Морские легенды полны таких явлений, и, как бы они ни казались невероятны, над этим стоит, наверное, призадуматься. Бретонцы, например, утверждают, что, когда моряк погибает в дальних морях во время бури, он появляется на следующую ночь на берегу родной страны и дает о себе знать жалобным криком; а когда жена моряка умирает в собственном доме, она является мужу, который находится в это время далеко, может быть, на другом конце земного шара.
Англичане тоже верят в эти явления: известна история одной молодой женщины, утонувшей в море, которую потом часто видели бродившей по отмелям во время отлива, покрытую водорослями и ракушками. Говорят, еще и сегодня в темные штормовые ночи слышатся ее стоны и жалобы.
Если бы мне пришлось пересказывать все легенды, которые ходят среди матросов всего света, я бы никогда не кончил. Расскажу лишь о том, что случилось со мной несколько лет назад в северной Атлантике, в тысяче миль от европейских берегов.
Прежде всего представлю вам боцмана Аньелло, прекрасного моряка, избороздившего вдоль и поперек все океаны. Мы выросли вместе, вместе поступили юнгами на один и тот же парусник, крепко дружили и были как братья. В каждом порту мы вместе сходили на берег и веселились от души. То были прекрасные времена: мы оба молоды, карманы всегда полны — и какие попойки мы с ним устраивали!..
Но дьявол решил показать нам свой хвост, и наша дружба внезапно треснула. Боцман Аньелло положил глаз на одну смуглую красотку из Сицилии, и сердце его загорелось, как пылающая лава Этны… Вскоре он женился на ней. Невероятно! Моряк такого закала — и влюбился в женщину!.. Ух! Как подумаю об этом, хочется сорвать и бросить в море свой берет!..
Аньелло оставил морскую жизнь и осел на берегу, где у жены был домик. Мы расстались все еще друзьями, но уже не братьями, как прежде. Эта женщина похитила его сердце, а для меня остался кусочек размером вот с этот окурок, который я держу сейчас в зубах.
Прошло несколько лет, я ничего не знал о нем, когда однажды встретил его на том паруснике, на котором служил и я, не помню, было ли это в Турции или в Испании. Аньелло поступил на него в качестве боцмана нашего экипажа. Но это уже не был тот славный малый, беспечный весельчак Аньелло, которого я прежде знал. Он постарел лет на десять, стал замкнутым, молчаливым и всегда был в мрачном настроении.
Жена его погибла, когда рыбацкая лодка пошла ко дну в одну штормовую ночь, и, оставшись вдовцом, он снова поступил на корабль. Видно было, что он все еще оплакивает свою смуглую красавицу, и как оплакивает!.. Подумать только, что делает любовь с морским волком! Тысяча чертей!.. Лучше бы он никогда не встречал этой женщины!..
Боцман Аньелло стал неузнаваемым: говорил он очень редко, держался теперь обособленно и ни капли вина в рот не брал. Ах если бы он опустошил несколько бутылок со мной на пару, его черное настроение развеялось бы, как дым; но он не желал прислушиваться к моим добрым советам.
— Добрые советы пьяницы, — заметил капитан, но папаша Катрам сделал вид, что не слышит.
— Как-то вечером, когда мы находились милях в трехстах от берегов Северной Америки, Аньелло меня напугал. Погода была плохая: дул злющий ветер, волны бросались на наше судно, как стая голодных бульдогов, лая на все голоса. Я был на вахте у штурвала и с трудом удерживал судно на правильном курсе, когда увидел, что Аньелло приближается ко мне с перекошенным лицом и выпученными глазами.
— Катрам, — сказал он, — ты веришь, что мертвые возвращаются?
— Что за чушь взбрела тебе в голову? — ответил я. — Выбрал же ты момент для таких разговоров! Иди в каюту, Аньелло, выпей бутылочку, и все пройдет.
Он покачал головой и снова спросил:
— Значит, ты не веришь?
— Нет, — ответил я.
— Но, ты знаешь, вчера вечером, прямо перед носом нашего корабля, среди волн, появилась моя жена!
Я взглянул на него испуганно. Я помнил о рассказах бретонских моряков и, надо сказать, не совсем им не верил.
— Это не к добру, Аньелло, — сказал я, стараясь выглядеть спокойным.
— Она издала глубокий вздох и исчезла, шепча какие-то непонятные слова.
На другой день, когда я увидел его на палубе, он показался мне еще грустнее обычного. Он поднялся на полубак, не глядя мне в лицо, и долго стоял там, неподвижный, взволнованный, устремив взгляд на волны и горестно вздыхая.
Бедный Аньелло! Искал ли он среди этих волн видение, явившееся ему накануне ночью? Или мозг его был уже болен, и все смешалось в его голове? Я отошел, но не спускал с него глаз, поскольку чувствовал инстинктом, что этому несчастному суждено плохо кончить.
С того дня я в самом деле заметил, что он жадно ищет смерти: В бурю он вставал там, где волны сильнее всего обрушивались на наше судно; с отчаянностью, от которой волосы вставали дыбом, он забирался на самую верхушку мачт; даже в яростный шторм он готов был лезть на самый край рей, чтобы сделать узел или закрепить канат.
Напрасно я выговаривал ему, что подобные трюки ему не по летам, что их должны выделывать юнги, более ловкие и проворные, чем он; Аньелло лишь качал головой и рисковал своей жизнью по-прежнему.
Мы находились на полдороге между Америкой и Европой, когда были захвачены страшнейшим ураганом из всех, какие мне довелось испытать. Корабль наш сделался ореховой скорлупкой. Он то проваливался куда-то, зарываясь носом в волны по самый фальшборт и зачерпывая целые горы воды, то качался из стороны в сторону с такой силой, что заставлял нас кататься от бакборта до штирборта, точно бочонки, брошенные на палубе.
От одного из самых сильных толчков у нас надломилась верхушка грот-мачты. Оставшись висеть на одном канате, она с минуты на минуту могла рухнуть нам на голову. Никто не отваживался подняться туда, чтобы столкнуть ее в море. Ярость ветра была такова, что сорвала бы с реи и человека, самого сильного и крепкого.
И тут на палубе появился боцман Аньелло. Увидя, в чем дело, он бросился к вантам. Я понял, что этот человек идет на верную смерть, и догнал его в тот момент, когда он уже ухватился за ванты.
— Несчастный, что ты делаешь? — закричал я ему. — Не видишь разве, что там смерть?
Он посмотрел на меня глазами, в которых горело какое-то странное пламя, глазами безумного, и грустно улыбнулся.
— Смерть!.. — воскликнул он хриплым голосом. — Ты думаешь, Аньелло ее боится? Пусти, Катрам, и, если я умру, помни обо мне.
Он резко оттолкнул меня и стремительно вскарабкался по вантам; и пока он поднимался, я слышал, как он смеется — от этого смеха меня пробирала дрожь.
При ярком свете молнии я увидел его на верхушке мачты, борющимся с ветром, который старался сбросить его в пенящуюся пучину, и уворачивающегося от обломка мачты, который в опасной близости раскачивался рядом с ним.
Что случилось потом? Наступившая темнота не позволила мне видеть подробности, но вдруг среди свиста ветра и рева океана раздался жуткий крик, и я увидел неясную массу, стремительно упавшую сверху и рухнувшую в волны. Боцман Аньелло упал вместе с обломком, и море поглотило обоих!..
Папаша Катрам остановился: он был бледен, и на его морщинистом лбу проступили крупные капли пота. Вдруг он снова прислушался, склонившись в сторону бакборта, и еще больше побледнел. Мы тоже прислушались. Иллюзия это была или что другое, но с моря словно бы донесся крик человека.
— Вы слышали? — спросил боцман Катрам взволнованным голосом.
— Я ничего не слышал, — ответил капитан.
— Однако!..
— Ты просто принял скрип дерева за крик. Продолжай, папаша Катрам, мне любопытно знать, чем закончилась твоя история.
— Странная вещь, — снова начал старый моряк, говоря словно про себя. — У меня все время в ушах этот истошный крик, этот крик, который кажется мне последним прости моего друга детства! Бедный Аньелло! Кто знает, какая мысль пришла ему в голову в тот момент, когда он рухнул в океан!..
Все наши усилия спасти этого несчастного были напрасны. Ураган увлекал нас на восток с неодолимой силой, и друг мой нашел в волнах свою смерть, которую с таким упорством искал.
С того дня я начал испытывать мистический страх, и меня мучили угрызения совести. Если бы я помешал ему взобраться на мачту, он был бы, наверное, жив. Будь проклята эта ночь!.. В ушах моих все время звучали слова, которые он сказал мне за несколько дней до смерти: «Катрам, ты веришь, что мертвые возвращаются?»…
Когда ночью я спускался в трюм, я видел перед собой его тень, более черную и густую, чем темнота трюма, я слышал странные вздохи и шорохи, когда оставался один, звон стаканов и бутылок на своем столе, а койка моя качалась, даже если море было совершенно спокойно. Однажды ночью я почувствовал, как чьи-то ледяные губы прикоснулись к моему лбу и в лицо мне повеяло холодом. И все время приходила на ум эта фраза: «Мертвые возвращаются».
Так прошло два месяца. Мы добрались до английских берегов и снова отправились к американским с грузом хлопка.
Как-то вечером, когда мы находились неподалеку от того места, где утонул бедный Аньелло, я, спустившись в трюм, отчетливо услышал крик, донесшийся из глубины океана. Это был тот самый крик, который раздался среди урагана два месяца тому назад, крик, который издал Аньелло в момент, когда рухнул с мачты.
Потрясенный, я поднялся на палубу и направился на нос, движимый таинственной силой. Ночь была мрачная. Дул сильный ветер, и море яростно билось о борта.
Неожиданно в одном кабельтове от нашего судна я увидел на поверхности океана бурное колыхание пены. Завороженный, я устремил свой взгляд туда. И вдруг из пены показался обломок мачты, на котором висел вцепившийся в него человек.
Видение поднялось над волнами, и я отчетливо различил боцмана Аньелло, покрытого ракушками и морскими водорослями. Он глядел на меня несколько мгновений, потом сделал правой рукой как бы приветственный жест и погрузился в середину светящегося круга, который отчетливо выделялся в темноте.