убу.
Гораздо важнее неизмеримая психологическая ценность ведра. Всякий, кто видит на борту сей предмет яхтенного обихода, подсознательно делает вывод, что обладатель его – человек надёжный и обстоятельный. Такому можно доверить ключ от маринского душа без риска, что туда набегут все яхтсмены в округе, или, например одолжить ключ на 12, а то и какой-нибудь другой предмет, который путешественник мог совершенно случайно потерять. Вот, что подумает собеседник: «Любой, кто прошёл дневные и ночные переходы, шторма и авралы, швартовки в битком набитых маринах и разборки с портовыми властями, и при этом сохранил своё ведро – вполне заслуживает доверия».
Мы неспешно, по-деловому, отчалили, на малом ходу пошли из канала, раздвигая форштевнями смолянисто-густую с радужным отливом воду. Оповестили о выходе по радио (да, у нас была с собой рация системы «Пирс», предмет особой димоновой гордости), дождались разрешения от диспетчера. Потом аккуратно, мимо бокастых ржавых угольщиков, мимо громады сухогруза, растопырившего грузовые стрелы, по самой кромке фарватера выбрались из акватории порта. Нас обволокло янтарно-жёлтое сияние солнца и масляный блеск штилевого моря. Влажная дымка скрыла от нас горизонт, только чёрные верхушки кранов еще маячили над полосой тумана. Скоро пропали и они, и «Пеликан» оказался один между солнцем и морем. Ни облачка на небе, ни дыма на горизонте – только небо, море и мы, как будто весь остальной мир вдруг исчез. Капитан доверил Димону румпель, а сам только поглядывал на небо, на компас и по сторонам. Мы с Ильёй обживали каюты. Нас разместили в боковых поплавках, в каждом из которых гением неведомого дизайнера было оборудовано по спальному месту. В такую, весьма тесную, каюту залезать и вылезать надо было через большущий пластиковый люк с крышкой выпуклой, словно фонарь истребителя. Лежать там было интересно: волны плескали со всех сторон, и света было достаточно, чтобы читать. Впрочем, лежать не пришлось: мы были припаханы капитаном на работы по яхте. Просто удивительно, сколько на таком, в общем-то, небольшом судёнышке уголков, мест и деталей, требующих внимания! Проверить помпу, разобрать её, собрать и снова проверить. Облить снаружи иллюминаторы, убедиться, что они не протекают. Вычистить поддон под двигателем. И так далее, и так далее. Димон, сменившийся с вахты, облачился в драные шорты и тоже включился в работу, и уже через полчаса, чумазый и пыльный, не отличался от нас с Ильёй, напоминая слегка упитанного брата-близнеца.
Моя очередь стоять на руле подошла уже ближе к вечеру. Я выбрался на кокпит и с удовольствием подставил лицо влажному, тёплому, но всё равно освежающему ветру. «Пеликан», всё так же под двигателем, шёл вдоль широкой песчаной косы. С другой стороны, полускрытый дымкой, угадывался силуэт идущего параллельно нам грузового судна. Солнце, тусклое и мохнатое, клонилось к закату. Небо, уже не синее, а жёлтое, озаряло мир вокруг загадочным потусторонним светом. По-прежнему царил штиль, но по морю шла пологая зыбь.
− Ровнее держи, а то, видишь, румпель бьёт – наставлял меня Изумрудов.
Приложив к карте линейку (на кокпите был для этого небольшой столик), провёл линию по заметным одному ему ориентирам, удовлетворённо крякнул:
− Ну вот, Тендровскую косу мы прошли. Скоро Железный порт, а там и на якорь можно встать.
На кокпит выбрался красный в серых полосах Димон:
− А чо на якорь, я не понял? Ночью можно же идти?
− А кто пойдёт? Вы, я вижу, подустали. Время есть, погода пока хорошая, можно первую ночь провести на якоре. А то, знаете, ночью проходить Евпаторию, Севастополь…
Мы не то, чтобы подустали, мы с непривычки валились с ног. Поэтому предложение капитана, особо не чинясь, приняли единогласно. Отдали якорь, перевязали тузик, чтобы не запутать конец в винте или пере руля. С удовольствием и моржовым фырканьем искупались в приятной прохладной воде. Поужинав, расползлись по каютам. Я заснул в полёте, еще не коснувшись матраца. Где-то в середине ночи сквозь плеск волн мне почудился близкий звук мотора, и больше до самого утра ничего не беспокоило.
Глава 8,
в которой старый капитан безошибочен, а новый в первый свой день допускает три промаха
− Мёртвый штиль. Полное безветрие. Колдунчик не шевелится, паруса лежат на стеньгах. А когда по морю ходит зыбь, паруса при качке хлопают о стеньги, наводя невыносимую тоску.
Я произнёс это про себя, проснувшись в сером свете утра и глядя в плексигласовый фонарь каюты. Затем, откинув фонарь, сел и огляделся из поплавка. Туман – это всё, что я увидел. Тёмный силуэт «Пеликана» качался на подросшей с ночи зыби. На корме виднелась неразличимая туманная фигура. Надев ветровку, поёживаясь от сырости, перебежал на корму. У румпеля, нахохлившись, сидел и злился Димон.
− Так, я не понял, а чо люк не закрыл? В «Титаник» решил сыграть? Метнулся быстра!
− Что случилось, Димыч?
− Да ничо не случилось! Изумрудов, гнида, сбежал!
Я закрыл люк и вернулся. На Димона было жалко смотреть.
− Точно сбежал? Может, на берег за чем-нибудь съехал? Вроде, какая-то деревня там была…
− И хабара взял чиста на сувениры, да? Сходи вниз, посмотришь.
Я сошёл в салон. Еще вчера набитый, как у любой яхты на переходе, сегодня он казался просторнее. Так… нет рации в гнезде… не видно двух спасиков, которым вчера не нашлось места… исчез немецкий бинокль… канистра с бензином для тузика… На штурманском столике на раскрытых картах белел судовой журнал с вырванной страницей. Да, это всерьёз.
Со своего матраца в корме выбрался Илья, оглядел салон, увидел журнал и застыл. Сверху подошёл Димон. Оглядев место происшествия, заговорил человеческим голосом:
− Ну что, бояре? Будем совет держать, что делать.
− Что ты имеешь в виду? – спросил слегка ошарашенный Илья.
− Можно подойти к берегу, зачалиться и попробовать найти это чмо Изумрудова. Можно пойти в ближайший порт и докупиться снарягой. Можно продолжать перегон.
Они оба посмотрели на меня, как младшего по негласному званию и опыту. Ну да, старинные морские традиции, с меня и начинать.
− Сейчас туман – ответил я – а тузика у нас нет. Сколько будем искать эту деревню – непонятно. Изумрудов сбежал ночью и сейчас, наверное, уже продал тузик и едет к себе в Одессу. Я за порт.
Илья и Димон уставились друг на друга. Через несколько секунд безмолвного поединка Илья кивнул, соглашаясь:
− Я не знаю, сколько этот туман продержится. В нём будет трудно найти вход в порт. Я бы сделал так: пошёл безопасным курсом, не очень близко к берегу. Развеется туман – сориентируемся, будем искать порт, нет – пойдём дальше. Отметка нашей стоянки на карте есть, от неё и спланируем.
Димон тряхнул головой:
− Всё правильно. Идём дальше. Получится – заходим. А эту падлу – и тут он ощерился волчьей улыбкой – эту конкретную падлу я еще отловлю. Во, еще – Илюха, то есть, Илья Евгеньич – принимай шкиперство. Ты тут выходишь самый опытный.
Мы снялись с якоря, вручную вытянув двадцать метров заиленной цепи. Завели движок, опять с помощью ритуальных танцев, и пошли по компасу сквозь туман. Несмотря на штиль, всем нашлось дело: Илья наново заполнял журнал и чертил маршрут, Димон взял румпель, я же бдел на носу: в такой туман вперёдсмотрящий обязателен. Часы шли, и «обязателен» понемногу становилось «бесполезен». Солнце так и не пробилось сквозь серую пелену, а туман сгустился настолько, что сделалось по-вечернему темно.
Илья с Димоном в кокпите едва виднелись размытыми силуэтами. Берег или корабль я мог обнаружить только столкнувшись нос к носу. Илье это не нравилось, и поэтому он выудил откуда-то из закромов обрезок железной трубы, привязал к вантам и принялся отбивать туманный сигнал. В принципе, на «Пеликане» изначально была рында, но беглый капитан взял её, вероятно, польстившись на цветной металл. Так что, теперь труба раз в минуту издавала дребезжащий гул, который нёсся сквозь клочья тумана над водой, словно вой Баскервильской собаки над болотами Девоншира. Внезапно я услышал откуда-то спереди ответный сигнал: слабый удар колокола. Сообщив об этом Илье и Димону, я весь обратился в слух. Звук приближался, но источник его по-прежнему оставался невидим. На кокпите затревожились, мы сбавили ход, потом еще, и еще… Наконец сквозь туман проступила странная треугольная тень. «Ну конечно же!» – хлопнул себя по лбу Илья – «Это же буй!» Вот и хорошо, сейчас определимся!
Еще через полминуты на малом ходу мы приблизились к бую. Неимоверно ржавый, обросший бородой водорослей и слоями ракушек, он качался на зыби, время от времени взвякивая. Ни цвета, ни цифр маркировки распознать не было никакой возможности.
− Давайте рассуждать логически! – сказал Илья – мы шли одним и тем же курсом, берега не видели, сильного ветра и течения быть не могло, а, значит, это – буй возле мыса Прибойный или Тарханкут. Нас снесло ближе к берегу, чем я рассчитывал, но это ничего. Зато нам теперь известно, где мы находимся. Скоро менять курс, идём на Евпаторию.
Я собрался было занять место на носу, но заметил, что Илья тревожен. На мой безмолвный вопрос он пожал плечами:
− Странно это всё. Я скорость смотрел, постоянно было шесть узлов. Мыс Тарханкут мы должны были пройти два часа назад. А получается, еще полчаса минимум. То есть, либо лаг у нас врёт, либо теченье сильное. И еще туман этот, не посмотришь…
− Да ладно! Крым большой, не промажем.
Между тем, несмотря на близящийся вечер, ощутимо светлело. Клубы тумана истончались и редели, поднимались вверх. Наконец-то задул ветер и Илья, подождав для верности, распорядился поднять грот. Новенький ярко-белый парус с натугой поднялся на мачту, затрепыхался, расправляя складки, и ровно, с хлопком, натянулся, почувствовав себя в родной стихии. А Димон уже тащил из салона мешок со стакселем.
Мы подняли и стаксель, полюбовались, как бежит «Пеликан» под ветром, зарывая поплавок. Потом Илья выключил дизель. Нас окружила столь знакомая парусному люду тишина. В ней поскрипывает румпель, журчит и плещет вода, тихонько поют под ветром снасти, и что-то внутри тоже поёт и рвётся туда, где сходятся море и небо. Да, туман уже совсем исчез, и стало видно закатное небо, всё в росчерках перистых облаков, а впереди нас на горизонте – полоска земли. Слева от нас, вопреки исправленному курсу на карте, земли не просматривалось вовсе. Илья подумал и решил: «Не страшно, продолжаем тем же курсом, дойдём до берега – разберёмся!» «Пеликан», набрав полные паруса ветра, летел стрелой, на лаге показывалось и девять узлов, и десять, солнце садилось в растущие на горизонте тучи, берег становился всё ближе, расцвечиваясь огнями. Илья забрал немного к югу, чтобы войти в бухту Евпатории, как он предполагал. Берег оказался несколько дальше, чем казалось нам при свете дня, и только в ночной темноте мы приблизились достаточно близко. Мы шли вдоль берега, выискивая ориентиры и маяки.