Несмотря на свой маленький рост, он был сильный: хвастался тем, что начинал когда-то простым рабочим в цехе. Однажды он вызвался помочь Кате передвинуть шкаф и делал это играючи, без напряжения.
Неделю назад, увидев, как после работы Катя надевает свою старенькую жакетку, он извлек бумажник и двумя пальцами вытащил несколько разноцветных кредиток:
— Вот. Купи себе пальто. — Деньги он держал так, словно брезгал ими, — отставив мизинец. — Возьми, возьми.
Катя испуганно замахала руками: нет-нет, она ни за что не возьмет этих денег!
Он молча скользнул по ней взглядом и спрятал ассигнации в бумажник.
— Как угодно. Не смею уговаривать, — сухо сказал он и, уходя, почему-то еще раз оглядел Катю с головы до ног.
Катя, как это со многими бывает вслед за болезнью, быстро поправлялась, даже сама удивляясь: отчего бы это она стала так заметно, день ото дня, полнеть, набираться сил, несмотря на изнуряющую работу? Должно быть, просто молодость брала свое. Она посвежела, похорошела, и инженер, проходя мимо, нет-нет, а и бросит взор на высокую грудь девушки, плотно обтянутую пестрой ситцевой кофточкой. Катя при этом смущенно краснела.
— Гляди, — качала головой наблюдательная тетя Поля. — Как бы он не стал приставать к тебе.
Что-то тетя Поля не договаривала, а что — Катя понять не могла.
— Бог не выдаст — свинья не съест, — отшучивалась девушка, а на душе у нее становилось смутно, тревожно, нехорошо.
И ушла бы она из этого дома, да ведь куда? Везде идут сокращения, возле фабрик — длинные, молчаливые очереди безработных. А здесь и тепло и сыто, да и старик отец, который только начал после болезни понемногу идти на поправку, не сидел теперь без куска хлеба…
А тетя Поля словно бы в воду смотрела.
Как-то утром, когда хозяйка, как обычно, уехала на Невский за покупками, а Катя торопилась до ее возвращения закончить уборку гостиной, из своего кабинета, лениво дымя папироской, вышел инженер.
— Работаешь? — неопределенно произнес он, останавливаясь в дверях. — Ну-ну, не буду мешать.
Катя хотела спросить, почему он сегодня не на заводе, но потом передумала: спросишь, а он оборвет — не твое, мол, дело.
В квартире было тихо, только из кухни доносился приглушенный звон посуды: там хлопотала тетя Поля. Мерно и певуче ходил маятник стенных часов. На бронзовом диске то взлетал кверху, то уплывал вниз крохотный солнечный зайчик.
Заложив руки за спину, инженер прислонился к дверному косяку и долго наблюдал, как быстро и ловко действует девушка, смахивающая с мебели невидимую пыль. Казалось, он думал о чем-то своем, но Катя чувствовала на себе его тяжелый пристальный взгляд, и от этого неотступного, будто раздевающего взгляда ей стало тревожно. Она зябко повела плечами и хотела выскользнуть из гостиной, но в эту минуту хозяин шагнул вперед и, не выпуская изо рта папиросу, преградил дорогу. Катя испуганно остановилась.
— Что-то ты со мной неласкова, все букой глядишь? — вкрадчиво сказал он. — Или я тебя чем-нибудь обидел? Ты скажи, не бойся…
— Нет, что вы, — сухо отозвалась девушка, тыльной стороной ладони отбрасывая выбившуюся из-под косынки прядь волос — Простите, Игорь Вениаминович, мне сейчас некогда разговаривать. Работы много…
— Ну, а если я все же не пущу? — инженер шутливо расставил руки. — А что думаешь: не пущу — и все!
— Что вы! — Катя отступила назад. — Шутите? Пропустите, пожалуйста, прошу вас…
Но инженер неожиданно отшвырнул в сторону папиросу и сомкнул руки за спиной девушки. Катя невольно отшатнулась, откинула голову назад. Он тяжело, прерывисто дышал, от него пахло табаком и дорогим одеколоном.
— Полюби меня… недотрога, — бормотал он, переводя дыхание. — Ведь ты же знаешь, что ты — красавица… Требуй от меня, чего хочешь… Озолочу, только полюби…
В ужасе вырвалась Катя из его рук, с лихорадочной поспешностью соображая: что же ей делать? Кричать? Звать на помощь?..
Так вот почему он не уехал нынче на завод: все выбирал подходящий момент, когда жены не будет дома! Катя отбежала в дальний угол гостиной. А он уже настиг ее и снова обнял. Легко, одним рывком поднял ее на руки и понес к дивану. Задыхающаяся девушка отбивалась, царапала ему руки, но чувствовала, что силы оставляют ее. Он швырнул ее на диван.
— Пустите! — смогла наконец выдохнуть Катя. — Да отпустите же!.. Тетя Поля!..
— Не услышит тебя тетя Поля, не услышит! — бормотал он.
Неожиданно инженер отскочил в сторону и, как-то странно пригнувшись, быстро пробежал к себе в кабинет. Дверь за собой он захлопнул с такой силой, что люстра под потолком отозвалась тревожным перезвоном хрусталиков.
Ошеломленная, не помнящая себя девушка оглянулась, ее трясло как в ознобе.
— Кажется, я вовремя пришел, — в дверях гостиной, спокойно покашливая, стоял однорукий полотер. Он покачал головой вслед инженеру: — Ишь, старый кот!
Катя заплакала, стыдливо скрестив руки на груди.
— Полно реветь, — грубовато-участливо сказал полотер. — Перестань…
Но Катя не могла справиться с собой, судорожный плач все сильнее сотрясал ее.
— Да перестань, говорю, — повторил полотер. — Ты вот что: хозяйке лучше ни о чем не рассказывай. Все одно она не поверит. Она, старая дура, скажет, что это ты сама его соблазняла, тебе же и достанется. Муж да жена — одна сатана.
Он прошелся по гостиной, потом подсел к девушке.
— Уходить тебе отсюда надо, вот что, и немедленно уходить. Все равно житья тебе здесь теперь не будет. Не хозяин со свету сживет, так хозяйка: злющая она у вас!
— Да куда ж я пойду? — сквозь слезы возразила Катя. — Сейчас бы убежала, но нигде не возьмут… Везде работниц за ворота выставляют.
— Это-то верно, — согласился полотер, стараясь не глядеть на девушку, приводившую в порядок свои волосы. — Бездомных да безработных теперь в Питере столько развелось, что ой-ей!.. Однако ничего, что-нибудь придумаем, не оставлять же тебя в беде, — успокоил он. Полотер поднялся: — А пока я попрошу у кухарки иголку — приведи-ка себя в порядок. Лихое дело — хозяйка вернется. Вот крику-то будет!..
И он, усмехнувшись, ушел. Вскоре он возвратился с иглой и нитками.
— Удивилась тетя Поля, зачем это мне, а дала, — так, будто ничего не произошло, сказал он спокойно. — Занимайся своими делами, а я тут начну работать.
Катя, все еще время от времени всхлипывая, принялась торопливо пришивать пуговицы к кофте.
Полотер приходил каждую среду: хозяйка требовала, чтобы паркет в гостиной всегда блестел, как стекло, и полотер старался изо всех сил.
Было этому однорукому парню в солдатской шинели и выцветшей гимнастерке без погон лет двадцать пять. Был он простоватый на вид, курносый, веснушчатый, но с внимательными, изучающими серыми глазами: такие глаза все примечают, но мало о чем рассказывают сами.
Катя давно уже привыкла к его приходам по средам. Первым делом по приходе он обычно заглядывал на кухню, где в это время суетились кухарка и помогавшая ей разрумянившаяся от жары Катя.
Еще в дверях полотер опускал на порог ведро с застывшей мастикой, стаскивал с головы поношенную шапчонку и, засунув ее в карман шинели, проводил ладонью по волосам, которые упрямо не хотели слушаться.
— Здравия желаю, девицы-красавицы, — весело, нараспев и всегда одними и теми же словами приветствовал он. — Как живется-можется? Как драгоценное здоровьице, тетя Поля?
— Спасибо, Илюша, на добром слове, — ласково отзывалась кухарка. — Один ты моим здоровьем и интересуешься. Опять пожаловал лоск наводить?
И, смахнув с клеенки на столе какие-то крошки, уже открывала дверцу шкафа с посудой.
— А то как же! — отзывался полотер. — В вашем житье, поди, без лоску никак нельзя… Ведерочку тут у вас можно пока что оставить?
— Да уж оставляй, конечно, — разрешала тетя Поля. — Что каждый раз об одном и том же спрашивать? Раздевайся-ка лучше, отдохни с дороги.
Она начинала накрывать на стол.
— Нынче что же: быстро управишься или снова до вечера провозишься?
— А уж это как придется, — говорил Илья и ловко, одной рукой стаскивал шинель с плеча, вешал ее на гвоздь и одергивал гимнастерку. — Сами, чай, знаете, хоромы у вас немаленькие, пока натанцуешься — ноги отвалятся. Оглянуться не успеешь — и вечер.
— Натанцуешься? — смеясь, переспрашивала Катя. — Веселое дело, выходит?
— А то как же! — он подмигивал Кате. — Конечно, веселое. Самый беззаботный я есть жених в Петербурге. Почитай, от рассвета дотемна только одно и знаю, что танцую польки-кадрили всякие. Уж чего бы лучше, кажется? Как полагаешь, Катюша?
— А на самом-то деле танцевать умеете? — улыбалась Катя.
— Не приходилось, — сознавался парень. — Да ведь оно, милейшая Катерина Митрофановна, ежели рассудить, в жизни все так устроено. Сапожник сапоги тачает, а сам босиком разгуливает. Пекарь день и ночь тесто месит, над квашней не разогнется, а детишки у него с голоду пухнут. Вот и полотер тоже: другим для танцев полы навощит, что твое зеркало, любо-дорого поглядеть, а сам, может, и умрет, ни разу на этих полах не потанцевавши. Никогда над этим не задумывалась?
— Полно девке голову-то забивать, — сурово останавливала его тетя Поля. — Чего бы в ее годы об этом думать? Придет время — разберется, что к чему.
— А что? — невинно улыбался Илья. — Или неправду я сказал, тетя Поля? Взять, к примеру, ваше дело: вы тут всякие де-воляи да кремы-консомэ господам изображаете, а отец с матерью в деревне, сами небось рассказывали, картошки досыта не едали. Или, может, опять не так говорю?
— Сказано тебе: полно! — обрывала тетя Поля. — Беспутная голова!
— Ну полно так полно, — послушно соглашался полотер. — Не обессудь, Катерина Митрофановна, ежели что лишнее сболтнул. — Он шутливо вздыхал: — А вообще-то верно: ремесло у меня самое что ни есть легкомысленное. Где добрая женщина поднесет стопочку перед работой — и ладно, дело, глядишь, веселей идет.
— Не намекай, не намекай, — смеялась кухарка. — Присаживайся лучше к столу. Ишь, пьяница какой нашелся: стопочку ему!