азу радиограмму с просьбой отозвать лодку с боевой позиции ввиду явной трусости командира. По возвращении в базу капитан-лейтенант А.К. Малышев по доносу комиссара был предан суду военного трибунала и по его приговору вскоре, к всеобщему удивлению, приговорен к смертной казни и расстрелян. Впрочем, некоторые ветераны утверждают, что Малышев погиб еще до исполнения приговора — в тюрьме во время налета немецкой авиации. Историки Великой Отечественной войны всегда оценивали и оценивают тактическое мастерство А.К. Малышева чрезвычайно высоко. Да и в своих мемуарах адмирал Головко писал о Малышеве только положительно. Не знаю, мучила ли после войны бывшего командующего Северным флотом совесть, что он, поверив наветам малограмотного политрука, отдал на заклание одного из своих лучших командиров…
Однако вернемся к рассказу о «Сокрушительном». Из воспоминаний П.И. Никифорова: «Через сутки или более “Валериан Куйбышев” ошвартовался в Полярном. Для спасенных подали автобусы, которые отвезли их в госпиталь. Там братья-матросики первым делом спросили: “А водка будет?” Начпрод ответил: “Будет!” Вскоре появились ящики с живительной влагой и бутерброды. Образовалась очередь, и начался пир. Поскольку привезли сразу не всех и отметки о получении водки не делались, некоторые сумели получить по “сто пятьдесят” два и даже три раза. Через некоторое время палата напоминала гудящий пивной зал…
Кто-то высказал мысль: “Давайте просить у командующего флотом корабль, вместе со старым командиром будем продолжать воевать”. А раз так, то командиру нужно послать приветствие. “Кто возьмется?” Поручили мне. Послание написали и передали для вручения Курилеху. В этот момент никто из нас не вспомнил очень важную статью Корабельного Устава о том, что командир с гибнущего корабля должен уходить последним.
За то, что подготовил приветствие, меня вызвали к следователю, и я — единственный из матросов — присутствовал в качестве свидетеля на заседании военного трибунала. Оно проходило в Полярном при большом стечении офицеров.
Приговор гласил: командира корабля капитана 2 ранга Курилеха и командира БЧ-2 капитан-лейтенанта Исаенко — расстрелять, старпому Рудакову и замполиту Калмыкову определить меру наказания— лишение свободы на 10 лет каждому, командира БЧ-4 Анисимова, доктора Иванова, командиров БЧ-1 Григорьева и БЧ-5 Сухарева направить в штрафной батальон на фронт.
По мере выздоровления личный состав “Сокрушительного” отправлялся из госпиталя в бараки-казармы старого Полярного на отдых и переформирование.
Каждый день, после побудки, в 7 часов утра матросы выходили на улицу в надежде на улучшение погоды. Но она в течение более 10 дней после катастрофы была отвратительная, сильно штормило. На спасение оставшихся на корабле друзей надежды оставалось очень мало… Дальнейшие события подтвердили наши догадки — поиски тральщиков и подводных лодок не увенчались успехом — “Сокрушительный” пропал без вести. До сих пор неизвестно, как он погиб…
Нельзя не отметить героизм команд эсминцев-спасателей, особенно экипажа “Разумного”. Собственными глазами видел, как работали моряки, получив приказ подойти к борту “Сокрушительного”. Шторм, по палубе и даже полубаку “Разумного” гуляют волны, любая смоет смельчака за борт. Несмотря на смертельную опасность, люди подносят канаты, готовятся к швартовке. В то время казалось, что и на “Разумном” будут жертвы. К счастью, все обошлось благополучно.
Героизм спасателей — моряков “Разумного”, “Валериана Куйбышева” и “Урицкого” заключается, в первую очередь, в том, что они, не думая о себе, бросились на спасение товарищей. А ведь в такую погоду кораблям обычно запрещается выход в море.
Экипажи эсминцев справились с труднейшей задачей: они спасли 185 корабельных специалистов, вскоре снова вступивших в схватку с врагом.
По моим подсчетам, на “Сокрушительном” погибли: трое до катастрофы, шесть моряков на оторванной кормовой оконечности, 14 человек непосредственна при спасении. 15 моряков, во главе со старшим лейтенантом Лекаревым и политруком Владимировым, остались на эсминце и погибли, до конца выполнив свой воинский долг.
Я убежден, что корабль мог плавать, пока не кончилось топливо для работы вспомогательных механизмов, насосов, откачивающих воду из трюмов, для отопления и питания электрогенераторов. На эти нужды горючего хватило бы на несколько месяцев… Скорее всего, корабль отнесло далеко на север — скорость дрейфа составляла четыре мили в час, — где он и погиб в бушующих волнах…
За семнадцать месяцев боевых действий “Сокрушительный” сбил четыре вражеских самолета, по данным, подтвержденным разведкой, артобстрелами уничтожил на берегу около 2000 солдат и офицеров противника, участвовал в конвоировании более 200 иностранных и советских торговых судов, поставил более 200 мин заграждения.
И если бы не катастрофа, он вполне мог стать вторым на Северном флоте гвардейским эсминцем».
Из воспоминаний лейтенанта в отставке Николая Николаевича Гендрикова (в то время главного старшины), служившего секретчиком на эсминце «Сокрушительный»: «Служба была очень тяжелой. Все время в море, то конвои, то набеговые операции. Штормовали непрерывно, часто случались и аварийные происшествия. Разумеется, катастрофа в ноябре 1942 года запомнилась особенно. Мы тогда обеспечивали конвой, но шторм был так силен, что нам приказали идти в базу. Ветер встречный, волна тоже, ход не больше 10 узлов. Помню жуткий треск и крик, что оторвало корму. Впечатление было жуткое: там, где еще недавно была корма, бушевало море. Несколько ребят погибли на оторванной корме. Корабль сразу потерял ход, нас стало заливать волнами. Каково было наше состояние? Мы были еще живы, но с жизнью на самом деле уже распрощались. Попрощались и друг с другом. Шансов выжить не было никаких. Меня вызвал командир в ходовую рубку и приказал уничтожить секретную документацию, что я и сделал, как это было положено. Часть команды была пьяная, говорили: “Все одно помирать!” К нашему счастью, спустя двое суток нас каким-то чудом нашли корабли. Спасали с большим трудом, кому-то повезло, кто-то погиб. Все происходившее на “Сокрушительном” осталось в памяти каким-то одним нескончаемым кошмаром. Помню, что я пришел в себя только лежа в кубрике спасшего нас эсминца. В базе писали объяснительные следователям Их особенно интересовало поведение офицеров и командира».
В архиве ВМФ находится официальный документ, документально повествующий о событиях, происходивших на «Сокрушительном».
«Секретно. Экз. 4.
14 декабря 1942 года
Начальникам политуправлений флотов, начальникам политотделов флотилий, ВМУЗов, командирам и начальникам политотделов соединений ВМФ
Эсминец “Сокрушительный” Северного флота, возвращаясь с боевой операции 20 ноября с.г. в 350 милях от базы потерпел бедствие. При шторме в 11 баллов кораблю оторвало корму по 173 шпангоут. Он лишился хода. После неоднократных безуспешных попыток со стороны пришедших на помощь эсминцев “Разумный”, “Куйбышев”, “Урицкий” взять “Сокрушительный” на буксир, было принято решение снять с него команду, а корабль торпедировать. С большим трудом личному составу подоспевших на помощь кораблей при помощи беседок и путем перетягивания на спасательных кругах, удалось снять с “Сокрушительного” 192 человека. При снятии погибло 14 человек. Все корабли получили различные повреждения. Силой шторма после того, как заведенные на “Сокрушительный” концы лопнули, корабли, имея ограниченный запас топлива, прекратили съемку людей и направились в базу. Эсминец “Сокрушительный” остался дрейфовать.
В этой сложной обстановке командир корабля капитан 3 ранга Курилех и большая часть командного состава эсминца “Сокрушительный” вместо того, чтобы мобилизовать все силы и средства на борьбу за живучесть корабля, оказались трусами, безвольными и беспомощными людьми, изменившими своему воинскому долгу и командирской чести. Командир корабля капитан 3 ранга Курилех вместо объявления тревоги и четких приказаний командира, лежа на диване в штурманской рубке, вызывал поочередно командиров и растерянно повторял одну и ту же фразу: “Действуйте, как подсказывает честь командира”. Своим гнусным поведением он только содействовал усилению паники на корабле после аварии, а с приходом кораблей, вопреки вековым традициям командиров русского флота и в нарушение 74-й статьи Корабельного устава, гласящей о том, что ”во время бедствия командир корабля обязан принять все меры к спасению корабля и только убедивщись в невозможности его спасти, он приступает к спасению команды и ценного имущества. При этом во всех случаях, командир покидает корабль последним”.
Курилех с группой командиров, спасающих свои шкуры, бросил корабль, в то время, когда на нем оставалось еще свыше 100 человек личного состава, и одним из первых перешел на эсминец “Куйбышев”.
Помощник командира корабля капитан-лейтенант Рудаков обвязал себя тремя спасательными поясами и стал упрашивать командира оставить корабль, для того, чтобы потом оправдать и свое собственное бегство. Потеряв самообладание, он передал на подходившие корабли семафор истерического содержания: “Спасайте. Наступает конец. Немедленно подходите. Корабль тонет”, в то время, как корабль держался на плаву.
Заместитель командира по политической части старший политрук Калмыков в этот трудный для корабля момент ушел в каюту, и как только подошел эсминец “Разумный”, Калмыков обвязался двумя спасательными поясами, закрепил на себе пеньковый трос и прыгнул с борта на борт с целью перебросить трос на эсминец “Разумный” и этим спасти свою шкуру. Вместо того, чтобы пресечь панику среди командиров и в эту трудную минуту быть среди бойцов и поддерживать их боевой дух и зажечь веру в спасение корабля, трус и подлец Калмыков оказался в числе первых шкурников на корабле.
Командиры на глазах, у краснофлотцев начали прощаться друг с другом, а командир БЧ-2 капитан-лейтенант Исаенко кортиком нанес себе два удара в грудь. Командир БЧ-4 старший лейтенант Анисимов и военфельдшер Иванов на глазах у краснофлотцев ругались из-за очереди на переправу. Командир БЧ-5 инженер-капитан 3 ранга Сухарев, непосредственно отвечающий за средства живучести корабля, вел себя не как командир, а как какой-то слюнтяй. Опустив беспомощно руки, он заявлял: “Ну, доплавались”.