Той ночью я отважилась вылезти из укрытия и полюбоваться звездным небом. Было тихо, только волны бились о борта шлюпки, а два вахтенных у паруса вели тихий разговор. Где-то там, далеко, под тем же небесным куполом покачивалась на волнах «Шарлотта», а на ее борту – Чарльз Себастьян. И если вдруг он сейчас тоже выбрался наружу, то, наверное, мы смотрим на одни и те же звезды. От этой мысли мне показалось, что брат стал ближе. Что мы связаны. И только небо разделяет нас.
Как же сильно я по нему скучала! Конечно, кое-каким утешением стало то, что в этой шлюпке я больше не один на один с бескрайним миром. Что у меня есть союзник, если я вправе так сказать. Нельзя забывать, что кошка сожрала мою сестру Оливию, что она охотилась на Чарльза Себастьяна, но и думать об этом лишний раз не хотелось.
А мой брат? Как он, нашел себе союзника или борется в одиночку?
Кошмарное нападение
Остатки добычи – так ловко похищенной галеты – Чарльз Себастьян спрятал в щель между палубными досками позади клетки с девчонкой. Он еще вернется и доест свои запасы. Теперь нужно было утолить жажду. Чарльза Себастьяна наполняла уверенность в своих силах: то ли от того, что он похитил последнюю еду у своего врага прямо при дневном свете, то ли из-за выпитого грога. Но невидимая портупея, сковавшая его грудь и не дававшая дышать, лопнула. Он посмотрел на пленницу – она наблюдала за ним. И Чарльз Себастьян гордо вскинул мордочку. Впервые он испытывал такое захватывающее чувство: сидеть совсем рядом с человеком, который не может его схватить.
– Расхрабрились мышки – пленнице скоро крышка… – пробормотала девчонка и вздохнула. – Я скучаю по школе. И по родителям. Зачем я только их оставила? – Помолчав немного, она опустила глаза на Чарльза Себастьяна. – Вас тут целая семья? Или это снова ты? Ты вроде… – поморщила нос, – …поменьше.
Чарльз Себастьян не совсем понимал, о чем она говорит. Может, она видела Клариссу или их маму, или еще какую-то мышь?
– Поменьше, чем кто? – раздуваясь от собственной смелости, пропищал он.
Но пленница уже отвернулась. Бормоча себе под нос стишок про мышек, она водила пальцем по палубе, будто записывала его. Чарльз Себастьян тем временем обдумывал маршрут, который уже один раз проделал: из клетки вдоль стены к домику, где живут куры. Удастся ли ему раздобыть у них воды? Надо хорошо спрятаться, и он все увидит. Если на него бросится Куркума или курица, он всегда успеет вскарабкаться повыше на стену.
Возле борта несколько матросов укладывали канаты на палубе, но мышонка не замечали. Однако не успел Чарльз Себастьян сделать и шага, как его накрыла гигантская тень. Он в ужасе распластался на палубе.
– Альбатрос, – задумчиво произнес один из матросов, глядя с прищуром на верхушку бизань-мачты, где устроилась птица. – Он приносит везение.
Чарльз Себастьян понятия не имел, хищник альбатрос или нет, но вроде птица не обращала на него внимания. Так что да, она принесла удачу. Поглядывая вверх, Чарльз Себастьян выбежал из клетки и помчался к курятнику. Сразу за углом он остановился. Все вокруг казалось каким-то невероятно большим. К матросам подошел офицер: они показывали друг другу птицу. Ее появление стало целым событием.
– Что скажете, мистер Томас? Альбатрос к нам пожаловал.
Это был тот самый мистер Томас, главный зачинщик бунта, из-за которого капитана бросили в шлюпку.
– Эй, выпустите меня отсюда! Я не делала ничего плохого! – выкрикнула Бенеллун новому капитану.
– Смолкни, хитрая змеюка! И больше в мой адрес свой рот не открывай! – огрызнулся мистер Томас.
– Вы же оставили меня под открытым небом. Это опасно для меня.
– Опасно? А чего ты решила, что нас волнует твоя безопасность, после всего, что ты натворила? – в голос захохотал мистер Томас.
В глазах Бенеллун играло бешенство. Матросы опасливо переглянулись.
– И вообще, принцесска, у тебя есть тень и прекрасное звездное небо по ночам. Свежий воздух, согласись, получше будет, чем сидеть в карцере со всякими подозрительными типами. – Он помолчал, рассматривая альбатроса. – Набирайся опыта, учись не совать нос в дела офицеров.
– Вы зря наказываете меня так сурово, я ведь не слышала вашего разговора, как вы думаете. – Помолчала. – А может, и слышала! И тогда вас повесят!
Мистера Томаса передернуло.
– Ты б думала головой, прежде чем рот открывать и угрожать, соплячка. – Он отвернулся от клетки. Бросил на матросов полный злобы взгляд. – Не смейте убивать альбатроса, вот что я скажу, – процедил он сквозь зубы, будто пытаясь не давать волю злобе на двенадцатилетнюю девчонку. – Или везения нам не видать.
– Эй, просто спустите меня на берег с остальными – и я рта не раскрою! – крикнула Бенеллун, но мистер Томас уже ушел.
Внезапные обстоятельства Чарльз Себастьян использовал для того, чтобы метнуться к противоположной стене. И несся он так быстро, что налетел на деревянную миску с водой: от толчка немного содержимого выплеснулось. Вдоволь напившись, он обогнул курятник спереди, потому что заприметил внутри отличную соломинку, которую не успел подобрать. Перед трапиком мышонок остановился, вытянул шею, заглянул внутрь и, не обнаружив ни покрытых перьями голов, ни острых клювов, легко взбежал по наклонным доскам. Курятник пустовал. Куры бродили по судну. Хотя слово «бесчинствовали» подошло бы больше. В углу на соломе лежали три идеально округлых коричневых яйца.
Снаружи донесся шум, заставивший Чарльза Себастьяна в ужасе оглядеться: неужели возвращаются куры? Но нет, это матросы управлялись с веревками, которые натягивали паруса, просто они стояли слишком близко к курятнику. Очень медленно Чарльз Себастьян отступил в угол и решил сидеть там, свернувшись комочком, пока матросы не отойдут на безопасное расстояние. Может, куры вообще не вернутся, раз царят неразбериха и гвалт? Мышонок сунул нос в солому, подвигал мордочкой, устраивая себе удобное гнездо. Он столько дней провел в гадких сырых местах, что солома казалась ему необычайно удобной. Так, в ожидании, он провалился в крепкий глубокий сон, чего с ним давненько не случалось.
Он проснулся резко, шерстка стояла дыбом. Матросы перестали галдеть, зато прямо на него смотрели вытаращенные куриные глаза, а клюв был всего в паре дюймов от беззащитных глазенок. Курица ударила его клювом по голове, схватила за ухо и подняла в воздух. От внезапной невыносимой боли Чарльз Себастьян взвыл. Острый клюв разорвал ему ухо. Курица выронила его – мышонок попробовал бежать, но его тут же настиг следующий удар: в этот раз клюв перехватил его тельце посередине. Чарльз Себастьян снова взлетел в воздух. Перед ним мотылялась красная кожаная бородка.
Ухо болело. Кровь заливала глаза. Мышонок пищал, верещал, извивался, пытаясь вцепиться коготками в куриную голову. Сумев вывернуться, он с глухим ударом приземлился на пол курятника. Вскочил, лапы разъезжались на скользкой соломе, бросился вперед, к трапу, и кувырком скатился с него.
Кое-как восстановив способность управлять лапками, Чарльз Себастьян помчался вдоль стены, залетел в клетку с пленницей и забился там в угол. Грудь ходила ходуном, а вместо вдохов и выдохов получались хрипы, потому что болели бока. Кровь залила глаза. Он трясся в уголке, мечтая, чтобы рядом оказалась его сестра, его дорогая старшая сестричка, обняла его, утешила и пообещала, что все наладится. Так прошло много времени.
В голове возник подслушанный пару дней назад разговор. Они собирались разыскать тех, кто уплыл с капитаном. Значит, есть шанс найти сестру.
Потом Чарльз Себастьян вспомнил обещание Клариссы, вспомнил, что она верит в его силы. Может, она успела увидеть в нем то, что он сам только-только начал замечать. Медленно, дрожащими лапками Чарльз Себастьян принялся очищать от запекшейся крови ушко и готовиться к новым испытаниям, какими бы они ни были.
Знак
Обвинение Тануки в воровстве запасов и последовавшее наказание оказались лишь началом целой вереницы гораздо более ужасных вещей.
Без воды существование на шлюпке стало невыносимым. К концу первого дня мучительной жажды начались ссоры. На второй матросы молчали, наверное, пытаясь удержать во рту хоть какую-то влагу. Они сидели так, чтобы затенять друг друга от полуденного солнца, но оно все равно палило безжалостно. Головы людей были запрокинуты вверх, а глаза под кустистыми бровями молили небо о дожде.
Танука был очень плох. Лицо его раздулось до неузнаваемости, под кожей пульсировал гной. Мальчик чуть не утонул, и это только усугубило его состояние: он лежал на дне шлюпки и не шевелился. И пахло от него иначе. Я боялась, что ему недолго осталось.
– Вы почти убили его! – прошептала Лучия капитану. Она злилась, что тот приказал сбросить мальчишку за борт. – Это было жестоко! Это было зря! И вы еще спрашиваете, почему случился бунт!
– Ты обвиняешь меня в попытке убийства? – спросил капитан. Он почти умирал от жажды, но все равно был полон гордыни.
– Я обвиняю! – отозвался Тембе, поддержав Лучию.
– Не лезьте куда не надо! – тут же подключился один из сторонников капитана.
– Я буду лезть, пока творится несправедливость, – ровным голосом, глядя в глаза говорившего, произнесла Лучия.
Тот, хоть у него и мелькнула злость в глазах, спасовал.
– Не тратьте мое время, – пробормотал он и повернулся к Лучии спиной.
Капитан молчал, но лицо его исказил гнев. Тембе с Лучией больше ничего не говорили, будто предоставляя ему право решить, как быть дальше, а остальные матросы оказались на распутье. Они нервничали. Переводили взгляд то на капитана, то на этих двоих. Дела были плохи. Но неминуемая трагическая смерть придала некоторым из них сил. Терять-то было нечего.
Я посмотрела на Патронессу. Глазами-щелочками она наблюдала за разворачивающимся спектаклем. А на чью сторону встала она? Она до сих пор верна капитану или презирает его, как я? На борту судна Танука ее частенько подкармливал, поэтому она могла бы занять его сторону. Только вот он перестал делиться с ней едой