С утра пораньше выспавшиеся дети потянули нас на прогулку по острову. Вчера у нас было время только на маяк, а чудесная коралловая бухта и дикие скалы северо-запада остались неисследованными. Договариваемся, что гуляем до половины десятого утра: мне очень не нравится всё усиливающийся ветер. И я не хочу застрять здесь еще на одну беспокойную ночь.
Возьмите самый мелкий белый песок, которым наполняют часы. Насыпьте им полумесяц лагуны. Обрамите его снаружи густо зарослями мангров и пальм, протопчите в чаще загадочные тропинки. Теперь украсьте лагуну по краям с юга – белоснежными обломками кораллов, с севера – угловатыми валунами и скалами разноцветно-тёмного базальта, Оставьте в скалах проходы, через которые пробиваются гигантские волны прибоя, и журчат солёные ручьи, поросшие на дне яркими актиниями. Добавьте естественных бассейнов со скальным дном, где вода невозможно прозрачная, горячая снизу, холодная сверху. Это – Кулебрита. Дети карабкались по скалам, находили цветные камушки в лагуне, примеряли на себя огромные раковины и никак не хотели возвращаться. Взрослые их понимали и сочувствовали.
Десять утра. Все вернулись на борт, дизель проверен, клапана закрыты, иллюминаторы и люки задраены, тузик закреплён. Вера поставила тесто для оладьев. Завести двигатель, включить рацию и оборудование. Поднять якорь! Курс на Сент-Томас!
Пока поднимаем якорь, пока выходим из лагуны, рация приносит тревожные вести. «Внимание, внимание! Виргинский пролив, Северный проход Кулебры – ветер 32–35 узлов, в порывах до сорока. К вечеру возможно усиление ветра. Прогулочным яхтам выход в море не рекомендуется. Повторяем…». Обогнули мыс, где сегодня утром лазили по скалам, довернулись – и открылся океан, весь до самого горизонта белый. Успел крикнуть в салон: «Всем держаться!», прибавить газу и еще довернуться – и первая волна с шипением рухнула на палубу.
Следующие четыре часа были непрерывной борьбой с волнами и ветром. Волны то скрывали от нас горизонт, то возносили как на горку, откуда мы в пене и брызгах съезжали вниз, к подножию новой волны. В салоне выскакивали из креплений чашки и блюдца, бедному тузику оторвало оба страховочных конца, Егор с Другом Семьи перезакрепляли его, цепляясь за снасти, а я уже готовился надеть страховочную сбрую и идти на пропадающий в волнах нос крепить якоря по-штормовому. Тучи мчались над нами, время от времени поливая дождём, радио сообщало об усилении ветра, над гаванью Сент-Томаса уходил в облака хобот твистера, водяного смерча. Мы выкачивали из гальюнов сочащуюся воду, перезадраивали текущий иллюминатор, я уворачивался от волн, идущих уже с двух направлений.
Оказавшись в тени острова Сент-Томас, решили поставить парус и идти вдоль берега искать стоянку. Грот решили поднять не полностью, оставив на втором рифе, иначе в такой ветер не выдержит мачта. Егор с Другом Семьи отрепетированно встали на палубу, потянули вверх грот – и обрывок второго рифа оказался у них в руках! А парус забрал ветер, выгнулся пузырём, потянул яхту влево с креном… больших трудов нам стоило спустить его обратно. Егор исследовал обрывок рифового конца: «Пап, это задолго до нас было. Смотри, обрыв не свежий, уже в пыли, в смазке…». Вот так вот неполный осмотр яхты чуть не привёл к беде.
Мы шли вдоль берега, оставляя по левому борту стоянки: оборудованные и дикие, защищённые и не очень, и ни одна из них нам не подходила. Проходим Внешний рейд у аэродрома: стоящие там яхты болтаются как клёцки в супе. Идём дальше, Водный остров: в защищённой лагуне столпилось, наверное, два десятка яхт. У выхода из лагуны дрейфует под ветром большой катамаран, попутно собирая якорные цепи близстоящих лодок; отдельные реплики шкиперов долетают даже до нас. В городской гавани – сплошной лес мачт, качающихся, как поле под ветром. Ну что ж, идём на свою стоянку в марину!
Еще через два часа мы становились на бочку в гавани, из которой начиналось наше мореплавание. На яхту жалко было смотреть: стёкла иллюминаторов мутные от соли, под тузиком мотаются обрывки страховочных концов, нос палубы в водорослях, кокпит весь завален верёвками: целыми и оторванными. А у меня уже настаёт отходняк, делать ничего не хочется. В кокпит выбирается выспавшаяся Сашка: «Пап, ты отдыхай, мы с мамой всё свернём!» Благодарно киваю, спускаюсь в салон, выключаю рацию… На камбузе в раковине стоит кастрюля, а в ней – лучшее в мире, размешанное качкой с невозможной тщательностью, тесто для оладьев.
Часть 12
Серебро в слитках и оружие всё ещё лежит там, где зарыл его Флинт
Мы сидим под навесом на веранде ирландского паба «Молли Малоне». В динамиках играет традиционная скрипочка, я пью утренний чай (как обычно у них, ирландцев, перестоявший). Да, в отличие от предыдущих наших анабазисов, заботами Веры, чайник и запас чая мы привезли с собой, и я от него а походе не отвык. Остальные взрослые члены экипажа смакуют кофе – растворимый местный горлодёр, в самый раз для суровых мореманов. Детки угощаются необыкновенно вкусным морсом из четырёх сортов фруктов: манго, папайи, гуайявы и еще чего-то. Егор собирается заказать такой же, но с ромом. Сегодня можно: через три часа ему улетать.
Мы сдали лодочку, прибранную и умытую, с чистой палубой и аккуратно свёрнутыми парусами, на руки ошеломлённому капитану Сэму. Он обошёл с нами всю яхту, потрогал иллюминаторы, провёл руками по тузику и, всё еще не веря своим глазам, спросил:
− А вы что, с Кулебры позавчера пришли?
− Ну да – кивнул я.
− Офигеть! – выдохнул он – Я, если честно, ожидал драмы: порванных парусов, потерянного тузика, что там еще?
− Два блюдца и чашка – сказал я, – И еще верёвки вот, перетёрлись, порвались…
− Офигеть! – повторил Сэм – Верёвки у них порвались…
Больше вопросов у него не было. Он посмотрел, как я заправляюсь (Вера на случай пролива держала наготове бутылку моющего средства), спросил, где мы учились парусному делу, загрузился в яхту и, уже заведя мотор, сказал:
− Ну, ты, это, заходи, если что… У нас тут пятидесятифутовик есть, катамаран, опять же…
Вот так и завершились наши карибские приключения. Оставалось только приехать в аэропорт, снова поодиночке, опять пройти таможню, доказав, что мы не верблюды и не замышляем терактов, и вернуться в дождливый апрель северо-востока.
«Неужели всё?» – спросит читатель – «А как же рассветные скалы Французского Рифа, как же бухта Рождества?»
Этот вопрос я себе тоже задал, за день до сдачи лодочки, и рано утром мы действительно туда сплавали. С севера бухта Рождества заперта скалой, между ней и берегами есть лишь два узких пролива. Пираты эту особенность рельефа знали и, бывало, убегали от погони, используя пролив и течения. Преследователи, идя за ними по прямой, садились на мель и частенько сами становились добычей. Мы прошли в бухту как положено морскому человеку, через пролив, под парусами. Владько с Егором были на носу вперёдсмотрящими, и я был спокоен.
Мы решили не спускать тузик и преодолеть сто метров до берега вплавь, все, даже Владька, не боящийся отныне глубины. Море наградило его за смелость видом огромного ската, плывущего в туманной синеве. Много было других встреч с морскими жителями: мы видели осьминога, притворившегося лангустом (высунул из-под камня щупальца как усы, и цвет изменил), наблюдали рыбок-чистильщиков. В обратный путь до яхты нас сопровождала свирепого вида барракуда с зубастой ухмылкой мафиози; сопровождавшие её по бокам рыбы-лоцманы напоминали своим полосатым нарядом и суетливостью шестёрок-адвокатов. Она описывала круги вокруг нашей плавучей компании до самого трапа, после чего ушла под киль. На яхте нас ожидали утренние оладьи и кулебрские манго, оказавшиеся до невозможности кислыми. Обратно шли тоже под парусом, на ошеломительных семи с половиной узлах, о которых бедный крейсер в жизни не мечтал.
Наша история о Кулебрах была бы неполной без сокровищ. Владька напрасно искал их на песчаном пляже и вдоль тропы на гору. Тем не менее, на острове они были и, наверное, есть до сих пор. Ожидая с Детками заселения в гостиницу (наш обратный рейс был на следующее утро), мы бродили вдоль магазинчиков в вестибюле, читая вывески и рекламу. Тут моё внимание привлёк броский плакат у витрины ювелирной лавочки. «РЕДЧАЙШИЙ ДРАГОЦЕННЫЙ КАМЕНЬ!» – утверждал плакат – «ТОЛЬКО ЗДЕСЬ!» Конечно же, камень был полудрагоценный, сродни уральскому лазуриту, но и правда найденный лишь среди местных вулканических пород. Отшлифованные камушки радовали глаз на диво чистыми морскими цветами. Я смотрел на них, смотрел – и вдруг вспомнил: жила точно такого же цвета проходила вдоль излома скалы почти над самым обрывом, в тех местах, где мы лазали! Что ж, если судьба вдруг закинет меня в те места (и желательно под парусом), я прихвачу молоток, зубило и отправлюсь в самом деле за сокровищами. Послесловие
Приглашенные дрожали от испуга, а он заставлял их слушать его рассказы
Прошло больше месяца с окончания нашей поездки. С меня сошел уже красный карибский загар, Детки порастеряли и пораздарили кораллы, ракушки и прочие сувениры. Фотографии распечатаны и вклеены в альбом. Собака наша, оставленная у друзей на неделю, давно нас простила. Жизнь вошла в свою колею, ведь правда же? Но в неспешном течении жизни, как в песке кусочек янтаря, нет-нет, да и мелькнёт уголок того приключения.
Сашка теперь время от времени балует нас кулинарией. Пока дальше салата не уходит, но всё-таки.
Владька, избавившись от страха глубины, заметно посерьёзнел, а еще научился ждать.
Егор научился просыпаться без раскачки, сразу собранным. Начало было положено той ночью на якоре.
То тут, то там роли «малое дитя» – «взрослый дядя» трещат по швам, заменяясь другими. Иначе не выйдет: тот, кому доверился на ночной вахте, не будет носить детские штанишки, если сам того не хочет. И отношения выстраиваются другие, равные. Страшно? Отпускать дитятку одного, ответственного, в большой опасный мир? Отвечу честно: «Ещё как!» Но начало уже было положено, когда Сашка держала штурвал, когда Егор ставил парус, когда Владька бдел на носу. Для того мы и делаем что-то с детьми, все эти образования, воспитания и развития, чтобы они в одно прекрасное утро сами поставили парус и поплыли куда-то, уже за своими сокровищами. И то, как они его поставят, куда и зачем поплывут, сейчас ещё зависит от нас.