Приходил Робин, искал Патронессу, и я сообщила ему печальную новость. Когда мы с братом вышли на тропинку, чтобы добраться до лагеря и поискать его подругу Бенеллун, нежданно-негаданно на нашем пути появилась Куркума. Мы с Чарльзом Себастьяном нырнули под ближайший куст, но хищница в ярко-желтой шубе не пыталась нас ловить.
– Меня Робин нашел. Пожалуйста, расскажи мне, что случилось. – Она пыталась говорить равнодушно, но было видно, что она потрясена.
И я все пересказала ей. Сухо поблагодарив меня, Куркума ушла.
На следующий день мы с братом наконец-то дождались на тропинке Бенеллун. Я сидела в стороне, а он бросился к ней и запрыгал. Замерев на задних лапках, он смело смотрел прямо на нее. Меня страх покинул только в момент, когда девочка опустилась на колени.
– Не может быть… – пробормотала она, всматриваясь в мышонка на тропинке. – Ты тот самый изобретательный мышонок? Да как же ты попал сюда? Я все время о тебе думала с тех пор, как они меня утащили с корабля. – Девочка протянула ему ладошку. – Запястья зажили, – сказала она, показывая второй рукой на белые шрамы. – Благодаря тебе.
Мое любопытство росло. Что она имела в виду?
– Ты такой суровый с этим ушком, – заметила она, когда Чарльз Себастьян подошел еще ближе и ткнулся носом ей в кончики пальцев. На глаза у нее навернулись слезы. – Мой сводный брат умер.
Чарльз Себастьян сидел рядом с Бенеллун и совершенно ее не боялся.
С той встречи девочка стала приносить ягоды и оставлять их на краю тропинки. Однажды Чарльз Себастьян отвел ее к нашему дереву, и она время от времени приходила сама, чтобы подождать, пока он выглянет к ней. А когда он появлялся, Бенеллун садилась у дерева, рассказывала ему всякие истории и читала стихи, как будто так издавна было заведено у людей и мышей. Я не понимала, к чему идут их отношения, но завидовала, потому что утратила своего единственного друга.
Мое сердце не заживало. Мне так хотелось быстрее оправиться, но рана оказалась слишком глубокой. Возможно, я со временем забуду Патронессу – у мышей не очень долгая память. Но ведь я не забыла Чарльза Себастьяна, а он не забыл меня. Я наслаждалась каждым мгновением рядом с ним. Он восстанавливал силы, мы повсюду ходили вместе. И больше я не потеряю его.
Я учила брата остерегаться птиц, а он рассказывал, что альбатросы приносят удачу. Я объяснила, что ящерицы и черепахи для нас не опасны, а он поведал мне, как оседлать курицу и прокусить ей гребень. Я показывала ему, как в предрассветный час собирать утреннюю росу, чтобы напиться перед сном, водила к лучшим ягодным местам, учила выкапывать из-под гнилых коряг насекомых. А он объяснил мне, что Бенеллун всегда готова пополнить наши запасы еды. Он сумел наладить контакт с человеком! Так что жаловаться нам было не на что.
Днем мы отсыпались, но всегда одним ухом слушали, не приближается ли незваный гость к нашему убежищу. Коты нас не трогали: Робин был верен данному обещанию, а Куркума, мне кажется, таким способом проявляла уважение. Если бы они передумали, мы бы сразу поняли, потому что звук когтей, цепляющихся за кору, ни с чем не спутаешь. Котам мы все-таки не доверяли. Вернее, котов, которым мы доверяли, больше не было с нами.
Чарльз Себастьян постарался и зубами выгрыз в дупле отверстие, в котором мы оба могли укрыться от хищника. Вернее, расширил мою маленькую норку. Ночью мы там и прятались, когда коты завывали и дрались, потому что нам было очень страшно. Как только темнело и люди утихомиривались, любой кошачий звук казался слишком близким. Каждый шорох гремел как будто корабельная рында.
Я скучала по своей подруге. Мне все время снилось, что она жива, но стоило проснуться – и видение исчезало. Иногда, пробудившись от кошачьего воя, я растерянно спрашивала:
– Патронесса, это ты?
Кажется, Чарльз Себастьян начал за меня переживать. И чтобы зря не пугать его, я постепенно рассказала настоящую историю нашей с Патронессой дружбы. Да, она съела Оливию. Да, она спасла наши жизни. Я рассказала, как кормила ее, как мы заключили сделку, по условиям которой она не могла меня сожрать. Рассказала, как она носила мне капельки воды на усах, как мы узнали, куда направляется «Шарлотта». Как мы во второй раз спрятались на шлюпке, чтобы найти Чарльза Себастьяна. Как Патронесса подслушала, что корабль подожгут, как схватила меня и рискнула всем, чтобы у нас был шанс спасти его с горящего судна.
Я расплакалась и никак не могла остановиться. Чарльз Себастьян пытался меня успокоить, но все было напрасно. Моя подруга умерла, а вместе с ней умерло мое сердце.
Мы только заснули, как по стволу дерева страшно заскрежетали когти. Уже через мгновение мы укрылись в нашей маленькой норке. Я высунула нос и слушала. Куркума? Робин? Сердце Чарльза Себастьяна колотилось в такт с моим. Если коты решили, что их невиданная доброта иссякла, нам придется отправляться на поиски нового дома. Потому что, если кот решил поймать мышь, он эту затею не оставит.
Скрежет приближался, когти впивались в кору все громче. Скорее всего, Куркума. В дупле показалась грязная, очень тощая кошачья морда. На фоне яркого солнечного света я не узнала ее и заверещала. Кошачья голова заглянула в пустое дупло, осмотрела его, усталые печальные глаза наполнились слезами. Она так и застыла: ни внутрь, ни наружу.
– Кларисса, я верила в тебя, – прошептала она.
День у моря
Я забыла, как дышать. Эта грязная, тощая морда принадлежала моей родной, грязной, тощей кошке.
– Патронесса, это правда ты? – тихо-тихо спросила я, высовывая нос из тайной норки.
Кошка заметила меня. Мы смотрели друг на друга, и эта краткая секунда показалась нам вечностью. А потом я выскочила и подбежала к ней, а она кое-как забралась в дупло, и наши носы соприкоснулись. Патронесса была искалечена: вся в ранах, в запекшейся крови, в ожогах, облезлая. Свернувшись калачиком на дне дупла, она еле слышно произнесла:
– Ты жива.
– Ты жива! – выкрикнула я, не в силах сдерживать эмоции.
Слезы сами лились из глаз. Я начала осторожно убирать комья грязи с мордочки Патронессы, а та не шевелилась, не урчала. Только дышала. Да, она дышала! Из норки высунул мордочку Чарльз Себастьян.
– Выходи, – сказала я. – Принесем воды.
На улице мы нашли сухой скукоженный лист, в углублении которого скопилась утренняя роса. Вдвоем с братом мы взяли листок за края и очень медленно, очень бережно отнесли его в дупло, чтобы не расплескать ни капли и напоить Патронессу. Потом мы отправились за едой прямо в лагерь. Забыв про рассудительность и осторожность, я залезла в запасы и утащила для кошки самую лучшую рыбу. Кусок вручила Чарльзу Себастьяну, кусок взяла сама, и мы, еле-еле перебирая лапами под тяжестью груза, все отнесли в дупло и положили рядом с листом. Патронесса выпила воду – это был хороший знак. Надо принести еще. И носить ей воду столько, сколько потребуется, чтобы она жила.
Я все время была рядом с Патронессой, заботилась о ней. Чарльз Себастьян, хоть и побаивался присутствия кошки в нашем дупле, не задавал вопросов, зачем она здесь и почему мы кормим и поим ее. Он доверял мне. Верил в меня. А я верила в него.
Немного оправившись, Патронесса рассказала нам свою историю.
– Я ушла под воду, а вынырнула среди обломков корабля, достаточно крупных, чтобы удержать меня. Я взобралась на один из них, но вас уже не видела. Зато я слышала твой голос, Кларисса. Твои слова звучали у меня в ушах. Ты верила в меня. Верила, что я выживу. И я не могла тебя подвести.
У меня в горле встал ком. Кошка помолчала.
– Я попала в течение, которое унесло меня в открытое море, вместо того чтобы прибить к берегу. Очень неприятные ощущения. Волны несли меня. Я почти обогнула остров, оказываясь все дальше от берега, но я старалась запомнить, где же я. Только ни разу мою доску не прибило достаточно близко, чтобы можно было добраться до острова вплавь. Я начала думать, что обречена. А когда над головой стала кружить огромная птица (помните, та, которая ловит рыбу?), я поверила, что конец наступил. Птица подлетела и схватила меня.
– Какой ужас! – Я слушала Патронессу, глядя во все глаза. – И что ты сделала?
– Сначала я вырывалась, но вдруг поняла, что если она меня бросит, то я окажусь в море и плыть мне будет не на чем. Тогда мне точно конец. Птица летела к острову, и, когда она спустилась достаточно низко, я дала бой. Я билась не на жизнь, а на смерть, я вложила в эту битву все оставшиеся силы. Вырвавшись, я убежала в лес.
– Бедная моя. Теперь понятно, почему ты в таком состоянии.
– А что дальше? – спросил Чарльз Себастьян, которому не терпелось узнать продолжение.
– Я отправилась искать вас. Шла без перерыва, почти не спала и не ела. Твои слова, Кларисса, звучали у меня в голове. Ты верила в меня. Я должна была выжить. Должна была найти тебя.
– Ты не сомневалась, что мы выжили в море?
– Ты столько сделала, чтобы найти своего брата, Кларисса! Какие еще могли быть варианты? Ты должна была выжить. Мне надо было в это верить. Когда я нашла дерево, поднялась, заглянула в дупло и не увидела тебя, я чуть не умерла. Я не могла вынести мысли, что ты не вернулась.
Я опустила глаза. И не хотела признаваться, что поверила в ее гибель. Не хотела говорить, что усомнилась в ней. Ведь я и в Чарльзе Себастьяне сомневалась много раз. Может, мне надо снова повторить мамины слова и наконец самой в них поверить?
Одним прекрасным днем, когда мы все втроем спали в дупле – маленькая фасолинка, большая фасолинка и гигантская фасолина, – с тропинки донесся шум и разбудил нас. Высыпали все: Лучия, Тембе, Томас и даже Бенеллун – и остановились почти у пляжа. Лучия приставила к глазу подзорную трубу.
На горизонте появился корабль. Моряки ругались – грубо, грязно, громко. Весь день они по очереди наблюдали за судном, прячась за кустами и деревьями. Мы вполуха слушали их взволнованные разговоры. Просто случайный корабль? Или капитан в поисках зачинщиков бунта? Заподозрят ли на корабле, что на острове скрываются люди? А вдруг их схватят, доставят на материк и там повесят?