ходу утираясь большим батистовым платком, походя засветил крошечную настольную лампу. Затем открыл вахтенный журнал, сосредоточился, вспоминая пережитое, и стал описывать действия корабля и команды при обнаружении немецкой подлодки, боевом столкновении и таране. Получалось — убедительно. И даже героически красиво! Вот только интересно, а проникнется ли начальство этой повестью? Сейчас кинутся искать, чего я сделал не так, и какие циркуляры нарушил … А я командир — взял ответственность на себя — и что вышло, то вышло, это война, а не каботажный рейс! — зло скрипнул зубами Дмитрий. Интересно, а что сейчас происходит на лодке? Вот хорошо бы, чтобы сей момент отдыхала, сердечная, или как там говорят — сердешная, прямо на грунте? Тут глубоко, ей бы для могилки как раз хватило!
Тем временем, на лодке, скрывшейся в волнах, и чуть было не провалившейся на запредельную глубину, тоже осматривались по отсекам.
Там было не пройти из-за вывалившихся невесть откуда ящиков, коробок, инструментов и другого запасенного впрок имущества. Этот чертов русский тральщик, этот паршивый плавучий ящик из-под консервов, взявшийся невесть откуда, и кинувшийся на них, прямо как пьяный казак с плаката, своим тараном явно порвал одну из цистерн и своротил клапан вентиляции.
Пушка, по всей видимости, тоже накрылась. Если бы не проворонили, этот тральщик уже бы отдыхал на грунте, а его команда кормила бы рыб! Это — если бы! Но пока — все наоборот! Почти — наоборот! Но вот надо же! Везет дуракам! Даже не сумел перевести столкновение с этим корытом на острый угол. Тогда бы не все так было плачевно. Да уж, как кадет — растерялся, забылся … Хотя, если честно — времени совсем не было, но все же … — командир сжал от досады кулаки, аж костяшки пальцев побелели. Он не знал еще, что дела, на самом деле, обстояли куда как хуже, но предчувствие бывалого подводника царапало душу. Чувство непреодолимой опасности — внутреннее шестое чувство опытного подводника. Оно называется попроще, и есть у всех моряков! Нормальных моряков!
— Механика в центральный! — рявкнул он в сердцах, вглядываясь в карту, исчерченную линиями курсов и кривыми циркуляций и нервно покусывая карандаш. Но вот пришел удрученный механик и сказал, что это все — ерунда, так как от удара форштевнем этого крошечного корабля с сумасшедшим командиром, дизель напрочь слетел с фундамента, все толстенные болты и шпильки просто срезало, словно ножом. Отсюда — и заметный крен на левый борт.
— И …? — спросил инженера лейтенант-цур-зее, хотя уже и знал ответ. — Пока в батареях есть хоть какая-то плотность электролита — идем под водой. И от наблюдения уйдем, и волнового сопротивления не будет — дальше отойдем. Если повезет! — Зарядку мы пробили совсем недавно, так что на кое-какое расстояние хватит. Чтобы смыться от берега и батарей мы должны идти экономичным ходом. Запустить дизель нет никакой возможности, кроме всего прочего — вся обвязка сворочена. Полагаю — отвоевались! — лаконично завершил доклад инженер-механик, просоленный моряк, кораблестроитель из верфей Гамбурга. — Вот так! — рявкнул он, в сердцах забрасывая в угол большой кусок грязной ветоши, тошнотворно вонявшей соляром. Впервые за всю службу он просто ничего не мог поделать на своей любимой лодке. — Как мы его прозевали на всплытии — ума не приложу! — посетовал виновато командир, — да чего уж теперь! — Отвоевались! — огорчился молодой штурман. — Главное теперь — остаться в живых! — флегматично ответил лейтенант — цур — зее. Судьба команды его сейчас заботила в первую очередь. Он отвечал за жизнь каждого своего матроса и офицера. Одно дело — в морском бою, другое дело сейчас, когда морских боев больше не предвидится — на весь далеко обозримый период. Он уже имел инструкцию, что в таких и примерно таких случаях командир имел право приказать экипажу сдаться, предварительно затопив свою лодку, или взорвав ее, приведя в действие специальное устройство для подрыва на собственных торпедах. Он приказал помощнику подготовить торпеды к взрыву, а штурману занятьс