ди и так бережно ее за жопу поддерживает. Наш вахтенный как увидел эту картину, так просто дара речи лишился — ведь это запрещено, баб на судно приводить, тем более таких. Но старпом уже обо всем с мастером договорился, потому что у них с мастером на этот предмет взгляды совершенно совпадали, поэтому пришлось их пропустить. Они заперлись в каюте старпома и там всю ночь кувыркались — это мне рассказывал боцман, каюта которого по соседству располагалась, он слышал оттуда весьма откровенные звуки, можно было подумать, что мы не на торговом судне, а в пловучем борделе находимся. Потом они угомонились и заснули. А наутро он эту бабу обратно вывел, она по трапу спустилась и исчезла там, откуда пришла. А наш старпом вскоре обнаружил пропажу своих часов, золотого обручального кольца, которое он перед этим предусмотрительно с пальца снял и в ящик стола положил, и бумажника, где, кстати, кроме денег, были еще и какие-то там документы — он вообще особенно этого афишировать не хотел, но пришлось. Потому что боцман тоже вскоре пришел и стал на него матом орать, что эта блядь и его обворовала, сперла часы, деньги, и еще много чего. А вскоре и сам мастер с грустью признался, что у него тоже пропали ценные вещи и документы — он никак не мог этот факт утаить, все равно пришлось бы признаться. А все наши духи такую вонь подняли, так возмущались, что я просто диву дался — какие у них высокие моральные принципы. Слишком впечатлительные, наверное, оказались наши чудачки. А я лишний раз порадовался, что ни разу в такие истории не попадал, уж лучше воздерживаться, хотя наш докторишка и стал в последнее время как-то подозрительно активно меня уверять, что длительное воздержание вредно для здоровья — как психического, так и физического. Хотя я уже привык, что когда имеешь дело с людьми, лишенных стойких моральных принципов, то всегда рискуешь вляпаться в неприятную историю.
Я вообще в рейсе обычно ни с кем близко стараюсь не сходиться — у нас такие люди, стоит им какую-то информацию про тебя узнать, как они сразу же ее против тебя будут использовать. Поэтому я предпочитаю быть в одиночестве. Единственный человек, с которым я на судне общался — это докторишка, он был очень эрудированный и образованный человек и даже матом никогда не выражался, в отличие от всех прочих членов команды. Я частенько к нему в медпункт заходил и мы с ним о разных болезнях разговаривали. У меня был с собой «Медицинский справочник капитана», который я в рейсе постоянно изучал, и очень много полезного для себя из этой книги почерпнул. А докторишка мне разъяснения давал по всем непонятным пунктам и иллюстрировал свои слова примерами.
Вот, например, однажды в его практике был такой жуткий случай: в рейс вышел замполит — а это было еще в те времена, когда замполиты на каждом судне плавали — в совершенно ненормальном состоянии. И докторишка видел, что с ним не все в порядке, но сказать ничего не мог, потому что его бы просто не послушали, он боялся вообще связываться с этими людьми, поэтому промолчал. А в рейсе у замполита съехала крыша, он ходил, говорил сам с собой и дико хихикал, он ничего не ел и не спал по ночам, и докторишка не знал, что же делать в такой ситуации, днем замполит у себя в каюте сидел, положив ноги на стол и беспрерывно курил, а ночью отправлялся гулять по трапам, он чуть не свалился в машинное отделение, вахтенный матрос его чудом поймал в последний момент. Никакие таблетки он не принимал, хотя докторишка ему их неоднократно предлагал. И тогда докторишка решил просто подмешивать снотворное ему в чай, потому что чай он все же иногда пил. Но и это не помогало, его невозможно было усыпить хотя бы на пару часов, он только становился более тихий, а потом опять начинал демонстрировать свои заебы. А однажды ночью он чуть вообще не повесился, и докторишка совершенно случайно увидел, что он сидит в какой-то странной позе на банке у бортового ограждения, весь скорчившись, оказывается, он сделал себе петлю из галстука и уже ее затянул, если бы докторишка подошел на десять минут позже, то его бы уже никто не откачал. Но самое главное, однажды на политинформации, которые он регулярно должен был проводить на судне, это была его единственная обязанность, он достал газету «Правда» и, вместо того, чтобы начать ее вслух читать, как он это обычно делал, вдруг стал ее рвать на мелкие ровные кусочки. Наши чудачки все сразу притихли и стали наблюдать за ним с нескрываемым интересом. А замполит собрал все кусочки и отнес в гальюн, после этого вдруг достал другую газету и как ни в чем не бывало начал читать:
После того рейса докторишка решил вообще сменить специальность и устроиться работать в обыкновенную районную поликлинику, но его жена стала доставать, потому что хотела, чтобы он привозил ей импортные шмотки и косметику. Правда, таких жутких случаев, как с тем замполитом, у него больше не было, в основном легкие венерические заболевания, типа трипака или сифака, в общем, ничего страшного. Но и у самого докторишки некоторые странности я заметил — он постоянно мыл руки, никогда не обедал вместе со всеми в кают-компании и всегда ходил на камбуз со своими судками, куда кок заботливо накладывал ему еду. И еще он никогда не здоровался ни с кем из членов команды за руку, а все стремился поцеловаться с ними троекратно, по-французски, он объяснял, что это более красиво и эстетично. Мне лично на эти странности было наплевать, я-то все равно к нему хорошо относился. Но потом он стал всем рассказывать, что он, вообще-то, по национальности француз, и что его прапрабабка была знакома с самим Наполеоном. Впрочем, вскоре его и вовсе списали на берег, и больше я его не видел.
МЫ СТОЯЛИ ТОГДА В ЛЕНИНГРАДСКОМ ПОРТУ…
Мы стояли тогда в ленинградском порту. Меня отпустили домой на сутки, а через двое суток мы должны были выходить в рейс, на Средиземное море. Ну я и собрал все свои рубашки, носки, трусы, сложил в вещмешок и принес все это барахло домой, чтобы, соответственно, постирать. Я забросил его в стиральную машину, а сам стал звонить на судно — как там без меня дела идут. Оказалось, все нормально, вахтенный на месте, тишина и покой. Ну и я спокойно постирал, пожрал и спать завалился. А утром я проснулся рано — в пять часов, и все никак заснуть не могу, лежу и думаю — как там на судне, на месте ли вахтенный. Решил поехать туда пораньше и проверить, вызвал мотор и отправился в порт. Подхожу к родному судну, поднимаюсь по трапу, а там никого нет, ни души — заходи, кто хочешь. Вахтенный куда-то делся. Я пошел в кубрик, думал, он там — нету, как сквозь землю провалился. Ну, думаю, пошел чудачок в город гулять, по бабам, по блядям, и наверняка придет ровно к девяти, когда я должен на судно прибыть, и встанет у трапа, как ни в чем не бывало. А то, что на судно всю ночь мог кто угодно проникнуть, а может, и проник уже — я же судно не обыскивал, не знаю — на это чудачку, естественно, насрать! Настроение у меня, конечно, резко упало. Никому доверять нельзя, вот суки! Стоит отвернуться — и все они тут же как тараканы, расползаются по своим делишкам, тешить свои, так сказать, низменные наклонности.
Тут я слышу, неподалеку в гальюне шум воды, открывается дверь, выходит вахтенный и на ходу клапан застегивает. Я ему говорю: «Товарищ матрос, почему вы оставили доверенный вам пост у трапа? Вы что, забыли инструкцию?»
А он мне отвечает: «Я вчера чего-то не то съел, меня всю ночь чистит, из гальюна не вылезаю.»
Это меня еще больше возмутило, и я ему говорю: «Товарищ матрос, вам доверено судно, а вы тешите свои естественные надобности, забыли, так сказать, про свой долг, и вам, видимо, наплевать на то, что на судно может забраться кто угодно, пока вы в гальюне на толчке прохлаждаетесь…»
На что он отвечает мне в грубой форме, посылает меня подальше, поворачивается спиной и хочет уйти. А когда я попытался удержать его за плечо, он развернулся и дал мне по морде, как раз в левый глаз попал. Мне хоть и больно было, но я все же подумал, что отвечать ему не стоит, у меня-то на лице следы останутся, тем более, он в глаз попал, фингал точно будет, а у него — нет, и любая медэкспертиза будет на моей стороне. А он тем временем мне по челюсти врезал, и еще по другому глазу. Видит, что я стою и не отвечаю, и еще больше взбесился, сволочь. Ну а я даже руки за спиной сцепил и лицо ему подставил, а сам думаю: «Надо терпеть, отвечать ни в коем случае не буду.»
А он посмотрел на меня, плюнул на палубу и ушел. Я же пошел к себе в каюту и стал рассматривать себя в зеркало — под обеими глазами фингалы, левая скула опухла, я потрогал — изнутри на щеке ссадина образовалась — это мой же зуб щеку во время удара изнутри поранил. Я тут же сел за стол и написал на него докладную капитану: как он свой пост оставил и как на меня с кулаками напал. А пока все это происходило, у трапа так никого и не было — после драки чудачок опять в гальюн направился.
Видно, на самом деле, что-то не то он съел накануне.
ПОД ФЛАГОМ
Исторические перемены затронули и наше Парахетство, которое стало разваливаться, дышать, так сказать, на ладан. Но мне не особенно хотелось дергаться, я вообще стараюсь в жизни придерживаться принципа, народного — «на одном месте и камень мхом обрастает» — и не особенно стремлюсь в поисках длинного рубля или там сладкого куска покидать родную гавань. Все же в Парахетстве я на постоянной работе, и даже на государственной службе, ведь тогда это еще было государственное предприятие, хотя постепенно там все разворовали, растащили, так что даже телефоны и свет в конторе за неуплату отключили. Смешно сказать, но вскоре уже и с судна, которое на якоре в родном порту стояло, позвонить наши чудачки домой не могли, потому что все, как оказалось, стоит денег, а денег-то в Парахетстве и нет. Меня маманя стала ужасно доставать: «ищи себе работу, ищи себе работу» — и пришлось мне все же кое-какие усилия предпринять. Оказалось, чтобы работу найти, нужно две тысячи баксов на лапу дать, а у меня таких денег не было, хотя, если поискать, то найти можно было, но жалко ведь — такую солидную сумму отдавать ни за что. Однако пришлось