— Слушай, у тебя губы тряслись как листья на ветру. Зрелище просто потрясающее.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — не обращая внимания на мои слова, заключил Мезин. — однако посмотрим, что же будет дальше, что они еще для нас придумали. Кажется, им фантазии не занимать.
— Молодцы, хорошо держались. — с этими словами к нам в барокамеру вошел руководитель программы. — Только, похоже, ваш товарищ симулирует, надо же — так быстро упал.
— Такое обвинение оскорбительно для водолазов-разведчиков, — отпарировал Мезин. — Я за своих ребят ручаюсь. А вот ваши заверения о безобидности эксперимента и, в случае осложнений, оказания быстрой помощи не подтверждаются. Ваши врачи не слишком торопливы.
— Старшина, не паникуйте, заминки возможны. В конце концов, ничего же страшного не произошло. Мы ведь не можем сразу открыть барокамеру, вы же знаете, а погибнуть не дадим, нам трупы не нужны.
После небольшой паузы он продолжил:
— Видите ли, препарат наш новый, еще не опробованный и, наверное, по времени еще не начал действовать, или в дозировке непорядок — разберемся, для этого вас и направили к нам. Вы же, так сказать, застрельщики, первопроходцы. Насколько я знаю, в этом направлении еще никто и нигде из ученых-физиологов не работал. Кстати, при приеме таблетки вы не чувствовали горечи?
— Нет, таблетки абсолютно безвкусные, а вот сильную горечь мы чувствуем сейчас, — за всех ответил Мезин.
— Ладно, не расстраивайтесь, вон и товарищ ваш идет — все хорошо. Отдыхайте, до завтра. — с этими словами руководитель удалился.
Подошел Выходцев. Лицо серое, глаза тусклые.
— Как ты, Виктор? — спросил я его.
— Да так ничего, вроде как в норме.
— Тогда пойдем отдыхать, эти тихие изуверы желают завтра повторить опыт. Покажут нам, с нашем же участием, вторую серию, так сказать, научно-популярного фильма ужасов.
— И много серий в их фильме?
— Сказать трудно, но сейчас в моду вошли многосерийные…
На следующий день исследования продолжались. Нам изменили время от приема таблетки до начала подъема давления в барокамере, но все повторилось почти в той же последовательности. После имитирования глубины двадцати пяти метров, корчась в страшных судорогах, сполз на дно камеры и потерял сознание Выходцев. Лежа на полу, он дышал как-то неестественно глубоко и часто. Да мы все выглядели непрезентабельно. Мне в этот раз досмотреть эксперимент до конца тоже не пришлось. В районе сорока метров у меня задергались пальцы рук, губы свело, и они онемели как после нескольких уколов новокаина. Появилось чувство беспокойства и необычный страх. Зрение в тот же миг нарушилось, в ушах шум, тошнота. После этого, дикая боль в мышцах охватила тело. их словно ковыряли раскаленными крючками. В тот же миг все поплыло перед глазами и… темнота.
Когда я очнулся, рядом со мной спокойно стояли два врача. Знаешь, о чем они говорили? Может быть, мне это только показалось, но они несколько раз упоминали глубину шестьдесят метров. Один из них, курносый такой, даже отчетливо произнес: «Крепкие попались ребята, держатся аж до шестидесяти метров».
Своими подозрениями я поделился с Мезиным, на что он ответил:
— Володя, когда ты потерял сознание, я еще дергался, но ясно помню, что стрелка внутреннего манометра барокамеры показывала около сорока метров. Возможно, манометр барахлил, что конечно маловероятно, а возможно они нам не все говорят о деталях опыта и в целях нашего спокойствия неправильно отрегулировали прибор. В любом случае загадок здесь много, а о наших догадках лучше помалкивать. Посмотрим, что будет дальше, идти же на конфликт с этой военно-медицинской мафией нежелательно, да и опасно. Я не боюсь смерти, но боюсь постыдных обвинений.
В этот раз при разборе хода проведенного эксперимента в адрес Выходцева серьезных нареканий не последовало. Один из врачей предложил все же тщательно обследовать Выходцева:
— Он нам весь график исследований срывает. Сегодня я за ним внимательно наблюдал — симуляция исключена.
Виктора обследовали с применением новейшей врачебно-диагностической техники, и комиссия физиологов констатировала:
— В связи с высокой индивидуальной чувствительностью организма к действию повышенных концентраций кислорода на глубинах Виктора Выходцева от дальнейшего использования в опытах отстранить.
Ну, а мы еще в течение почти месяца были подопытными «кроликами» в этих очень странных экспериментах. Нам меняли время между приемом таблеток и началом повышения давления, дозировку препарата, но результат был прежний. Мы корчились в страшном танце конвульсий, задыхались, теряли сознание…
То, что в ходе экспериментов не было отмечено положительного воздействия разработанного препарата на организм, не очень огорчало физиологов.
— Отсутствие необходимого результата — тоже результат, — говорили они. — Идет научный поиск, и этим все оправдано. К тому же диссертацию написать или премию получить и на этом можно.
— Вот в такую историю вляпался я в последней командировке, — этими словами Наумчик заключил свой рассказ.
— Как же ты выдержал все эти жуткие мучения столько дней? — спросил я его.
— Знаешь, Александр, человек — это, видимо, такое необыкновенное существо, которое ко всему привыкает. Уже через несколько сеансов я на опыты ходил как на прием к стоматологу. Знаю, будет больно, неприятно, но иду — другого-то выбора нет.
— Да, но ведь к стоматологу идешь на лечение, сейчас будет больно, зато избавишься от мучений в дальнейшем. А что ждет тебя? Какие болезни или осложнения смогут возникнуть у тебя в будущем?
— Нас заверили, что все будет хорошо, никакого вреда здоровью, никаких последствий, даже для потомства, — убеждал он больше самого себя, чем пояснял мне.
— Дай-то бог, чтобы их слова сбылись, только все же генетика наука довольно тонкая. А во сколько же оценили советские исследователи ваши мучения, заплатили много? — полюбопытствовал я.
— Даже не спрашивай, — Наумчик вяло махнул рукой. — При получении документов после окончания эксперимента я попросил руководителя программы, так сказать, за мужество и героизм, проявленные нами при выполнении важного задания Родины, сделать в нашем командировочном предписании отметку об отъезде из института как будто бы двумя днями позже. Обратный путь в нашу славную спецназовскую часть проходил через мой родной город и появилась возможность повидать родных. Он пошел нам навстречу и оформил документы так, как я просил. Заехали мы с ребятами ко мне и два дня веселились. За это время весь чертов заработок и прокутили. Вот и все деньги.
— Да, грустная история, зато теперь ты хорошо знаешь, какова настоящая цена гуманистической сущности социалистического строя, — подвел я итог нашего разговора, вспомнив слова преподавателей специального водолазного дела.
— Ты прав, — спокойно добавил Наумчик, — виновна не частность — виновна вся эта тоталитарная система, в которой у больших и маленьких «слуг народа» — наших госдеятелей слова всегда расходятся с деяниями. А те врачи, которые ставили на нас опыты, это лишь обычное отражение такой лицемерной системы.
Вот послушай: еще после первого опыта мне ненароком пришлось услышать один любопытный спор. Врачи из программы исследований цинично заключали пари, кто из нас, из подопытных, дольше продержится в барокамере, кто последним потеряет сознание. Они делали ставки, как на бегах. и знаешь, я на своих мучителей зла не держу. Они тоже своего рода жертвы, и только бог им судья.
— Ты говоришь, врачи заключали на вас пари? — переспросил я.
— Да, пари…
В последующие годы, до начала гласности периода правления генсека Михаила Горбачева, в этот же 40-й институт, дислоцированный в сорока километрах западнее Ленинграда, еще не раз направлялись боевые пловцы Специальной разведки ВМФ. Там, военные врачи-исследователи проводили на них различные эксперименты, то есть использовали их как подопытных. Кроме испытания новых дыхательных газовых смесей врачи изучали также воздействие на организм человека всевозможных факторов, с которыми могут столкнуться водолазы в водных глубинах и в агрессивных экологических средах обитания.
Матросам заводить разговор о дополнительном денежном вознаграждении за такую опасную работу означало подставить себя под удар. В лучшем случае замполит может спокойно (или же с пафосом) объяснить им, «заблудшим личностям», что в деле повышения боеготовности страны и обеспечения армии лучшими образцами техники, в испытаниях которой они принимают участие, говорить о каких-то деньгах — это непатриотично, недостойно военных СССР. Командир же подразделения напомнит, что государство и так проявляет о них заботу, пока они состоят на службе в вооруженных силах СССР: воспитывает, кормит, одевает, да еще платит 4 рубля 80 копеек в месяц. Плюс — за звание. Да еще за каждый прыжок с парашютом — от 2 рублей 50 копеек до 10 рублей. Да еще за каждый час пребывания под водой — 40 копеек и т. д. интересно, кстати, что с ноября 2000 года в воинских частях специальной разведки и, в частности, в 561-м ОМРП военнослужащим за каждый простой (несложный) прыжок с парашютом стали платить 50 рублей — где-то 1,7 доллара США, тогда как согласно официальному курсу 70-х годов, советские 2,5 рубля равнялись где-то 5 долларам США.
Правда, себя замполиты и командиры никогда не забывали в любых случаях вписывать в журнал подводных работ или в списки выполняющих прыжки с парашютом. При этом почему-то их денежные ставки были гораздо выше. Хотя к чести командиров спецназа, надо сказать, что прыжки и погружения они выполняли на самом деле.
Сегодня из различных источников, как официальных, так и неофициальных, известно, что, к примеру, по составу и качеству специальных дыхательных газовых смесей для глубоководных погружений лидировали советские военные. Они далеко ушли от своих западных конкурентов, но какой ценой был достигнут этот успех…
Следует отметить, что в 40-м институте (в 80-е годы он стал называться Государственный НИИ аварийно-спасательной службы, водолазных и глубоководных подводно-технических работ Министерства обороны) существует отдел, костяк которого до начала 90-х годов составляли 14 офицеров, многие из которых в свое время проходили службу в разведывательно-диверсионных подразделениях Специальной разведки ВМФ. Водолазы-испытатели (акванавты) этого отдела, как говорится, не прятались за чужие спины и лично принимали участие в многочисленных рискованных специальных экспериментах по освоению сверхглубин. К примеру, капитан 3-го ранга Александр Иванович Ватагин в самом начале 90-х годов лично покорил глубину 500 м, за что был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.