Морские волки. Навстречу шторму — страница 43 из 58

Часть первая

I. Незнакомка с зонтиком

Марко задержался на маяке, о чем теперь жалел. Вышел бы на пятнадцать минут раньше, и дождь не догнал бы его. Парень спешил, как только мог. Черные тучи затянули небо, крупные волны прибоя с ритмичным шумом накатывались на берег, в воздухе царил тот особый покой, который всегда наступает за несколько минут перед бурей. Вот-вот этот покой нарушат резкие порывы ветра, и на землю упадут тяжелые капли, предвестники летнего ливня.

До Соколиного оставалось километра полтора. Чуть заметная среди травы тропинка начиналась у моря и вела прямиком в рыбацкий выселок. Парень вышел на тропинку и побежал. Далеко впереди, между ним и поселком, маячила чья-то фигура.

Марко, юнга со шхуны «Колумб», ходил сегодня домой, на маяк, где его отец работал смотрителем. Утром шхуна пришла в бухту Лебединого острова за рыбой, которую она поставляла в ближайший порт, на консервный завод. Оказалось, что рыбаки Соколиного выселка за день до этого взяли слишком маленький улов. Шкипер решил задержаться в бухте на сутки, перечистить мотор, а затем забрать улов за два дня и тогда уже двинуться в порт. Юнга отпросился у шкипера на пару часов домой, на маяк. Но гостил там недолго, заметив, как небо хмурится на дождь и бурю, и заторопился на судно. Однако дома его задержали: ведь специально для него был приготовлен вкусный обед и пирожки с мясом. Он и сейчас нес с собой довольно тяжелую корзинку с пирожками, которые мать передала команде «Колумба».

На бегу юнга поглядывал на видневшуюся впереди фигуру и гадал, кто бы это мог быть. Семнадцать лет он прожил на этом маленьком острове, знал всех немногочисленных его жителей и мог назвать каждого из них за километр. А теперь вот догонял человека, которого никак не мог опознать. «Кажется, это девушка или женщина», – догадывался он по одежде. Она почему-то останавливалась и наклонялась: наверное, срывала цветы. В руке она держала палку.

Наконец порыв ветра волной промчался по траве, по зеленой стене камыша над небольшой трясиной, поднял вверх сухую травинку – начиналась буря. Море тут же покрылось белыми барашками вспененных волн.

Ветер дул Марку в спину, облегчая шаг. Юноша догонял человека с палочкой. Он почти убедился, что это какая-то незнакомая женщина, и его разбирало любопытство: кто она, что делает на их острове. Когда до нее оставалось не более полусотни шагов, молния прочертила небо, а через мгновение грохнул громовой раскат. И тут же на землю упали первые тяжелые капли. Незнакомка остановилась, подняла свою палочку, и над ней, словно парашют, раскрылся зонтик. Марко поравнялся с ней и увидел, что это девушка примерно его лет. Она крепко сжимала ручку зонтика, который ветер надувал и рвал из рук. Девушка, судя по всему, городская: синее платье, сандалии, едва прикрывавший голову берет и зонтик были тому доказательствами. У Марка не было времени ее рассмотреть, и, если бы минут через пять его спросили, блондинка она или брюнетка, он, наверное, не ответил бы. А была она блондинка, с зелеными глазами и вздернутым носиком. Юнга не обратил на все это внимания, но сразу же убедился, что она не островитянка, а потому крикнул ей:

– Быстрее! Поспешите, пока ров у выселка водой не залило, иначе не перейдете!

С этими словами он сбавил шаг и пошел рядом с девушкой.

Маленький ров под Соколиным во время ливня превращался в бурную реку, перебраться через которую было просто невозможно. В таких случаях люди возвращались на маяк и пережидали, пока дождь кончится и спадет вода, или рисковали добираться до выселка по морю.

Пока Марко говорил, дождь усилился и серой завесой закрыл от них рыбацкий выселок, куда осталось идти не больше десяти минут. Девушка подошла ближе к Марку и, слегка протянув руку, прикрыла его зонтиком.

– Пойдем вместе! – крикнула она.

Часто сверкала молния, раз за разом гремел гром. Порывы ветра рвали из рук девушки зонтик.

– Возьмите зонтик и держите меня за руку, – сказала Марку незнакомка.

Парень осторожно взял одной рукой ее руку, а другой изо всех сил сжал ручку зонтика. Зонт, хоть и мешал им идти быстро, все же немного защищал от дождя. Шагая рядом с незнакомкой, Марко думал, что все равно промокнет, и с зонтиком, и без зонтика, и, наверное, придется заскочить к кому-то из рыбаков обсушиться, потому что на «Колумбе» всего одна маленькая рубка, и там этого сделать не удастся.

Ноги путались в мокрой траве, временами доходившей до колен, идти было тяжело. Наконец добежали до рва. Прямо у них на глазах маленький ручей, который уже бежал по дну, становился все больше и глубже. Глубиной он был, наверное, с полметра. Вода почти захлестывала несколько крупных камней, которые лежали во рву и служили своего рода мостиком. Марко знал – если бы они опоздали всего минут на десять-пятнадцать, перейти ров было бы уже невозможно. Он вошел в воду и протянул девушке руку, чтобы помочь ей перескочить через ров по камням. Незнакомка взглянула на него удивленно и даже сердито.

– Зачем вы в воду полезли? Я бы сама…

Но он не дал ей закончить, крикнув:

– Переходите быстрей!

Не выпуская зонтика из руки, Марко вышел вместе с девушкой на другую сторону рва.

И как только они перешли, вода затопила камни.

Дождь не стихал. Теперь до крайнего дома Соколиного выселка оставалось шагов сто. Еще через пару минут Марко и незнакомка вышли на улочку, изобилующую глубокими лужами.

– Вам куда? – спросила незнакомка.

– Мне на пристань.

– Хорошо, я вас провожу. Мне это почти по пути.

Прошли улочку, завернули за угол и приблизились к берегу. Бухта была относительно спокойна, на ней лишь пенились мелкие волны. «Колумб» покачивался на якоре недалеко от берега, волны бились о маленькую деревянную пристань и шаловливо набегали на песок, почти доставая шаланды и каюки, которые рыбаки повытаскивали на берег.

Поравнявшись с домом рыбака Тимоша Бойчука, Марко поблагодарил свою спутницу и попрощался. Она ответила:

– Не за что, всего хорошего!

Марко открыл калитку и, несмотря на дождь, стоял и смотрел незнакомке вслед. Она, пройдя мимо соседнего дома, оглянулась. Марко смутился и исчез за воротами.

И хотя его донимало любопытство – хотелось посмотреть, куда пошла незнакомка, – но он, уже не останавливаясь и не оглядываясь, направился к двери, вытер ноги о каменные ступеньки и вошел в сени. Из комнаты доносились знакомые голоса. У Бойчука часто собирались соседи-рыбаки, так как дом его стоял ближе всех к морю, два окна выходили на берег, и из них удобно было рассматривать шаланды и лодки во время непогоды.

Марко вошел в комнату, поздоровался и попросил разрешения обсушиться. Хозяин тут же провел его в кухоньку, где в печи пылал огонь. По пути туда он слышал, как один из рыбаков произнес:

– В этом-то песке все и дело. Из-за этого песка он и приехал сюда на все лето вместе с дочкой.

II. На «Колумбе»

Шхуна «Колумб» принадлежала Рыбтресту. Это было небольшое, но вместительное судно. Оно ходило под мотором со скоростью пять-шесть миль в час, а под парусом при хорошем ветре – в два раза быстрее. Иногда «Колумба» посылали в море рыбачить, но в основном он перевозил рыбу, сети и разные снасти. В последнее время «Колумб» регулярно обходил рыбацкие артели, забирал у них рыбу и поставлял ее на консервный завод, который находился милях в двадцати пяти от Лебединого острова, неподалеку от курортного городка.

Никто не знал, когда и где построена эта шхуна. Еще во времена гражданской войны ее прибило к берегу, полузатопленную, без людей, со сломанной мачтой, изувеченным бортом, без руля. Мотора тогда на ней не было. На борту сохранилась надпись «Колумбъ». Несколько недель никто эту шхуну не трогал. Потом рыбак Стах Очерет заручился помощью нескольких товарищей, чтобы вытащить ее на берег и обложить киль камнями. Года два шхуна простояла неподвижно и была пристанищем для рыбацких детей, охотно игравших рядом и летом прятавшихся под ее бортами от жары. Лишь на третий год тот же самый Стах Очерет явился в сельсовет с предложением починить шхуну, поскольку материал, из которого она была сделана, с честью выдержал испытание морем, солнцем, дождями, морозами и людьми, которые тоже не слишком жалели судно, брошенное на произвол судьбы. Шхуну отремонтировали, поставили на ней новую мачту, починили руль, оборудовали маленькую рубку и сбили с конца надписи «Колумбъ» твердый знак.

Стаха Очерета назначили шкипером «Колумба», и с того времени он не расставался со шхуной. Позднее «Колумб» передали Рыбтресту. Тогда на нем установили мотор. Правда, Очерет всегда отдавал предпочтение парусам, а мотором пользовался только в тех случаях, когда паруса неподвижно свисали с мачты или при встречном ветре.

Команда на «Колумбе» была небольшая. Кроме шкипера, в нее входили моторист, матрос-рулевой и юнга. Все они были жителями Соколиного выселка на Лебедином острове. Молодой рыбак Левко Ступак недавно окончил курсы мотористов и теперь работал на шхуне. Стах Очерет в шутку называл его «механик», точно так же, как он называл юнгу Марко «главным коком», рулевого Андрея Камбалу – «боцманом», а шхуну – «боевым кораблем».

В тот день, когда ливень застал Марко в поле, на борту шхуны были только Левко и Андрей. Левко перечищал мотор, а Андрей латал паруса. С началом дождя оба спрятались в рубку. Рубка на шхуне была настолько маленькой, что одновременно в ней могли спать только двое. В непогоду, когда шхуна стояла у причала или на якоре, команда, прячась от дождя и ветра, едва помещалась в рубке.

Ливень продолжался почти целый час. Когда же он наконец стих, к шхуне один за другим подошли два каюка. В первом сидели Марко с Тимошем Бойчуком, а во втором – шкипер Стах Очерет.

После дождя вода в бухте стала мутной: в нее с острова нанесло ила. Грязные волны неустанно подбрасывали шхуну, но привычные к качке рыбаки не замечали этого. Внутри шхуны все промокло, на дне собралось немало дождевой воды, и юнгу немедленно поставили ее выливать. Он работал старательно, быстро зачерпывая воду ведерком и выливая за борт. Спешил, поскольку должен был еще приготовить ужин.

Очерет вскочил на шхуну почти сразу же за Марком и Бойчуком, привязал к корме каюк и поздоровался с командой по своему обычаю:

– Тихой погоды, богатого улова!

После этого спросил про мотор. Оказалось, что Левко с мотором еще не закончил, работы оставалось на два-три часа, но до завтра он легко справится.

– Сегодня, парни, сегодня выдвигаемся, – заявил шкипер.

Неожиданное изменение планов удивило команду шхуны, а вместе с ними и Тимоша.

– Мы же сегодня собирались дома ночевать, – сказал Андрей.

– Где ж ты рыбы наловил? – шутливо спросил Тимош.

– Есть новый груз, – ответил шкипер. – А рыбу, хоть ее и мало, заберем. Завтра к вечеру к вам наведаемся, так чтоб новой наловили.

– А какой груз, дядька Стах? – поинтересовался моторист.

– Две бочки песка.

– Да не шутите. Честно скажите…

– Я, парень, не шучу, сейчас подойдем к пристани и возьмем две бочки песка. Нужно срочно доставить их в порт.

Все, кроме Бойчука, удивленно уставились на своего шкипера. Бойчук, судя по его виду, догадался, в чем дело, и, словно в подтверждение слов шкипера, кивнул головой.

– Что ж это за песок и на кой черт он кому нужен? – поинтересовался Андрей. – Разве в порту своего песка нету?

– Получил заказ, – ответил Очерет, – а что там да к чему, могу и не спрашивать… Но говорят, что это золотой песок.

– В самом деле золотой? – подскочил Тимош. – У нас тоже про это говорили, но никто не верил…

– Да, золотой, – протянул шкипер, поглядывая на свою команду и следя за тем, какое впечатление произвели его слова на товарищей. Он видел, что никто из команды ему не поверил.

III. Юнга

В нашем южном море очень мало островов, максимум наберется десятка два вдоль северо-западного побережья. Это все небольшие песчаные, иногда болотистые, поросшие травами, камышом или кустами куски грунта, отрезанные от суши неширокими протоками. К этим островам относился и Лебединый. Он шел параллельно берегу километров тридцать, но в самом широком своем месте насчитывал не более четырех километров. Восточная сторона острова поросла густым камышом и невысокими деревьями, где гнездились бесчисленные чайки, мартыны и бакланы – эти ненасытные рыболовы, которым рыбаки Соколиного выселка желали всяческих бед. Неподалеку от птичьих гнездовий часто встречались лисьи норы, уходящие глубоко под землю. Лисиц на острове было много, и чувствовали они себя в полной безопасности, поскольку в рыбацкие жилища наведывались лишь изредка зимой, а большую часть года жили за счет птичьего населения восточной части острова. Рыбаки почти не охотились, а потому звери и птицы чувствовали себя на острове привольно.

Остров назывался Лебединым потому, что осенью и весной его тысячами, а в некоторые годы и десятками тысяч, посещали лебеди, останавливаясь тут во время своих путешествий с севера в теплые края, а из теплых краев на север. Рассказывали еще, будто когда-то давно на этом острове жило много лебедей, пока их не перебили и не распугали. Но тех времен уже никто не помнил.

В середине острова над большой глубокой бухтой разместились четыре десятка рыбацких хат. Бухта называлась Соколиной, выселок тоже звался Соколиным. Кто у кого перенял название, никто уже не знал.

Кроме выселка на острове разместились еще два жилища: дом инспектора рыбного надзора Якова Ковальчука, который стоял примерно километрах в двух к востоку от выселка, и маяк на западном конце острова. От маяка в море выходила песчаная коса, заканчивавшаяся длинной грядой подводных камней. В основном из-за этих камней здесь и поставили маяк. В темные ночи огонек маяка виднелся миль за десять-двадцать, а когда околицу окутывал туман, на маяке ревела сирена, звук которой долетал аж до Соколиного выселка.

В солнечные дни далеко с моря было видно белую башню маяка и такой же белый чистенький домик, который к ней прилип. В том доме жил с семьей смотритель маяка, Дмитро Филиппович Завирюха. И в том же доме родился его сын Марко. Марко был средним в семье. Старшая сестра Мария, выйдя замуж за рыбака, уже три года жила в Соколином. Теперь на маяке оставались отец, мать, старый дед Махтей – отец матери, и восьмилетний брат Гришка.

Марко до пятнадцати лет не был нигде за пределами острова. С десяти лет он учился в школе, в Соколином, где на все классы был один учитель, поскольку учеников в школе было чуть больше тридцати, а в пятом, шестом, седьмом классах – по одному, по два. В пятнадцать лет Марко впервые покинул остров. Он ездил вместе с учителем в село Зеленый Камень, расположенное на суше, километрах в двенадцати от Соколиного, и там сдал экзамены за седьмой класс. После окончания школы, посоветовавшись с отцом, паренек решил поступить юнгой на какую-нибудь шхуну, поплавать год-два, а потом, имея практический опыт, поступить в мореходный техникум.

В это время Стах Очерет искал на «Колумб» нового юнгу, поскольку его юнга перешел на океанский пароход.

Стах охотно согласился принять к себе Марка, которого хорошо знал, потому что на Лебедином острове все хорошо знали друг друга. Пареньку назначили зарплату, питание и спецодежду. Его это полностью устраивало. В его обязанности входило приготовление еды для команды и рыбаков, когда те бывали на шхуне, поддержание чистоты, помощь, когда можно, рулевому и мотористу, а также выполнение мелких поручений шкипера. Юнга был на шхуне самым грамотным, поэтому именно ему вменили в обязанности ведение различных записей, поскольку сам Очерет крайне неохотно брался за карандаш, давая предпочтение своей памяти и расчетам в уме.

Второй год работал Марко на «Колумбе». Теперь он часто бывал на острове, посещал на шхуне соседние рыбацкие артели, ближайшие пристани и часто гостил в порту небольшого курортного городка Лузаны. За это время юнга крепко сдружился с остальной командой и стал любимцем маленькой моряцкой семьи. Когда было нужно, он заменял рулевого или моториста, в плаванье умел ориентироваться по компасу, звездам и берегам, самостоятельно ставил паруса и вел шхуну в желаемом направлении при любом ветре, запускал и глушил мотор, разбирался в рыбе, которую они принимали, знал, где и какие сети нужно ставить и многое другое.

Он был осторожен, но не боялся ветра и волн. Несколько раз за это время их заставал в море сильный шторм. Однажды ветер порвал паруса, закончилось горючее, мотор перестал работать, и шхуну заливали огромные волны. Казалось, вот-вот ее полностью зальет или перевернет, и рулевой Андрей испугался. Но Стах накричал на Андрея, они поставили шхуну против волны, и так продержались два дня. Когда шторм начал стихать и ветер переменился, подняли кливер и потихоньку доплыли до своего острова.

Во время шторма Очерет наблюдал за юнгой и ни разу не заметил на его лице ни тени страха, а в глазах выражения растерянности. За это он высоко оценил Марка, хотя ничего ему не сказал, так же, как никогда ни словом не обмолвился об испуге Андрея Камбалы.

Близилось время, когда Марко должен был ехать в большой приморский город, сдавать вступительные экзамены в мореходный техникум. Ему оставалось плавать на «Колумбе» три-четыре месяца. Никто на шхуне об этом не говорил, а если у кого-то подобная мысль появлялась, гнали ее прочь. Не хотелось думать, что придется искать нового юнгу.

IV. Торианитовый песок

«Колумба» подтянули к пристани, где уже стояли две бочки с песком, о которых напоминал своей команде шкипер. Возле бочек стоял высокий человек в возрасте. Теперь команда уже знала, что это был дальний родственник Стаха Очерета. Много лет назад он покинул Лебединый остров и долго сюда не возвращался. Теперь, как рассказал шкипер своим товарищам, его родственник стал профессором. В эти дни, когда «Колумб» ходил в плавание вдоль побережья и задержался там на целую неделю, профессор Андрей Гордеевич Ананьев приехал на остров, где собирался провести летний отпуск. Гуляя по острову, он заинтересовался песчаной горой неподалеку от Соколиного. Он внимательно рассмотрел этот песок, затем набрал его две бочки и поспешил отправить в город на исследование. Шкипер очень коротко объяснил это своим товарищам и добавил, что профессор поедет вместе с ними.

Когда шхуна причалила бортом к пристани, на нее вкатили бочки с песком.

В это время к профессору подошла девушка. Несмотря на вечерние сумерки, Марко узнал свою спутницу во время ливня. Она пришла в плаще, в резиновых ботах, с чемоданом и сумкой в руках.

«Его дочка», – подумал юнга.

Выяснилось, что профессор с дочкой едут на шхуне в Лузаны. Когда девушка взошла на шхуну, Марко почему-то смутился, спрятался за рубку и начал там стряпать. С ужином он должен был поспешить. Учитывая, что на шхуне были пассажиры, он решил добавить к макаронам еще уху из кефали. Уха из кефали была любимым блюдом рыбаков. Марку хотелось во всем блеске проявить свои таланты кулинара. Поставив греть воду, он взялся за чистку рыбы. Не успел почистить и половину, как рядом появилась девушка.

– О, у вас настоящая кухня! – удивленно сказала она.

– Камбуз! – ответил Марко, не поднимая головы и тщательно скребя ножом рыбину так, что чешуя брызгами разлеталась во все стороны.

– Вы тоже используете корабельные термины. Я думала, на рыбацких лодках их не знают.

Марко поднял голову и обиженно посмотрел на девушку.

– Это вы про «Колумб»? Мы – шхуна, а не лодка, – гордо заявил он.

Девушка узнала парня, с которым несколько часов назад шла под дождем.

– Это вы? – радостно произнесла она. – Мы с вами сегодня встречались.

Марко покраснел, но в сумерках это было незаметно. Ответил, что это и вправду – он.

– Так давайте познакомимся, – предложила девушка. – Меня зовут Люда.

– А я – Марко Завирюха.

– Я не назвала своей фамилии, но вы ее, наверное, знаете, – Ананьева.

Люда взялась помогать Марку. Он поначалу отказывался, но потом согласился и дал девушке длинный нож и старый мешок вместо фартука. Она чистила рыбу умело и намного быстрее, чем Марко. Разговаривали они мало, но девушка сказала Марку, что она знает, как готовить рыбу жареную, рыбу с подливой, отварную с картошкой, рыбный холодец, рыбу маринованную, рыбу фаршированную, рыбные котлеты и еще пять или шесть способов. Кроме того, умеет готовить шашлыки и чебуреки. Готовить их ее научил отец, который очень любит эти блюда. Марко вскоре убедился, что она не хвастает, потому что готовка рыбной ухи и макарон очень скоро перешла в руки Люды.

Пока Люда с Марком стряпали в камбузе, шхуна тронулась и отошла от берега. Стах сам встал к рулю. Умело маневрируя, он вывел «Колумб» под одним кливером из бухты в море. Затем матрос поднял парус, и шхуна легко побежала на восток, покачиваясь на волнах. Ветер дул слабенький, и казалось, что он вот-вот стихнет. Левко возился с мотором и обещал закончить ремонт не позднее, чем через полтора часа, а то и раньше. Уже высыпали звезды, и Стах вел «Колумб», ориентируясь по ним и маяку, огонек которого то светился, то гас, давая две длинные и три короткие вспышки с разными интервалами.

Профессор осторожно обошел рубку и оказался рядом с дочкой и юнгой. Он поинтересовался, как идут дела с ужином, и узнал, что минут через десять он будет готов. Профессор спросил Марка, давно ли он плавает на «Колумбе» и где еще плавал, кто он и откуда. Узнав, что юнга – сын смотрителя маяка с Лебединого острова, очень обрадовался: он знал отца Марка и даже когда-то дружил с ним. Правда, это было очень давно, так как в последний раз они встречались лет двадцать назад, но профессору было приятно вспоминать ту встречу.

Марко поинтересовался, что это за бочки, которые профессор везет, и почему понадобилось в город так срочно, что шкипер не дал им даже обсохнуть.

– Бродя по Лебединому острову, – рассказал профессор, – я заинтересовался песчаной горой и вскоре убедился, что песок, из которого она состоит, содержит очень ценное вещество – торианит. Это меня взволновало. Дело в том, что песок бывает с разным количеством торианита. Чтобы проверить качество этого торианитового песка, нужно провести специальное лабораторное исследование. Почему я так спешу вывезти этот песок? В городе, где я живу, сейчас остановился проездом известный специалист по таким делам – профессор Китаев. Я хочу показать ему песок и вместе с ним сделать анализ. Завтра Китаев должен уезжать, а я хочу обязательно застать его. Как только прибудем в Лузаны, я сразу же пошлю ему телеграмму, а сам выеду с первым пароходом.

Левко тем временем закончил работу, и через полчаса мотор затарахтел, давая шхуне ход.

Но Стах не спускал паруса и, одновременно пользуясь слабеньким попутным ветром, ускорял ход «Колумба».

V. Рейс в Лузаны

Утренняя прохлада была довольно чувствительной, и Люда свернулась калачиком, закутываясь в одеяло с головой. Она спала на куске старой парусины, расстеленной на палубе под рубкой моториста. Девушке снился какой-то неприятный сон, и она проснулась. Кто-то, спеша, наступил на нее ногой. Она открыла глаза, но из-под одеяла не высунулась. Слышалось несколько голосов. «Наверное, уже никто не спит», – подумала она и выглянула из-под одеяла. Над собой она увидела ясно-голубое, прозрачное небо. Поднялась на ноги. На востоке, прямо из моря, выглядывала половина солнца и заливала золотисто-алыми лучами мелкие волны. Свежестью дышали море и воздух. Солнечные лучи придавали блеска глазам, а прохладный воздух, словно ароматный напиток, наполнял легкие.

Экипаж «Колумба» и профессор Ананьев стояли у левого борта и не обращали внимания на солнце: их взгляды привлекло судно сине-голубого цвета, которое плыло на расстоянии полумили от шхуны. Небольшое, с низким бортом, с коротким полубаком, двумя трубами, маленькими надстройками, это судно очень невыразительно виднелось на фоне моря и неба. Казалось, что если оно отойдет на милю-полторы дальше, то просто растворится в красках морских далей. «Военный корабль», – догадалась Люда.

– Доброе утро, – поздоровался с девушкой юнга. – Посмотреть хочешь? – сказал он, протягивая бинокль.

– Доброе утро. Спасибо. Это военный корабль?

– Эсминец «Неутомимый Буревестник». Наш знакомый и приятель.

– Почему?

– В прошлом году он выручил нас в открытом море, когда «Колумб» во время шторма потерял паруса и остался без горючего.

Эсминец проходил совсем близко. Люда видела на палубе корабля нескольких моряков. С капитанского мостика, над полубаком, два командира наблюдали за шхуной в бинокли. Марко поднял над кормой «Колумба» красный флажок, салютуя «Неутомимому». Оба командира поднесли руки к фуражкам. В ответ рыбаки закричали «ура». Эсминец, проявляя вежливость, поднял на их салют флаг до половины своей мачты.

Небольшой военный корабль промчался быстро, оставляя за собой бурный вспененный след. Люда хотела подсчитать, сколько на нем видно пушек, но так и не успела этого сделать. Девушка помахала белым платочком, и несколько краснофлотцев ответили с кормы на ее приветствие. Тряхнув головой, она повернулась к шкиперу и сказала:

– Он идет немного быстрее «Колумба».

– Ага! – улыбнулся Стах. – Раз, наверное, в шесть. Здорово идет. Сейчас маневры. С каким-то поручением спешит.

Шкипер рассказал Люде несколько эпизодов из боевой истории «Неутомимого». Его закончили строить во втором году первой мировой войны и тут же отправили в море. Эсминец ходил в разведку, расставлял мины, встречался с вражескими кораблями. Один раз он успешно торпедировал крейсер, одновременно выдержал бой против трех миноносцев и вернулся неповрежденным. Дважды подводные лодки пускали в «Неутомимого» торпеды, и оба раза эсминец, умело маневрируя, уклонялся от встречи с ними. Полтора года счастливо плавал «Неутомимый». Однажды темной июньской ночью, идя на вражеский берег, наткнулся на мину. Сильным взрывом у эсминца оторвало корму. Часть команды погибла, главные машины остановились, электричество погасло. В корабль хлынула вода. Работали только помпы, и все, кто остался в живых, взялись за них. Началась напряженная борьба с водой. Если бы помпы прекратили работать хоть на двадцать минут, «Неутомимый» пошел бы на дно. По радио вызвали помощь. К утру пришли два миноносца и взяли изувеченный корабль на буксир. Целый день они тащили его к своему берегу. Командиры обоих миноносцев смотрели на «Неутомимого» безнадежно и ругались за мороку с ним. Они не верили, что его удастся дотащить до берега. К вечеру их обнаружили вражеские самолеты. Вокруг падали бомбы. Оба миноносца отцепили буксирные тросы, оставив тонущий корабль на произвол судьбы, и бросились наутек. Одна бомба попала на палубу «Неутомимого» возле капитанского мостика. От осколков погибли командир, его помощник и несколько матросов. Командование миноносцем взял на себя молодой машинист. Смеркалось. Снова всю ночь команда ни на минуту не прекращала борьбы с водой. Однако во внутренних помещениях вода прибывала все больше. К утру корабль сидел в воде почти по палубу. Совсем рядом виднелись берега. Вскоре подошел сильный буксир и отвел «Неутомимого» в порт. Миноносец поставили на капитальный ремонт, команду распределили по другим кораблям. Из ремонта миноносец «Неутомимый» вышел уже после гражданской войны. Корму ему прикрепили от другого эсминца – «Буревестника». «Буревестник» тоже погиб на минах, и от него осталась только корма. Отремонтированный эсминец назвали «Неутомимый Буревестник». Теперь командиром на нем стал спасший его когда-то машинист. В Красном Флоте «Неутомимый» занимал первое место по точности стрельбы и быстроте хода для этого типа кораблей.

Когда Стах Очерет закончил свой рассказ, «Неутомимый» уже исчез на горизонте, а с противоположной стороны прорезалась бухта с белыми домиками на берегах. «Колумб» приближался к порту Лузаны.

У пристани стоял маленький пассажирский пароход «Пенай». Этот пароход уже лет сорок или пятьдесят курсировал между Лузанами и более крупными портами неподалеку. Вот и теперь он доставил курортников в санатории и дома отдыха, расположенные на живописном побережье, славящемся своими «золотыми» пляжами и умеренной глубиной морского дна. «Колумб» миновал пустые еще пляжи, обогнул пассажирскую пристань и «Пенай», сбавил ход и, лавируя между шхунами и шаландами в рыбной гавани, стал швартоваться к причалу. Андрей и Марко соскочили на берег и начали крепить трос, обматывая им береговой кнехт. Профессор спешил. В девять часов утра «Пенай» выходил из Лузан. Оставалось не так уж много времени на то, чтобы переправить бочки с песком на борт «Пеная» и купить билеты.

Андрей Ананьев написал на листке из блокнота телеграмму профессору Китаеву и послал с ней Люду на телеграф, а сам направился к билетной кассе. Там висела табличка с трафаретным объявлением «Все билеты на “Пенай” проданы».

Профессор просил капитана разрешить продать два билета – для него и для дочки. Капитан категорически отказался.

– Вас я возьму к себе в каюту, а девушку совершенно некуда пристроить. У меня и так на сто пассажиров больше, чем я могу спасти, если на «Пенае» взорвется котел.

– А с чего же этому котлу вдруг взрываться?

– Обязательно когда-нибудь взорвется, этот же пароход современник Фултона[247], хоть вместо колес на нем и поставлен винт.

Ананьев попрощался с рыбаками. Люда должна была вернуться на «Колумбе» на Лебединый остров.

Вскоре после того как «Пенай» отчалил от пристани, «Колумб» тоже вышел в море. Шхуна возвращалась назад, держась берега. Солнце припекало, но море смягчало жару. Люда и Марко сидели и дружески беседовали, рассказывая друг другу разные подробности собственных жизней и расспрашивая: Марко – о большом городе, в котором жила Люда, а девушка – о жизни на Лебедином острове и рыбацких успехах «Колумба».

VI. Агент «№ 22»

Вечером, когда электрический свет залил улицы города, мимо витрин ювелирных магазинов медленным шагом двигался сухощавый высокий мужчина лет тридцати пяти. На нем отлично сидел элегантный серый костюм, к которому шла того же цвета фетровая шляпа, а на черном галстуке искрился фальшивый – это было видно по размеру – бриллиант. Легко ступали ноги в лаковых туфлях. В левой руке прохожий держал тяжелую трость, словно легонький стек.

С видом знатока он останавливался перед витринами и рассматривал выставленные там драгоценности, словно пытаясь определить их стоимость. Время от времени он нетерпеливо поглядывал на наручные часы и шагал дальше. Когда стрелки показали без двадцати десять, мужчина свернул в ближайший переулок и вышел на соседнюю улицу, точно так же залитую электрическим светом, но без витрин, без магазинов, довольно пустынную по сравнению с предыдущей, хотя с большим количеством полицаев.

Мужчина с тростью почти полностью обошел высокое семиэтажное здание, поднялся по лестнице к парадной двери и нажал кнопку звонка. Дверь открылась, мужчина вошел в нее, одновременно вытаскивая из кармана жилетки листок бумаги. Жандарм внимательно изучил пропуск и позволил ему пройти дальше. Посетитель, миновав нескольких охранников, зашел в большую комнату, где застал только двух человек. Один из них был секретарь, а второй, очевидно, принадлежал к числу редких, но регулярных посетителей этой комнаты.

Комната была приемной при деловом кабинете начальника тайно-разведывательной службы.

– Мне назначено на десять, – сказал посетитель.

Секретарь взглянул на часы, стрелки показывали без двух минут десять.

– Подождите несколько минут. Шеф о вас уже спрашивал.

Ждать пришлось недолго. В пять минут одиннадцатого секретарь вышел из кабинета и сказал:

– Номер двадцать два, зайдите к начальнику.

«Номер 22» зашел. Это был деловой кабинет. За стеной находился другой кабинет с другой приемной, другим секретарем, комфортабельно обставленный для немногочисленных официальных приемов. В нем же принимали незасекреченных сотрудников. Основная же, главная деятельность начальника проходила в деловом кабинете.

«Номер 22» вошел в кабинет без шляпы, и, вытянув руки по швам, застыл у двери.

– Подойдите ближе и садитесь, – промолвил голос вежливо и одновременно повелительно. Этот голос принадлежал начальнику, лысина и очки которого блестели в тени зеленого абажура. Освещение в комнате было специально устроено так, чтобы посетитель был полностью на свету, а тот, кто его принимал, прятал свое лицо и выражение глаз в падающей от абажура тени.

– Ваш отпуск сегодня закончился, – сказал начальник. – Вам, талантливый молодой человек, везет. Сегодня вы получите ответственное и интересное задание. Его до этого получил агент «номер 214», с которым вы работали в прошлом году, но при переходе границы он был… убит.

Начальник следил за впечатлением от этого известия. Но ничто не изменилось в лице подчиненного. Разве что, почти незаметно, над глазами вскинулись ресницы.

– Вам придется перебраться в Россию. Русский язык вы знаете, вы же почти десять лет жили там, а затем окончили здесь русскую гимназию. Правда, в России вы были после этого только дважды как турист, но пробыли довольно долго. В последний раз, в позапрошлом, кажется, году, вы провели там четыре месяца.

– Да.

– Прежде всего я ознакомлю вас с делом, которое интересует нашу службу. Из одной из советских газет мы узнали, что профессор биохимии Ананьев нашел на небольшом Лебедином островке значительные запасы торианитового песка. Вам нужно будет перед выездом уделить несколько дней геологической литературе и получить специальную консультацию. Вкратце – значение торианитового песка я могу вам объяснить: из него можно получить много гелия, гораздо больше, чем из монацитового песка, а вы, очевидно, знаете историю монацитового песка. Перед войной немецкие пароходы, которые шли в Бразилию с грузами, вынуждены были возвращаться домой порожняком. Для балласта они грузили в свои трюмы монацитовый песок и выгружали его в своих портах. Когда началась война, грозные великаны-дирижабли часто гибли от маленьких зажигательных пуль, потому что одной искры хватало, чтобы взорвался водород, которым наполняли оболочку дирижабля. Вы знаете, что вскоре немецкие дирижабли удивили врагов. В дирижабли попадали снаряды, но воздушные корабли не взрывались, а спокойно летели дальше. Почему так? Потому что их оболочки наполняли уже не водородом, а гелием, добытым из монацитовых песков. А гелий не воспламеняется. А теперь наши химики обнаружили, что гелий важен для военного дела не только в качестве наполнителя для дирижаблей. К сожалению, за границей знают, что на наших последних подводных лодках устанавливают новые двигатели, работающие на гремучем газе, который добывается разложением воды на кислород и водород при помощи электролиза. Эти двигатели позволяют намного уменьшить вес подводных лодок, увеличить скорость их хода и время пребывания под водой. Лодки с такими двигателями втрое сильней лодок, которые двигаются под водой при помощи электроаккумуляторов, а над водой – обычных дизелей. Итак, за границей немного об этом знают, но не знают конструкции двигателей и того, что для сжигания в них гремучего газа необходим гелий. Больше о значении гелия я ничего не скажу. Техника этого дела – тайна. Когда советская Россия получит большое количество собственного гелия… вы знаете, до сих пор гелий есть лишь в Соединенных Штатах и за границей его почти не продают… Итак, когда большевики будут иметь много гелия, они, во-первых, будут наполнять им свои дирижабли, а во-вторых, никто нам не гарантирует, что они не догадаются использовать гелий так, как используем его мы. И, наконец, нужно сказать, что, хотя гелия в торианите и много, инженеры до сих пор не решили проблему его добычи из торианита промышленным способом. Если бы эту проблему решили у нас, возможно, мы могли бы организовать добычу гелия из торианитового песка, который в небольшом количестве имеется на островах Индийского океана. В советской газете, в той же заметке, вкратце замечено, что профессор Ананьев якобы почти решил эту проблему. К слову, вот вам эта заметка.

Начальник подал агенту газетную вырезку и, пока тот читал ее, задумчиво рассматривал длинные ногти на своих пальцах.

– Так вот, слушайте дальше. Нам нужно, чтобы смелый человек пробрался в Россию. Там необходимо осторожно связаться с нашим постоянным уполномоченным при посольстве, познакомиться с профессором Ананьевым, посетить Лебединый остров и обязательно сорвать добычу торианитового песка. А самое главное – достать у Ананьева его проект добывания гелия и уничтожить автора проекта. Ясно?

– Да. Каким способом я должен перебраться через границу?

– Получите американский паспорт. В России наш уполномоченный выдаст вам фальшивый советский паспорт. Подробный план своего путешествия предоставите мне завтра. Послезавтра выедете. Желаю удачи. Всего доброго!

Начальник встал с кресла. Агент, тоже поднявшись, вытянул руки по швам и поклонился.

– До свиданья, господин начальник.

Дверь кабинета закрылась за агентом.

VII. Соревнование

«Колумб» прибыл в Соколиное дежурным рейсом. Марко тут же побежал искать Люду, которой привез письмо от отца. Письмо передал капитан парохода «Пенай». Он накануне заходил в Лузаны. Юнга нашел девушку на пляже, в компании рыбацких детей и подростков. Некоторые из них поджаривали на солнышке свои и без того с самой весны черные тела, другие не вылезали из воды, плавая разными способами и поднимая тучи брызг. Среди детей, которые играли в песке, Марко заметил своего брата Гришку. Сестра часто забирала младшего в Соколиный выселок, где у Гришки было много друзей.

Мальчик радостными возгласами приветствовал брата и позвал его посмотреть на рисунок, который сложил из морских камушков и ракушек. Марко пообещал подойти чуть позже, а сам направился к перевернутому старому каюку, где сидела в купальном костюме спиной к солнцу Люда. Когда он позвал ее, девушка быстро обернулась, приветливо блеснула глазами и протянула Марку руку. Получив письмо, Люда обрадовалась, вскочила на ноги и разорвала конверт. Из него она достала исписанный лист бумаги и газетную вырезку, которые быстренько прочитала.

– Папа застал профессора Китаева. Они сделали анализ песка… Папины ожидания оправдались… Даже более того, профессор Китаев полностью согласен с методом добывания гелия, который предложил папа. Следующим рейсом папа возвращается сюда для обследования торианитовых россыпей, а профессор Китаев срочно выезжает в Москву, где поднимет вопрос об организации промысла на Лебедином острове.

Новости были приятны Марку не меньше, чем Люде. Они с увлечением разговорились о том, как на месте Соколиного выселка вырастет новый город, в бухте построят большой порт, по острову пройдут железнодорожные пути, по которым побегут вагончики с песком, а сами они должны позаботиться о том, чтобы здесь посадили большой парк, сохранив маленький заповедничек нетронутого грунта с зарослями, лисицами и птичьим населением. Потом девушка позвала Марка купаться.

– У нас будут проходить соревнования по плаванию, – сказала она, показывая на группу обступивших их подростков.

Юнга вызвался тоже участвовать в соревнованиях. Кроме него и Люды, плыли еще пятеро мальчиков и три девочки, в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. Все они выросли на берегу моря, плескались в воде с ранней весны до поздней осени, и, хотя не слышали о разных стилях и никогда не знали таких слов, как «брас», «кроль», «оверарм», «треджен», зато прекрасно и быстро плавали по-лягушачьи, по-собачьи, саженками, стоймя, на спине. Этими же способами плавал и Марко, только гораздо лучше. Он не знал, как плавает Люда, но полагал, что не слишком хорошо. Справедливо считая себя лучшим пловцом на острове, Марко решил плыть не спеша, дать другим себя опередить, а потом эффектно прийти самым первым.

В это время в бухту входили шаланды. Рыбаки возвращались с моря с уловом, и пловцы договорились плыть им навстречу. Кто первым доплывет до рыбаков, тот и победит.

По команде Люды пловцы вошли в воду, отошли на довольно большое расстояние от берега и выстроились в ряд. Они были разного роста: одним вода доходила до пояса, а другим до подмышек. На берегу стояли дети помладше. Гришку выбрали судьей, и он свистком дал сигнал начинать. Пловцы бросились наперегонки. Марко не спешил. Он плыл по-лягушачьи, разгребая руками воду и присматриваясь, кто как плывет. Одни пловцы сразу же изо всех сил заработали руками и ногами и вырвались вперед. Другие плыли чуть медленней, но Марко отстал и от них, потому что специально задерживался. Но прежде всего его внимание привлекла Люда. Девушка плыла почти так же, как он, но не задерживалась, хотя и не спешила. Вскоре Марко оказался позади всех и услышал с берега тюканье и насмешливые выкрики в свой адрес. Тогда он обернулся, поднял голову, погрозил малышне рукой, нырнул, проплыл несколько метров под водой и, вынырнув снова, пошел саженками. Половина его спины виднелась над водой, руки быстро поднимались вверх, рубили воздух и с силой падали на воду, вынося пловца вперед. Он опередил двух мальчишек, девочку и поравнялся с Людой. Через несколько секунд обогнал и ее и вступил в соревнование с ведущими пловцами. Он не слышал, как с берега вслед летели уже одобрительные крики. Марко вырвался вперед, шаланды быстро приближались к нему. В это время на берегу воцарилась тишина. К сожалению, Марко не обернулся и не видел, что делается позади. А там всеобщее внимание привлекла к себе Люда. Она почти с головой погрузилась в воду, перешла на «кроль», подняла веер брызг и с шумом помчалась вперед, оставляя за собой глубокий след, как торпеда. Она вырвалась с куда большей, чем Марко, скоростью, опередила всех и уже догоняла переднего пловца. Юнга заметил это только тогда, когда Люда поравнялась с ним. От удивления он даже замедлил движение, и в тот же миг девушка опередила его на полголовы. Марко был поражен: его, рыбака, моряка, лучшего пловца Лебединого острова, опережала городская девушка. Он не злился, но самолюбие его было уязвлено. Словно выпрыгивающий из воды дельфин, Марко резко напряг все силы и на несколько секунд оставил Люду позади. Она его не видела, потому что плыла тем же способом, лишь изредка вскидывая голову, чтобы глотнуть воздуха. Через несколько секунд она снова догнала Марка. До шаланд оставалась примерно сотня метров. Рыбаки на них тоже заинтересовались соревнованием. Общее внимание привлекла пара самых заядлых пловцов. Теперь они шли наравне и так проплыли половину расстояния, а затем Люда снова опередила Марка метра на два, и, как он ни старался сократить это расстояние, ничего не выходило. Наоборот, девушка все больше опережала его. Вот ее голова возле первой шаланды – и соревнование окончено. Едва слышно долетел с берега свисток. Это свистел Гришка, оповещая о победе Люды. Хоть она и не слышала звука свистка, но заметила шаланду и перешла на медленный «брасс».

Рыбаки поздравляют ее, шутливо подтрунивают над Марком, предлагая подвезти до берега. Марко был удивлен, он никак не ожидал такого умения от городской девушки. Переводя дыхание, он перевернулся на спину, добродушно улыбался на шутки рыбаков и отдыхал, лежа на воде. К нему подплыла Люда, и он первый поздравил ее с победой.

Шаланды уже приближались к берегу. Ветер в бухте почти не чувствовался, и рыбаки шли на веслах, чтобы быстрей добраться до пристани. К Люде и Марку приближались другие ребята, участвующие в соревновании, и, выкрикнув свои замечания про соревнование, поворачивали к берегу. Старшие теперь, на всякий случай, держались позади. Внезапно сбоку раздался тонкий крик: «Ой-ой! Спасайте!»

Это кричал мальчик, который отплыл от товарищей. Головы всех пловцов повернулись на крик. Кое-кто подумал: «Может быть, балуется». Но мальчик исчез под водой, потом снова вынырнул и снова исчез. Все бросились на помощь. Судя по всему, мальчика схватила судорога. Как быстро все они ни плыли, первой возле тонущего оказалась незнакомая Люде девочка. Она быстро нырнула, схватила мальчика за волосы и вытащила на поверхность: мальчик даже не успел всерьез захлебнуться. Немного наглотался воды, но не потерял сознания, только с испуга пытался ухватиться руками за шею девочки. Она знала, что это очень опасно, и отбивалась от него, крича, чтобы он лежал спокойно спиной на воде. Так она и поддерживала утопающего, пока не подплыли товарищи. Потом его взяли под руки Марко и Люда и двинулись к берегу. Остальные пловцы окружили их, готовые в любой момент заменить первого, кто устанет. На шаландах слышали крик, видели, как пловцы спасли утопающего, а потому одна шаланда быстро подошла к ним. Спасенного втащили на шаланду. С ним влезли Марко и Люда. Люде было не по себе: это ведь она подбила других на соревнование и не позаботилась хоть об одной спасательной лодке. Если бы не та девочка, мальчик мог бы утонуть.

– В другой раз не заплывай далеко, – сказал пожилой рыбак мальчику. – Скажи им спасибо, – он показал на Марка и Люду. – Спасли шалапута.

– Это не мы, – сказала Люда. – Его спасла какая-то девочка: она первая схватила и держала, пока мы подплыли.

– Инспекторова Найдена, – объяснил Марко. – Откуда она тут взялась, не знаю, на берегу я ее не видел. С нами она не плыла…

– А-а, дефективная. Она, наверное, из дома сюда доплыла. Это ж рыба, а не девчонка. Мы ее в море как-то километров за пять от берега встретили. Хотели на шаланду взять – да куда там… Дикая. Прочь уплыла!

Люда хотела расспросить о девочке. Ведь она, казалось, всех знала на острове, а этой девочки никогда не встречала. Но расспросить она не успела, потому что шаланда подошла к «Колумбу» и встала рядом с другими, борт о борт со шхуной. Из шаланды перегружали рыбу. На палубе «Колумба» слышалась ругань. Несколько рыбаков обступали человека, который мерил рыбу клеенчатым метром. Это был рыбный инспектор Ковальчук. Он выбирал отдельных рыбин и измерял их от хвоста до головы и от головы до хвоста.

Рыбная инспекция следит, чтобы рыбаки не вылавливали молодую рыбу, а для этого каждую породу рыб ловят сетями с соответствующим размером петель в них. Инспекторы следят за состоянием рыбацкого инвентаря и распределяют участки моря между отдельными артелями.

На «Колумбе» ругань началась из-за того, что известный бюрократ, инспектор Ковальчук, нашел в улове несколько рыбин на полсантиметра короче разрешенного размера. Это были осетры длиной восемьдесят девять с половиной сантиметров, а разрешалось ловить тех, что не короче девяноста. Более короткую рыбу рыбаки должны были выбрасывать в море. Трудно, конечно, установить при такой длине разницу в полсантиметра, но Ковальчук отобрал десяток таких рыбин на одной шаланде и хотел теперь конфисковать весь ее улов и оштрафовать бригадира. Рыбаки защищались, доказывая отсутствие злого умысла, к тому же, когда измеряли они, у них выходило не полсантиметра, а один-два миллиметра.

Разозлившись, Стах Очерет попросил прекратить ругань у него на шхуне и отказался подписать составленный инспектором акт. Он предложил тому не мешать, пока шаланды перегружают рыбу на шхуну. Ковальчук с угрозами покинул «Колумб», сошел на пристань и подался по берегу бухты домой. Случайно он наступил на узор, который Гришка выложил на прибрежном песке. Услышав возмущенное восклицание мальчика, инспектор остановился, глянул на детскую забаву и, обозлившись на весь свет, изо всех сил пнул ногой, камешки и ракушки брызгами разлетелись вместе с песком. Гришка остолбенел от обиды и страха. Инспектор пошел дальше, не оглядываясь, а вслед ему полетели упреки рассерженных малышей.

Тем временем Марко прощался с Людой.

– До послезавтра. Я расскажу нашим о письме твоего отца. Теперь у нас только и разговоров, что про гелий и торий. Все прямо химиками сделались. Шкипер приказал мне в Лузанах достать книжку, в которой обо всем этом написано…

– А я еще хотела спросить об этой девочке… Найдена… или как там ее… Почему я раньше ее не видела? Она дочка этого инспектора?

– Нет, она ему не дочка… она появилась тут, когда мне было столько же, сколько сейчас Гришке. Но ее почти не знают. Она дефективная. Зайди к Марии, она расскажет тебе эту историю.

– Хорошо. Пока! Вижу, у тебя работа.

– Ага, до встречи!

Марко взялся за свою работу, а Люда пошла со спасенным мальчиком на берег. Он уже успокоился, только боялся, что мать отругает, узнав о его приключении. Люда пообещала зайти домой вместе с ним. На пристани к ней подбежал Гришка и нажаловался на инспектора. Пришлось успокаивать и его.

Втроем они медленно двинулись по тропинке между лопухами и лебедой на краю выселка. Они видели, как «Колумб» вышел из бухты. Гришка с завистью смотрел на шхуну, потом заявил, что, когда вырастет, у него будет шхуна еще лучше, и он назовет ее «Альбатрос», потому что так у них на маяке назывался маленький каюк. Потом запел:

Плавал по морю маленький матрос

На парусном корабле.

Альбатрос, Альбатрос, Альбатрос.

Жил на свете маленький матрос —

Острые глаза, белый чуб.

Альбатрос, Альбатрос, Альбатрос.

– Кто тебя научил этой песне? – спросила Люда.

– Сам придумал, – важно ответил Гришка.

– А «острые глаза, белый чуб» – это ты про себя?

– Ага…

VIII. Найдена

Это случилось летом, в год рождения Гришки. Черная ночь опустилась на море. Волны тяжело разбивались о берег. Молнии раз за разом разрезали темноту, и раскатистые взрывы грома заглушали клекот моря.

В ту ночь рыбаки на Лебедином острове спали плохо. Кое-кто из них, несмотря на дождь, отправился к лодкам, чтобы проверить, не угрожают ли им волны. Среди ночи за косой, прикрывавшей бухту, в море замигал огонек. Какой-то пароход, борясь со штормом, приближался к берегу. Закутавшись в плащи, рыбаки молча следили за огоньками, которые мигали в море. Внезапно вспыхнуло пламя, исчезли раскачивающиеся огоньки, и воцарилась тьма. До берега долетел звук взрыва.

– На мину налетел! – воскликнул один рыбак.

– Или котел разорвало, – отозвался другой.

Над морем взлетела ракета. За первой – вторая, третья. Пострадавший пароход звал на помощь. Вскоре в море снова вспыхнул огонек, он разгорался все ярче. Это горел пароход. На берегу рыбаки быстро развели костер, чтобы указать пострадавшим, куда плыть на лодках. Пламя боролось с дождем. На фоне дрожащего костра выделялись суровые фигуры в плащах. Все молчали. Казалось, каждого мучит одна и та же мысль, а в горле застряли одни и те же слова. И первым эти слова произнес подросток Левко.

– А если у них не хватит лодок?

Рыбаки нерешительно переглянулись, но никто ничего не сказал. Свистел ветер, ревели разбушевавшиеся волны. Никто не рисковал предложить выйти в такую ночь в море.

– Дядька Стах, там же люди гибнут! – закричал Левко.

Мрачный Стах выпрямился. Он не сводил глаз с плавучего костра в море. Ни к кому не поворачивал головы. И тут с речью выступил рыбный инспектор. Он говорил, что надо помочь, уверял, что среди них нет трусов. Он громко уговаривал, но все стояли хмуро и неподвижно. И тут с мольбой закричал Левко:

– Дядька Стах, поплыли им на помощь!

Стах оглянулся на него, обвел всех взглядом, махнул рукой и глухо сказал:

– Пойдем! Пойдем! Люди же гибнут. Кто смелый, пойдем! – И пошел широкими тяжелыми шагами к шаланде. К нему присоединился Левко, а следом двинулись Тимош Бойчук и Андрей Камбала.

У костра еще минуту все молчали. Но вот, ничего не говоря, один за другим все зашагали к шаландам.

Побеждая волну, шаланды отчалили и исчезли в темноте. Левко остался на берегу. Взрослые не взяли мальчика, и он плакал от досады.

Стах велел ему поддерживать огонь.

Левко вернулся к костру. Там стоял лишь один человек – Яков Ковальчук. Рыбный инспектор остался на берегу.

Той ночью рыбаки из Соколиного выселка спасли почти всех пассажиров и большую часть команды парохода «Дельфин», который погиб от взрыва котла. В ближайшие дни спасенные покинули Лебединый остров. Осталась только маленькая девочка, родители которой погибли во время аварии. У нее была разбита голова, и она лежала без сознания. Девочку забрала к себе жена Якова Ковальчука. Малышка наконец пришла в себя, но, либо от удара по голове, либо от страха, забыла все, что знала раньше, забыла даже, как ее зовут. С трудом вспоминала слова и не могла ходить. Прошел год, прежде чем добрая женщина, окружив девочку материнской заботой и лаской, снова выучила ее ходить и говорить, и уже хвасталась ею, как родной дочерью. Инспектор не слишком одобрительно отнесся к действиям жены, но, когда через два года жена неожиданно умерла, он оставил Найдену – так ее называли – присматривать за порядком в своем доме. В выселок он девочку не пускал, в школу она не ходила, потому что была, как все говорили, дефективной.

Гуляя по острову, Люда размышляла об истории Найдены. Эту историю ей рассказала сестра Марка – Мария, и теперь девушка часто думала о девчушке. Больше она ее не видела, хоть несколько раз и проходила мимо дома рыбного инспектора. Во дворе у него всегда было пусто, никаких признаков чьего-то присутствия, и только дым иногда поднимался над трубой.

Со дня на день Люда ждала возвращения отца. Она гуляла по берегу бухты и вглядывалась в море, ожидая увидеть шхуну, пароход или шаланду, на которой прибудет отец. Через несколько дней должен был прийти «Колумб», и она надеялась увидеть и Марка.

Однако вместо «Колумба» пришла другая шхуна. Шкипер рассказал, что «Колумб» послали в открытое море, а оттуда он пойдет в Карталинский залив, на что уйдет дней десять-двенадцать.

Прошло дней восемь, Люда вновь обходила бухту, а когда заметила, что дошла до самого дома Ковальчука, то захотела увидеть Найдену и поблагодарить ее за спасение мальчика. Люда знала, что инспектора сейчас нет дома: он выехал в море на шаландах с рыбаками. Наверное, поэтому Люда и решилась осуществить свою задумку.

Домик выглядел вполне приветливо. Он белел посреди небольшого сада, окопанного канавой и огороженного камышовым забором. Участок располагался на холмике метров за триста от бухты. Люда повернула от берега и поднялась на холм по едва протоптанной тропинке. Через ограду на грядках возле дома она заметила девочку лет четырнадцати, в несуразном платье из грубой мешковины, босую, с ветхой соломенной шляпой на голове. Девочка стояла наклонившись. Она полола грядки и тихонько пела. Люда сразу догадалась, что это Найдена, и начала прислушиваться к словам песни.

Море, не злись,

Ветер, не вей,

Солнышко ясное, свети.

Милый, быстрее плыви!

В это время на огороде появился черный лохматый пес. Это было настоящее страшилище. Высунув язык и тяжело дыша от жары, он приблизился к грядке, на которой трудилась Найдена. Девочка заметила его, подняла голову и улыбнулась псу. Теперь Люда рассмотрела ее лицо. Пес наклонил голову, но тут же вскинул ее, насторожил уши, напрягся и посмотрел в ту сторону, где стояла Люда. Найдена снова взялась за работу, не заметив этого. Люда не стала ждать, когда собака ее обнаружит, и крикнула:

– Девочка!

В тот же миг пес залаял, прыгнул через грядку и бросился к забору. Найдена выпрямилась, увидела незнакомку и прикрикнула на собаку:

– Разбой, назад! Назад! Стой! Стой!

Услышав приказ, пес неохотно послушался. Он остановился на месте, но лаять не перестал.

Найдена стояла, не выказывая ни малейшего желания подойти к незнакомке, чтобы что-то сказать или спросить у нее.

Люда заговорила первой:

– Девочка, пожалуйста, подойди ближе.

Найдена подошла к забору. Следом за ней, перестав лаять, не спеша подтянулся и Разбой. Найдена молчала. Теперь Люда видела загорелое лицо русоволосой девочки, ее приплюснутый носик, глубокие синие глаза и заметный шрам над левым виском.

– Я пришла поблагодарить тебя за то, что ты спасла мальчика в бухте.

Найдена молча слушала, рассматривая незнакомую девушку. Люда, тоже помолчав, продолжила:

– Видишь ли, это я виновата, что он заплыл так далеко, а поблизости в то время не было лодки. Если бы ты не успела первая, мы вряд ли бы его спасли. Я и все мы очень-очень тебе благодарны.

Найдена все так же молчала. Люда следила за ее лицом, которое оставалось равнодушным и бесстрастным. Казалось, что девочка слышит слова, но тут же их забывает. Люда искала в лице Найдены черты, которые свидетельствовали бы о ее дефективности, но ничто, кроме этого странного молчания, не говорило о ненормальности. Выражение глаз Найдены отражало работу мысли. Она, казалось, очень заинтересовалась одеждой Люды.

– Ты очень хорошо плаваешь. А правда, что ты заплываешь далеко в море? Я в прошлом году закончила школу плавания и на соревнованиях в школе заняла первое место. Мне бы хотелось поплавать вместе с тобой.

Разбой отрывисто гавкнул и уселся у ног девочки.

Найдена, словно что-то припомнив, нахмурилась и, взглянув Люде в глаза, сказала:

– Уходите отсюда. Яков Степанович не любит, когда без него приходят чужие. Если он узнает, что вы приходили, он рассердится.

Возле Найдены алела чудесная роза. Люда решила попросить цветок и на этом закончить свой неудачный визит.

– Если можно, подари мне, пожалуйста, один цветок.

Найдена охотно сорвала несколько цветов, связала их вьюнком и бросила через забор. Люда ловко поймала их.

– Спасибо. Ты, если хочешь, приходи ко мне. Меня зовут Люда Ананьева. Мой отец – профессор Ананьев. Мы живем у моего дяди – шкипера Стаха Очерета. Одним словом, спрашивай меня у Очеретов. Приходи. Ну, до свиданья!

Она развернулась и пошла.

– Девушка, – услышала Люда позади голос Найдены и обернулась.

– Скажи, ты сама ботинки сделала? – спросила Найдена, показывая на сандалии у Люды на ногах.

– Нет, я купила.

– Угу! – Найдена отвернулась, позвала Разбоя и направилась к своей грядке.

IX. Фотограф Анч

В тот же день Гришка после раннего купания в компании с двумя ровесниками отправился искать приключений на пастбищах острова. Они оседлали длинные хворостины, представив себя как минимум командирами конного полка, и помчались по острову. Обогнули небольшое стадо коров, которые разбрелись между кустами без присмотра, пробежали вдоль небольшого ручья и разбежались в разных направлениях, договорившись, кто кого будет искать. Гришка забежал дальше всех. Вскоре он увидел пролив, который отделял остров от суши. По проливу плыла лодка, видимо, от Зеленого Камня к острову. Глазастый Гришка долго наблюдал за лодкой, ожидая, когда рядом появятся товарищи с выселка. Но те, наверное, подались в другую сторону и, не найдя его между кустами, решили вернуться в выселок. Гришке надоело прятаться. Мальчик заметил большую яркую бабочку и начал ее ловить. Бегал, пока не накрыл бабочку шапкой. Но когда бабочка оказалась у него в пальцах, она уже не блестела, поскольку потеряла часть своей яркой пыльцы и поломала крылья. Разочарованный Гришка выбросил бабочку и снова перевел взгляд на пролив. Лодка подошла к острову. На берег сошел человек, а лодка повернула назад. Прибывший двинулся напрямик через остров. Гришку этот приезд не интересовал, мало ли кто из Зеленого Камня приезжает! Мальчик решил вернуться в выселок. Он шел не по тропинке, а в высокой траве, которая доходила ему до плеч. В этой траве встречались чудесные синие и голубые колокольчики, а также белые с желтым центром ромашки. Люда как-то просила принести ей цветов, и сейчас Гришка об этом вспомнил. Он собрал уже довольно большую охапку, когда его догнал человек, шагавший от берега.

– Эй, мальчик! – позвал он.

Гришка увидел недалеко от себя высокого дядьку на узкой тропинке. Дядька был в белой фуражке, с плащом на руке. Через плечо на ремне у него висела какая-то коробка. В руке он держал большой чемодан. Дядька был одет в серый костюм, а на ногах у него были черные краги. Мальчик впервые его видел.

– Ты из Соколиного?

– Нет, я с маяка.

– А не подскажешь, как мне пройти к дому рыбного инспектора Ковальчука?

– Просто идите по тропинке, только когда перейдете кладку через ров, возьмите чуть-чуть левее. Там тропинки нет, но идти будете по ровному. А когда выйдете к бухте, увидите дом Ковальчука. Выселок направо, а его дом – налево… только далеко от выселка. Там ни одного дома нет до самого края.

– Спасибо, молодец! – Незнакомец небрежно бросил ему что-то блестящее, а сам пошел, не оборачиваясь.

Это блестящее упало в густую траву. Гришка удивленно проводил взглядом спину высокого дядьки, а потом опустился на колени – искать в траве блестящую штуку. После тщательных поисков нащупал серебряную монету – двадцать копеек. Блестящая, новенькая монета ему понравилась. Он плохо разбирался в стоимости денег, но знал, что за деньги можно купить конфет, орехов и красной шипучей воды в кооперативном магазине, который открывался в Соколином на час утром и на час вечером. Но мальчик не понимал, зачем тот дядька бросил монету.

Незнакомец был уже перед участком Ковальчука, когда почувствовал, что кто-то схватил его за руку. На мгновение он замер и резко обернулся всем телом. Кулаки его сжались, а лицо закаменело, в глазах мелькнул страх. Увидев перед собой мальчика, он облегченно вздохнул, но тут же нахмурился.

– В чем дело? – спросил он.

– Дядь, вы деньги потеряли, – ответил Гришка и протянул ему двадцать копеек. Незнакомец и удивился, и рассмеялся, таким чудаком показался ему мальчишка.

– Это я тебе дал.

– Нет, спасибо.

Гришка развернулся и побежал назад. Незнакомец спрятал монету и пошел дальше. Через несколько минут он стоял перед калиткой во двор Ковальчука. Крикнув, незнакомец стоял и ждал, чтобы кто-то вышел.

Вскоре из-за дома появилась Найдена. Она остановилась посреди двора и молча смотрела на посетителя. Разбой залаял еще громче, рвался к калитке, но через забор не прыгал.

– Яков Степанович дома?

– Нету.

– Отгоните собаку, мне нужно зайти.

Девочка покачала головой.

– Не могу, – сказала она. – Якова Степановича нет дома, без него не пускаю.

– Но почему? Я же никого не съем.

Девочка молчала. За нее отвечал Разбой, лаявший до хрипоты. Незнакомцу приходилось сильно напрягать голос, чтобы перекричать этот лай.

– Послушайте, у меня к нему дело. Когда он будет?

– Может, к вечеру.

– Да подойдите ближе.

Найдена подошла почти к самой калитке.

– Слушайте, я фотограф. Хотите, я вас сфотографирую. – И незнакомец начал доставать из футляра фотоаппарат.

Однако ни его слова, ни его аппарат не оказали на девочку ни малейшего влияния. Он опять начал уговаривать придержать собаку и пустить его в дом. Но Найдена не отвечала. Наконец она заявила:

– Можете со мной не разговаривать, потому что я дефективная, – развернулась и ушла.

Фотограф рассердился и даже попытался сам открыть калитку, но Разбой вздыбил шерсть, оскалил зубы и так прыгнул на калитку, что назойливый посетитель не осмелился продолжать задуманное. Он вынул из кармана часы, посмотрел, сколько осталось ждать до вечера, отошел на лужайку и присел на край маленького глинистого обрыва, подмытого весенней водой. Устроившись там, он достал из чемодана два бутерброда, и, уминая их, стал рассматривать окружающую местность.

Он ждал терпеливо, но, на свое счастье, не очень долго. Оказалось, что шхуна, которую видела Люда, была «Колумбом». И он действительно привез ее отца, а вместе с ним и Якова Ковальчука, которого забрали в море с рыбацкой шаланды. Инспектор в выселке не задержался, пересел на свой каюк и по береговой линии вернулся домой. Фотограф видел, как каюк причалил к доске, заменяющей пристань. Затем человек привязал каюк к столбику, вколоченному в берег, а сам пошел ко двору инспектора.

Фотограф подошел к человеку и, вглядываясь в его лицо, произнес:

– Здравствуйте, Яков Степанович, еле дождался вас. А тут девочка ваша никак не пускает не то что в дом, а даже во двор.

– Здравствуйте, – ответил инспектор и удивленно всматривался в незнакомца, который вел себя так, словно они знали друг друга уже много лет. – А вы по какому делу?

– Я фотокорреспондент. Моя фамилия Анч. Приехал сюда из редакции журнала «Рыбак Юга». Не слышали? Это новый журнал. Вскоре выходит первый номер. У меня задание от редакции дать фотозарисовку о рыбаках Лебединого острова. Вот мое удостоверение и рекомендательное письмо для вас из рыбной инспекции. – Он протянул Ковальчуку свои бумаги.

– Как же вы сюда попали?

– Я ехал по суше через Зеленый Камень. Оттуда меня переправили на лодке через пролив.

– И чем я могу вам помочь?

– Во-первых, вы познакомите меня с местными рыбаками, поможете выбрать самые интересные объекты для фотографирования… Мне рекомендовали вас как опытного человека. Еще мне советовали попросить у вас приюта на эти несколько дней. Редакция меня в средствах не слишком ограничивает, и я рад расплатиться с вами так, как вы оцените свои хлопоты, связанные со мной.

Ковальчук пригласил фотографа во двор.

– А девочка молодец! Это ваша дочка?

– Ну так… приемная. Вы не удивляйтесь ее поведению, она немного дефективная.

X. Формула Андрея Ананьева

Возле дома Стаха Очерета состоялось собрание, которого никто не созывал. Люди собрались сами. Уже две недели весь выселок говорил про песок, найденный профессором Ананьевым. Большинство было уверено, что в этом песке есть золото. Кое-кто из соколинцев даже ходил к песчаному холму и рылся там, но золота никто не нашел. Команда «Колумба» после разговора с профессором рассказала на острове про торианит, но им и верили, и не верили. Марков дед, старый Махтей, когда-то давно плавал матросом на разных пароходах и многое знал. Он побывал во всех уголках земного шара, не раз посещал Америку, Африку, Австралию, острова Тихого океана, антарктические моря, но ни про какой торианит никогда не приходилось слышать. Однако он твердо верил в науку и всех убеждал, что наука может «до всего докопаться», из морской воды и золото добывают, но полагал, что команда «Колумба» не вполне поняла профессора.

– Не иначе как, – рассуждал он, – нефть там должна быть. Это теперь самое главное для военно-морского флота и для нас.

Как бы там ни было, но как только профессор вернулся в Соколиный выселок, дом шкипера Стаха наполнили дети, женщины и рыбаки, которые либо вернулись с моря, либо не выходили в тот день на промысел. Всем хотелось услышать новости про этот необычный песок.

В доме все не поместились. Вышли во двор и устроились кто на траве, кто на старых стропилах разобранного в прошлом году навеса, кто на завалинке.

– Ну, товарищи, песок у вас ценный, – начал профессор. – Все вы слышали о дирижаблях. Наверное, даже видели их на рисунках. Это большие аэростаты, они держатся в воздухе при помощи газа, который легче воздуха, а летают при помощи мотора, прикрепленного к гондоле. Дирижабли появились чуть раньше самолетов, но выяснилось, что самолеты строить легче и дешевле. Во время империалистической войны в разных странах построили несколько сотен дирижаблей, которые сослужили добрую службу своим армиям. Но большая часть тех дирижаблей погибла. Оказалось, что уничтожить дорогой воздушный корабль очень просто. Дирижабль наполняется самым легким в мире газом – водородом. Этот газ, который в химическом соединении с кислородом дает воду, является одним из самых горючих в мире веществ. Механически смешиваясь с кислородом или воздухом, он создает невероятно сильное взрывчатое вещество – гремучий газ. А потому достаточно одной искры, проникшей сквозь оболочку дирижабля, чтобы водород вспыхнул, сразу же смешался с воздухом и сильным взрывом уничтожил воздушный корабль.

Зажигательные снаряды зенитных орудий быстро уничтожали дирижабли. За время империалистической войны Германия построила сто двадцать три больших дирижабля, которых назвали «цеппелинами» в честь одного из первых строителей дирижабля – генерала Цеппелина. Эти цеппелины, подожженные снарядами, гибли буквально мгновенно, превращаясь в груды руин.

Но один раз английские зенитчики, обстреливая немецкий цеппелин, заметили, что, хоть зажигательный снаряд и попал в его оболочку, дирижабль не взорвался, а лишь повернул и полетел назад.

Это странное явление не скоро удалось объяснить. Уже гораздо позже узнали, что немцы стали наполнять оболочки своих дирижаблей не водородом, а газом гелием. Подъемная сила этого газа всего на восемь процентов меньше подъемной силы водорода. Но гелий не горит. Он относится к группе газов, которые кто-то из химиков называет благородными газами, а кто-то – ленивыми, потому что они не вступают в химическое соединение ни с одним из веществ. А значит, наполненный гелием дирижабль не боится воспламенения.

Но когда узнали, что немецкий дирижабль наполнен гелием, удивились еще больше, чем тогда, когда он не загорелся от снаряда. Ведь гелия в мире добыто очень мало. В начале империалистической войны в Соединенных Штатах Америки один кубический метр гелия оценивали в двести тысяч рублей золотом. Тогда во всех американских лабораториях не нашлось бы и десятой части кубического метра гелия.

«Гелий» в переводе на наш язык означает «солнечный». Такое название связано с тем, что впервые этот газ нашли не на Земле, а на Солнце. Астрономы, изучая состав Солнца, в 1873 году открыли там вещество, которое до сих пор никто на Земле не знал. Лишь через двадцать семь лет после этого гелий нашли на земном шаре, в минерале клевеит. Позднее гелий обнаружили в воздухе. Но в воздухе и клевеите его так мало, что добыча солнечного газа стоила огромных денег.

Еще позднее гелий нашли в Бразилии, в так называемом монацитовом песке. Перед первой мировой войной Германия ввезла к себе несколько тысяч тонн этого песка. Во время войны немецкие химики из привезенного песка добыли гелий. Кроме того, они нашли гелий в источнике минеральной воды на одном из своих курортов. Но там его было немного, и Германия вскоре исчерпала свои запасы.

Тем временем Соединенные Штаты Америки, вступив в империалистическую войну, расширили добычу гелия. Они нашли у себя его природные источники. Теперь у них есть два больших завода по добыче солнечного газа, и они получают гелий в необходимом им количестве. Сейчас в Соединенных Штатах гелий стоит всего в десять или пятнадцать раз дороже водорода. За границу американцы свой гелий продают очень редко и в очень небольшом количестве. Каждый раз на продажу гелия за рубеж требуется специальное разрешение американского правительства.

Дешевый гелий ищут во всех странах мира. Дорогой гелий повсюду можно добывать из воздуха, но стоимость его огромна. Это так же невыгодно, как добывать золото из морской воды, хотя мы знаем, что в морской воде золото есть. Дешевый гелий позволяет защитить от пожара дирижабли, аэростаты, стратостаты и двинет вперед постройку огромных воздушных кораблей.

В Индийском океане возле берегов Индии есть остров Цейлон. Он принадлежит англичанам. На этом острове найден минерал торианит. Исследователи обнаружили, что из каждого килограмма торианита можно добыть десять литров гелия. Для этого достаточно расплавить торианит на огне.

На песчаном холме нашего острова я нашел черный песок. Мне показалось, что в этом песке много торианита, а значит, и гелия. Мои ожидания оправдались. Это высококачественный песок, содержание в котором торианита куда выше, чем в песках островов Индийского океана. Из него, безусловно, можно добывать гелий, а кроме того, еще одно вещество, которое называется мезоторий – заменитель радия, он оценивается в пятьдесят тысяч рублей за килограмм.

Для того, чтобы наладить этот промысел, нужно хорошо знать две вещи. Во-первых, много ли здесь этого песка, а во-вторых, нужно найти способ быстрой и дешевой добычи гелия в больших объемах.

Затем профессор обрисовал будущее Лебединого острова, когда на нем будет создано предприятие по добыче гелия и мезотория.

Слушатели еще плотнее окружили его. Никто, кроме двоих, до позднего вечера не покинул собрание. И когда уже высоко поднялась полная луна, где-то к полуночи разошлись они, взбудораженные и восхищенные рассказом профессора.

Теми двумя, раньше всех покинувшими собрание, были Марко и Люда. Они знали больше, чем остальные, потому что чаще виделись с профессором. Примерно то же он рассказывал сегодня днем, во время путешествия по морю на шхуне. Люда даже могла бы кое-что добавить, ведь отец держал ее в курсе своих дел.

Дойдя до моря, парень и девушка уселись на небольшие бочки из-под рыбы. Обоим хотелось поговорить, и они решили сделать это во время собрания, так как шкипер заявил, что «Колумб» сегодня отправится в Лузаны. Он не хотел надолго задерживать несоленую рыбу.

Теплая лунная ночь и величие морского пейзажа располагали к дружескому разговору. Марко рассказал про последний рейс «Колумба» в открытое море и Караталинский залив. Затем помечтали о будущем Лебединого острова, определяя свое место в этом будущем. Люда колебалась, какую профессию выбрать – геолога или химика. Ее интересовали обе науки, и обе связывались в ее мыслях с перспективами работы на Лебедином озере. Марко тоже высказал мысль о том, не стоит ли и ему учиться на химика, но быстро передумал и решил остаться моряком.

– Знаешь, когда я была младше, я мечтала стать садовником и разводить цветы. Я и сейчас очень люблю цветы.

Люда вспомнила о цветах, которые ей принес Гришка, и рассказала о своих сегодняшних приключениях. Марко с интересом выслушал ее рассказ про Найдену.

– Понимаешь, – сказала наконец девушка, – она немного чудная, очень неразговорчивая и слишком бедно одета, а это в наше время как-то даже неудобно… Но одежда зависит не от нее. Зато выражение ее лица и те несколько слов, которые она произнесла, по-моему, вполне доказывают, что она абсолютно нормальна.

– Я ее видел всего несколько раз, и то издалека. Инспектор не выпускает ее из дома, а к нему тоже редко кто ходит, его не любят, хоть он очень давно живет на острове. Особенно он досаждает своими инструкциями и распоряжениями. Всегда возит их с собой и всегда находит, к чему прицепиться. Он злее своего Разбоя. Про девочку всегда говорит «дефективная, боюсь, как бы кому беды не наделала».

– Знаешь, ее заинтересовали мои сандалии, и я подумала… вот бы в Лузанах купить и подарить ей такие же.

В это время собрание окончилось, и рыбаки начали расходиться. Первым на берег пришел Левко, увидел Марка и Люду и шутливо поинтересовался, почему это у них свидание на таком видном месте.

– А мы тут о твоей крестнице разговариваем, – ответил Марко.

В Соколином иногда в шутку называли Найдену крестницей Левка, вспоминая, как он беспокоился о спасении людей с «Дельфина». Левко одно время начал интересоваться спасенной девочкой, но в первый год она не ходила и не разговаривала, а скандальный инспектор кого угодно мог отвадить от своего дома.

Люде пришлось второй раз рассказывать о своей встрече и разговоре с Найденой. Теперь она говорила с еще большей запальчивостью, и о ее одежде, и о запрете Ковальчука подпускать кого бы то ни было к дому.

– Тоже мне, миллионер, – презрительно сказал Левко. – Боится, что ограбят. Специально из-за моря ради него бандиты явятся… Так, говоришь, она в лохмотьях?

– На ней все целое, но это просто два сшитых мешка, в которых прорезаны дыры для головы и рук.

– Вот же гадина! – пробормотал Левко.

Люда повторила свое предложение – подарить Найдене сандалии. Марко ее поддержал.

– Сандалии? – переспросил моторист. – Обязательно. И не только сандалии, я ей все привезу. Завтра в Лузанах все магазины переверну. Пусть Яков Степанович попробует не позволить сделать крестнице подарок. А потом еще проверим, правда ли она такая дефективная, как он рассказывает. Или это он ее такой сделал…

Послышались тяжелые шаги шкипера. Луна оставалась у него за спиной, и его тень тянулась перед ним.

– Эй, команда! – весело позвал их Стах. – Давай на корабль! Быстрей пар разводи, выходим!

Юнга и моторист распрощались с Людой и договорились в следующий раз вместе проведать Найдену.

Девушка вернулась домой. В большой комнате отец сидел за столом, склонившись над широким блокнотом. Керосиновая лампа освещала хлеб на столе перед ним, порезанную кусочками кефаль и высокий кувшин с кислым молоком. Он, по всей видимости, к ужину еще даже не притрагивался, полностью сосредоточившись над какими-то вычислениями. Между пальцами у него дымилась сигарета. Дочь деловито подошла к профессору, выхватила эту сигарету и выбросила в открытое окно. Отец вздрогнул, сердито на нее посмотрел и очень спокойно сказал:

– Прости, но будь осторожнее. Здесь сигарета может стать причиной пожара.

Люда подошла к окну, посмотрела, куда упала сигарета, и ответила:

– Нет, пожара не будет, но где же твое обещание, данное доктору, что ты не будешь курить целый месяц? А еще ты обещал ложиться на Лебедином острове не позже двенадцати.

– Сейчас без пяти двенадцать, – отозвался профессор, – а главное, я только что окончательно упростил свою формулу. Она стала кристально ясной, как прозрачная вода.

XI. Девочка со свечкой

В тот же вечер в доме инспектора, где-то около полуночи, при свете большой керосиновой лампы инспектор Ковальчук и его гость пили чай. Найдена сидела в углу и клевала носом. Она постелила фотографу на кровати, а теперь наливала чай и подавала на стол еду, когда ей приказывали. Ковальчук рассказывал о рыбацких делах, жаловался на скучную и однообразную жизнь на острове. Анч, дымя сигаретой, спокойно, но не очень внимательно слушал. Время от времени он косился на девочку, словно ждал, когда же она уберется прочь. Наконец спросил:

– А почему девочка не идет спать? Она же вот-вот захрапит.

– Ага… – Ковальчук перевел взгляд на свою воспитанницу. – А и правда… Найдена, иди спать.

Девочка вышла в маленькую каморку за стеной, где стоял короткий топчан, на котором она спала. В каморке не было окон, и девочка зажгла свечку. Она постелила рваную тряпку, бросила подушку, набитую морской травой, и начала раздеваться. Но когда она укрылась другой тряпкой и уже хотела погасить свечу, разговор, долетавший сквозь дощатую стену, привлек ее внимание. На лице, освещенном свечой, появилась настороженность. Девочка повернула голову и почти прижалась одним ухом к стене. Дрожащий огонек свечи заставлял тени танцевать на стене и отражался в глазах Найдены. Она хорошо слышала беседу в соседней комнате.

– Я ничего подобного… не знаю, – хрипел голос Ковальчука.

– Возможно, – слышался второй, ироничный голос, – возможно, это ошибка, но, – голос приобрел твердость металла, – возможно, вы узнаете человека на этой фотографии?

На полминуты зависла тишина.

– Фотография эта, – продолжал Анч, – сделана в 1918 году, смотрите, вот.

Найдена услышала, как кто-то вскочил на ноги, уронив стул.

– Успокойтесь, господин хороший! – приказом прозвучал тот же металлический голос, который, как Найдена уже знала, принадлежал Анчу.

– Отдайте, – шипел Ковальчук, – отдайте!

– Во-первых, я физически сильнее вас, во-вторых, это не единственный экземпляр. Успокойтесь… Вы слишком нервничаете. Запомните, во всех жизненных обстоятельствах нужно быть спокойным, и тогда из любого положения можно найти выход.

Было слышно, как инспектор садится на стул. Снова молчание. Так прошло минуты полторы. Найдена слышала стук своего сердца и едва различимое потрескивание свечи.

– Отдайте, я требую! – воскликнул Ковальчук.

– Тише. Может проснуться ваша придурочная. Она решит, что я вас режу.

– Да вы и режете, без ножа режете, – плаксивым голосом ответил Ковальчук.

Свеча разгорелась, фитиль вытянулся, воск тяжелыми каплями катился с нее и застывал на пальцах. Но Найдена не замечала этого. Она слушала. И внезапно Анч спросил:

– Послушайте, ваша дефективная вправду спит?

Скрипнул стул, и послышались шаги. Найдена отскочила от стены, дунула на свечку и пальцами сжала фитиль. Свет погас, и все растворилось в темноте.

Ковальчук открыл дверь в каморку, зажег спичку, посмотрел на девочку, которая свернулась калачиком, и вернулся назад к Анчу.

– Пока что, – говорил фотограф, – я могу выдать вам три тысячи рублей.

– Вы обещаете мне обеспечение за границей?

– Безусловно. Но это, как и мой аванс, нужно отработать.

– То есть?..

– О, дело не слишком сложное. В Соколином выселке сейчас находится профессор Ананьев. Об этом я узнал от вас два часа тому назад.

Слова «профессор Ананьев» показались Найдене знакомыми. Ага, это фамилия той девушки, которая приходила днем.

– Вас интересует этот профессор? – спросил Ковальчук.

– Да. Нам нужно знать каждый его шаг. Он разыскал здесь торианитовый песок. Поэтому я задержусь на некоторое время, в течение которого вы будете выполнять обязанности моего помощника.

– Ну, а потом?

– Когда мы выполним наше задание, – слова Анча звучали многозначительно, – мы вместе покинем остров. Перебраться через границу не так сложно, как вы думаете.

– Да… да… И все же… мне не совсем понятно это задание…

– Ой, какой вы недотепа… Торианитового промысла на острове быть не должно. Вот и все! – выразительно закончил Анч.

– А профессор Ананьев?

– У него больное сердце… Врачи опасаются, что он долго не проживет. Понимаете?

– Да… Та-а-ак… А если я не согласен?

– Можете заявить на меня, но не надейтесь, что вам простят 1918 год. У нас материалов более чем достаточно… Во-вторых, можете быть уверены, что у нас длинные руки. В-третьих, если вы еще раз обдумаете ситуацию, в которой оказались, то согласитесь, что этот выход из вашего положения – наилучший. Вы удовлетворите свою скрытую ненависть и получите немалую награду… А пока что мы будем ложиться спать. Доброй ночи!

Найдена слышала, как кто-то вышел во двор, и все стихло. Она лежала с открытыми глазами и не могла заснуть. Девочка надеялась услышать еще что-нибудь. Но в комнате было тихо.

Анч выкурил перед сном сигарету и смотрел в окно на залитый лунным светом двор, по которому задумчиво прохаживался, от калитки до огорода и обратно, Яков Ковальчук. Анч так и оставил его ходить и думать, а сам спокойно устроился на кровати инспектора.

Найдена заснуть не могла. Очень редко бывало так, чтобы она не засыпала сразу. Девочка мало что поняла из услышанного. Но ей было ясно, что человек, который к ним приехал, подговаривал Якова Степановича на что-то плохое. Зная инспектора, она почти не сомневалась, что он за это плохое возьмется. Они что-то задумали против отца той девушки.

Найдена очень редко появлялась в Соколином. Она не любила выселок. Хулиганы-мальчишки кричали «дефективная» и сбегались смотреть на нее, как на странного зверя. Тетки жалостливо качали вслед головой, а взрослые рыбаки почти не обращали на нее внимания.

О профессоре Ананьеве и его дочке она узнала только вчера. Девушка в сандалиях произвела на нее огромное впечатление тем, что пришла выразить благодарность. Найдена почти не помнила, чтобы кто-нибудь когда-нибудь ее благодарил. Разве что какой-то рыбак механически говорил «спасибо» за кружку воды. Теперь она во второй раз услышала про Ананьева. Странное у него имя – «профессор». Нет, ну всякие имена бывают. Девочка снова и снова продумывала подслушанный разговор. Она не любила Якова Степановича. Более того, она его боялась и ненавидела, хоть и привыкла беспрекословно ему подчиняться. Единственным человеком, которого Найдена вспоминала с теплотой и слезами на глазах, была покойная супруга Ковальчука. Но после ее смерти девочка осталась под присмотром инспектора и больше не видела доброго отношения.

Был еще один человек, к имени которого она относилась почти с благоговением, но видела она этого человека очень редко, а говорить с ним и вовсе никогда не говорила. Это был Левко Ступак. Когда-то какой-то рыбак шутливо сказал при ней другому, что она Левкова крестница, а потом пояснил, что ее когда-то спасли благодаря Левку. Она спросила потом об этом у Ковальчука. Тот рассердился, накричал на нее и сказал, что спас ее он, а не Левко, который тогда был еще сопляком. Найдена не верила инспектору, поэтому спросила как-то об этом у какой-то тетки, и та подтвердила слова рыбака.

Девочка вспоминала свою беспросветную жизнь и теперь к маленькому количеству тех, кого она любила, добавила новую знакомую – Люду Ананьеву. Думая о ней, девочка наконец заснула.

XII. На песчаном холме

В центральной части острова, ближе к проливу, вздымались две конусообразных верхушки песчаного холма. Этот холм напоминал гигантского верблюда, который лежит на земле, низко опустив голову. На Лебедином холм казался настоящей горой, хотя высотой он был не больше тридцати метров. Тянулся он метров на полтораста с северо-запада на юго-восток, начинаясь у маленького озерца. Холм был покрыт ковром жестких трав, среди которых цвели кусты шиповника. Достаточно было копнуть грунт сантиметров на сорок, чтобы добыть под черноземом серый песок с черными зернами. Об этом необычном песке жители Лебединого острова знали давно. Впервые его обнаружили пастухи, но он никому не был нужен, и никто им не интересовался. Лежал холм примерно в шести километрах от поселка. Во время одной из экскурсий Андрей Ананьев заинтересовался этим холмом и обнаружил в нем торианит.

Вскоре после возвращения на остров однажды утром профессор вместе с Людой направился к песчаному холму. Вооружившись лопатками, молотками, компасами и рулеткой, они шли по высокой траве, слушая птичий щебет и провожая взглядами чаек, которые пролетали над островом. К тому времени, как высохла роса, они уже подошли к подножию холма. Профессор решил обмерить холм, прокопать в нескольких местах грунт и приблизительно определить положение поверхностного пласта торианитового месторождения.

– Нам нужно поставить тут палатку, – сказал отец, – если уж серьезно подходить к работе. В палатке можно укрыться от солнца, отдохнуть, спрятать инструмент.

– А то и совсем перебраться сюда на несколько дней, – предложила Люда.

– Совсем – нет, потому что в этой луже, скорее всего, есть малярийные комары, на ночь здесь оставаться не стоит.

– Но ведь на острове о больных малярией ничего не слышали.

– Это не значит, что здесь нет малярийного комара. Анофелес может жить и без малярии.

– Но если комар не переносит инфекцию, он же не опасен.

– Ты права, но я, как ты говорила, когда была маленькой, правее. Нужно быть осторожней. Во-первых, мы не знаем, безопасны ли здешние комары, а во-вторых, стоит появиться одному малярийному, и болезнь немедленно здесь распространится.

– Пока что, папа, можно не спорить.

– Правильно. А когда здесь будет организован промысел, все эти лужи уничтожим или зальем нефтью, напустим в них гамбузий, и малярии здесь не будет.

Не прерывая разговора, начали работать. Прежде всего профессор хотел поделить, при помощи рулетки, поверхность холма и окружающую местность приблизительно на расстоянии до ста метров от его краев, на квадраты, по десять тысяч квадратных метров в каждом. Таких квадратов должно было быть двенадцать, то есть, они могли занять сто двадцать тысяч квадратных метров, или двенадцать гектаров. На этой площади профессор хотел раскопать грунт, наметив для этого места для тридцати двух маленьких шурфов. Углы каждого квадрата они обозначали ямками.

Не спеша, часа за полтора, отец с дочкой почти наполовину размерили квадраты. Тем временем солнце начало припекать. Профессор сбросил китель, оставшись в одной рубашке, разулся и ходил босиком. Люда смеялась. Вот бы его таким показать в университете на кафедре. Она жалела, что не взяла фотоаппарат.

– А кто это к нам идет? – вдруг спросил профессор, вглядываясь в сторону. – Кажется, этот человек и несет фотоаппарат.

Люда, посмотрев в направлении, куда указывал отец, увидела высокого человека с футляром на ремне через плечо, как обычно носили фотографы.

Это был Анч. Он утром явился в Соколиный вместе с инспектором, познакомился с рыбаками, потом узнал, где найти профессора Ананьева, и подался туда же. Он искал встречи с человеком, ради которого приехал на этот маленький остров. Подойдя достаточно близко, он увидел, что его заметили, и поспешил к профессору и Люде. Поздоровавшись и отрекомендовавшись, он сообщил, что прибыл сюда только вчера по поручению редакции сделать фотоочерк о рыбаках Лебединого острова и вообще об острове.

– Здесь я узнал о ваших открытиях и, естественно, просто не могу не зафиксировать такое событие. Надеюсь, вы не возражаете. Это же колоссальное открытие, профессор!

Андрей Ананьев улыбнулся, и тут же его лицо стало серьезным, хотя в глазах промелькнула хитрая искорка. Он очень вежливо заметил, что в целом возражений не имеет, только не хочет, чтобы его фотография появилась в прессе. Открытие хоть и интересное, но практическое его значение пока неизвестно и не следует раздувать это в событие, придавая ему очень большое значение. И все же он рад познакомиться с фотокорреспондентом и надеется, что тот поможет снимать ему отдельные объекты и рельефы местности, потому что хотя он сам и его дочка фотографируют, но их снимкам зачастую недостает той четкости, которой добиваются специалисты в этом деле.

Анч охотно согласился помогать, обещал ни единой фотографии без разрешения профессора нигде не размещать, тут же вытащил «лейку» и начал щелкать. У него было два новейших аппарата, «лейка» и еще один, портативный фотоаппарат со сменными объективами. Фотокорреспондент попросил не обращать на него внимания и продолжать работать, потому что он, как художник, не терпит позирования. Однако требовал то повернуться к свету, то убрать руку, выше поднять плечо, ниже наклонить голову и тому подобное.

– Начинается тирания, – добродушно улыбаясь, вполголоса сказал профессор.

Анч вытащил портсигар и предложил сигарету. Андрей Ананьев протянул было руку, но, поймав осуждающий взгляд Люды, улыбнулся, поблагодарил и объяснил, что хоть он и заядлый курильщик, но обещал в течение отпуска не курить… А тут, мол, еще и контроль…

Фотокорреспондент шел следом за «геодезической партией», как называл профессор себя и Люду, и засыпал профессора вопросами относительно торианитового месторождения и использования торианита; его интересовало, целесообразно ли начинать здесь промышленную добычу, ведь холм не так уж и велик, и даже если он полностью состоит из торианитового песка, его ведь совсем немного в сравнении с залежами других руд, которые ему приходилось видеть в разных местах.

– Я не знаю, ограничены ли залежи только этим холмом, – ответил профессор, – может быть и так, что на определенной глубине весь Лебединый остров стоит на торианитовых породах. Возможно, это просто выход из глубины большой торианитовой жилы. Это требует исследования. И, наконец, этот холм обладает ценностью, потому что песок из него – почти концентрат, который обычно выходит из обогатительной фабрики. Тут очень интересно проследить историю этого холма, узнать, каким образом он поднялся над равнинным островом. Можно предполагать, что на торианитовые пески давили какие-то тяжелые породы и они вытолкнули песок на поверхность. Собственно, это специальная геологическая проблема, едва ли она вам интересна. Журналистов все это, как правило, интересует в более популярной форме изложения. Должен отметить, что торианитовый песок в этом холме очень высокого качества. Уверен, что если на его разработку потратить сто миллионов, он даст продукции на два миллиарда. Если же окажется, что это всего лишь выход огромных россыпей, то цифра увеличится в столько раз, во сколько россыпи окажутся больше этого холмика.

– А скажите, техника добывания гелия из песка – легкое дело?

– До настоящего времени – отнюдь. Но в моем портфеле лежат бумаги, из которых видно, что некоторые люди думают про это дело, и, похоже, проблема решена.

– Ну, а для чего же столько гелия? Если для дирижаблей, то это, безусловно, ценно, но едва ли воздухоплавание будет иметь сейчас такое большое значение, когда так очевидны колоссальные успехи авиации.

– Значение оно будет иметь, безусловно, большое, мне кажется, что гелий вскоре понадобится во многих технических отраслях. Недавно я говорил на эту тему со специалистом по благородным газам, профессором Китаевым. Он на пороге очень важных и интересных открытий.

– Каких же?

– Ну, это его работа. Незаконченные исследования разглашать не положено.

– Скажите, пожалуйста, вы думаете – здесь много торианита?

– Я в этом почти уверен.

– А гелий можно добывать из каких-нибудь еще веществ?

– В каждом веществе, в котором есть уран или торий, имеется и гелий. Но в одном веществе, не содержащем одного из этих элементов, гелия нет. Этот благородный газ непрерывно рождается из урана и тория. Частично гелий выходит в воздух – поэтому в каждом литре воздуха есть пять кубических миллиметров гелия, – частично он сохраняется в тех минералах, которые его содержат. И чем менее порист этот минерал, тем больше гелия в нем остается. Торианит – один из тех минералов, который больше всего сохранил гелия. Кроме того, гелий есть в монаците, фергусоните, клевеите, гематите, но в них его намного меньше. Вполне возможно, что мы здесь найдем и эти минералы, но основным исходным сырьем для нас остается торианит.

– Позвольте помочь вам размерять. Мне приятно будет знать, что я одним из первых работал на этом холме.

– О, пожалуйста. Вы с Людой продолжайте размерять, а я начну копать первые шурфы.

Профессор взял лопату и пошел на самую высокую точку холма, с которой решил копать, а фотокорреспондент и Люда отправились дальше с рулеткой. Рулетка была длиной в 25 метров, и приблизительно на таком расстоянии они разговаривали. Анч был невероятно вежлив. Иногда он говорил Люде комплименты, иногда срывал для нее цветок, рассказывал ей короткие интересные истории из своих корреспондентских приключений. Он спросил, каким спортом она занимается, умеет ли танцевать. Часа через два, когда они возвращались домой, они уже были если не друзьями, то очень хорошими знакомыми. Прощаясь, договорились в ближайшие дни поиграть в волейбол и потанцевать под патефон или радио, которые были в соколинской избе-читальне.

XIII. Подарок

Вечером того же дня Анч проявил фотопленку, просушил ее, приладил в каморке Ковальчука портативный увеличитель и на следующее утро, едва проснувшись, начал печатать первые свои фотографии на Лебедином острове. Ковальчук, по поручению Анча, отправился в Зеленый Камень. Там производили байдарки, которые славились своей легкостью и скоростью. Анч поручил Ковальчуку купить самую лучшую, не жалея денег, и немедленно доставить ему.

Найдена приготовила для Анча завтрак, убрала комнату и вышла за водой. Он приказал принести в каморку ведро воды, таз, несколько тарелок и свечку для красного фонаря.

Оставшись в комнате один, фотограф начал копаться в своем чемодане. Вытащил оттуда несколько патронов с фотохимическими реактивами, достал коробку с сигаретными гильзами и прибор для набивания сигарет. Словно для пробы, он набил табаком две гильзы. Делал он это мастерски: сигареты получались словно с фабрики. Затем он открыл один патрон с надписью «металлогидрохинон» и очень осторожно высыпал на бумажку немного рыжего порошка. Перед этим он засунул в ноздри по кусочку ваты, старался не дышать на порошок и губы все время держал плотно сжатыми. В закрутке из пергаментной бумаги он смешал порцию табака с крошкой рыжего порошка и набил две сигареты. На мундштуке этих сигарет он сделал карандашом едва заметные обозначения, спрятал свой «металлогидрохинон» в пергаментную бумажку, которую скатал в комок, положил три изготовленные сигареты в одну половинку портсигара – из них одна была с порошком, – а вторую половину набил сигаретами из фабричной коробки «Экстра». Закончив эту процедуру, взял в руку скомканную бумажку и, улыбаясь, вполголоса произнес:

– Трифенилометрин, трифенилометрин, интересно… двадцать-двадцать пять минут – никаких признаков… И внезапно сильная головная боль… синеют губы, ногти, движения рук и ног делаются неконтролируемыми. Через десять минут паралич, а через три-четыре часа – конец… Хм… хм… Где же наша дефективная? Надо руки помыть.

Анч прошел через комнату, ногой открыл дверь в сени и вышел из дома. Найдена подходила к нему с полным ведром воды.

– А-а, подожди-ка… Сначала слей мне на руки, – фотограф выбросил скомканную бумажку через ограду и подставил ладони. Девочка начала сливать. Анч мыл руки долго и тщательно. Найдена удивленно взглянула на него и спросила:

– Вы зачем чистые руки так моете?

– Как это чистые?

– Вы же недавно умывались.

– Я же сейчас буду печатать фотографии. Для этого нужно, чтобы руки были абсолютно чистыми. Кстати, хочешь, я тебя сфотографирую?

– Как это?

– Портрет твой на бумаге сделаю. Карточку фотографическую, понимаешь?

– Снимете на карточку?

– Прямо сейчас, хочешь?

В глазах Найдены блеснули огоньки, на лице появилась какая-то растерянность. Казалось, в ней борются противоречивые желания.

– Нет, не хочу, – мрачно ответила она, и снова перед Анчем стояла нерасторопная и неприветливая девочка, у которой едва ли что-то шевелится в голове.

– Вот дефективная, – буркнул Анч, но, желая завоевать симпатию девочки, вслух сказал, обращаясь к ней: – Пусть будет по-твоему, ты молодец… Яков Степанович не понимает, какое счастье ему выпало – тебя воспитывать… Ну, а если я покажу тебе, какие карточки сделал, тогда ты захочешь фотографироваться?

– Не надо, – буркнула Найдена.

Анч ничего не сказал, взял ведро с водой и пошел в каморку, где днем ранее оборудовал фотолабораторию. Девочка осталась во дворе. У нее было много работы. Ведь она должна была не только готовить для Ковальчука и его гостя и заниматься огородом, ей нужно было еще кормить двух поросят, кур и уток, которых охранял злобный Разбой.

Найдена выпустила поросят пастись за калитку. Позвала туда Разбоя присматривать за ними. Несколько минут смотрела на поросят: один из них был черный, второй рябой.

Черный прошелся по траве, приблизился к выброшенной фотографом бумажке, ткнул ее пятачком, хрюкая, потер несколько раз, долго нюхал, в конце концов бросил и начал щипать траву.

Найдена вернулась во двор. Закончив дела с живым населением ковальчуковой дачи, девочка вооружилась тяпкой и пошла на огород к свекле. Она так заработалась, что прошло где-то полчаса, прежде чем она разогнулась, поправила шляпу и стерла со лба пот. И тогда услышала с моря песню:

Пенится море широкое,

Наша шхуна по волнам летит.

Сердится море глубокое,

Шхуна за рыбой спешит.

Вдоль берега медленно шел под парусами «Колумб». На палубе стояли Люда, Левко и Марко. Они пели. Андрей Камбала, наклонившись на корме над рулем, подпевал. Шхуна почти подошла к доске, у которой стоял на привязи каюк Ковальчука, и Марко бросил якорь. Левко спрыгнул на доску, затем канатом подтянул к ней «Колумб». Следом за мотористом на берег сошли Люда и Марко. Андрей перебросил им какой-то пакет и остался на шхуне.

Найдена, оперевшись на тяпку, внимательно следила за шхуной. Сомнений не было: эти трое, которых она знала, пусть даже очень плохо, приехали к инспектору. Наверное, по важному делу, его нет, ей придется с ними разговаривать. Заволновалась. Все трое шли к их дому. Впереди Левко с пакетом в руке, за ним – Люда, а позади всех – Марко с маленьким пакетом на плече. Найдене показалось, что ее увидели. Так оно и было. В это время раздался лай Разбоя. Найдена покосилась в ту сторону, но Разбоя не увидела – наверное, кто-то в это же время подошел к усадьбе с острова. Испугавшись, как бы пес не покусал незнакомого, девочка побежала туда.

– Начинается концерт, – сказал Марко своим спутникам. – И заметил же нас проклятый пес. Жаль, не догадались весло захватить.

Но Разбоя они не увидели, пока не вошли во двор. Оттуда через раскрытую калитку было видно Найдену, склонившуюся над чем-то, и молча стоявшего рядом с ней пса. Но тут же Разбой увидел во дворе чужих и с громким лаем помчался к ним. Марко бросил свой пакет и, схватив длинную палку, что лежала под домом, приготовился к обороне. Люда спряталась за спиной Марка, и, улыбаясь, искала взглядом какое-то оружие. Левко, неподвижный, как бревно, мерял пса презрительно-равнодушным взглядом. Неизвестно, на кого бы в первую очередь бросился Разбой, но внезапно послышался взволнованный и резкий голос девочки:

– Назад, Разбой. Назад. Стой! Стой! – Найдена вскочила на ноги, отозвала пса и закрыла его в маленьком хлеву. Гости заметили, что девочка взволнована. Она все посматривала в сторону открытой калитки.

– Здравствуй, Ясочка, – сказал Левко, кладя руку ей на плечо.

Найдена вздрогнула. Ясочкой ее называла покойная жена Ковальчука, и она считала это своим настоящим именем, но инспектор и все на острове всегда называли ее Найденой. Девочка не знала, что когда-то давно, когда она только начала выздоравливать после своей болезни, жена Ковальчука придумала для нее это имя. Левко помнил его и поэтому так ее называл.

– Якова Степановича нет дома, – смущенно прошептала девочка.

– А мы к тебе, а не к нему. Сегодня же ты именинница… Не знаешь? Сегодня ровно восемь лет прошло с того дня, как ты появилась на Лебедином острове. Да, да… Это произошло в этот самый день.

– Поэтому мы и приехали тебя проведать, – сказала Люда, взяла Найдену за руку и пожала ее.

– Чтобы осуществились все твои мечты, и чтобы ты росла, крепла и жила тысячу лет! – пожелал Левко.

Найдена снова посмотрела в открытую калитку.

– Да что там такое? – спросил Левко, тоже поворачивая голову в ту сторону.

– Что-то со свиньей случилось, – тихо проговорила Найдена.

Рябой поросенок спокойно пасся в спорыше, а черный лежал на земле и жалобно, едва слышно хрюкал. Полузакрытые глаза помутнели, а изо рта проступала пена. Заметив ее испуг, Левко шепнул Люде: «Боится инспектора» – и, наклонившись над поросенком, начал его рассматривать.

– Чума, – безапелляционно заявил Левко, он слышал, что свиньи болеют этой болезнью. Девочка молча и недоверчиво на него посмотрела.

– Отгони своего рябого, чтобы близко не подходил, а то заразится, – посоветовала Люда.

Найдена отогнала рябого. В это время из дома вышел Анч. Он слышал лай Разбоя и голоса нескольких человек во дворе. Из всех присутствующих фотограф знал только Люду. Он приветливо поздоровался с ней. Девушка назвала ему своих спутников и рассказала про сдохшего поросенка. Анч внимательно посмотрел на поросенка, быстро оглядел траву, заметил выброшенную перед этим бумажку и согласился с Левком в том, что это, наверное, чума.

– Знаете, – обратился он к Люде, – я только что печатал вчерашние снимки… Уже могу кое-что показать.

– Сейчас же показывайте, – ответила девушка.

Найдена повернулась к ним. Левко взял ее за руку и сказал:

– Ну, приглашай нас в дом. – И сам повел девочку к дверям.

В доме Левко положил на стол пакет и, развязывая его, обратился к Найдене:

– Вот тебе мои подарки, Ясочка.

Он вытащил из пакета и положил перед Найденой платье, нижнее белье и плащ.

– А это от меня, – Люда положила на стол пакет и вытащила из него сандалии, похожие на ее собственные.

– И от меня тоже, – торжественно произнес Марко. В его пакете оказалась простенькая соломенная шляпка с голубой лентой.

Найдена ошалело уставилась на все это. Анч тоже ничего не понимал.

– Это все мне? – спросила девочка.

– Все твое, Ясочка, – подтвердил Левко.

– Ну-ка, выйдите отсюда, – обратилась Люда к мужчинам. – Мы на несколько минут останемся одни.

Марко и Левко вышли из комнаты вместе с Анчем, объясняя ему, что сегодня у Найдены праздник.

Анч вынес из каморки несколько еще мокрых фотографий, сетуя, что нет спирта, чтобы быстро их высушить. Потом навел свою «лейку» на собеседников и несколько раз щелкнул.

Он рассказал, почему приехал на Лебединый остров, объяснил, что получил в рыбной инспекции письмо к Ковальчуку, но здесь ему не нравится. Он хотел бы поселиться у рыбаков в Соколином, и даже больше – он охотно поплавал бы с ними на шхуне по морю.

Вскоре во двор вышли Люда и Найдена. Но Найдена ли это? Вместо лохмотьев – платье с короткими рукавами, на ногах сандалии, на голове новенькая шляпка. Платье было слегка широковато, но в целом переодевание невероятно ее изменило. Словно по волшебству исчезли те острые, угловатые черты, которые ассоциировались с представлениями о дефективности.

– Вот так Ясочка! – залюбовался Левко, шагнув ей навстречу.

Анч, казалось, был поражен больше других. Какая-то тень тревоги скользнула по его лицу, когда он посмотрел на девочку. У него мелькнула мысль: а правда ли эта девочка такая уж дефективная, чтобы ее можно было абсолютно не бояться? Однако Найдена посмотрела на Анча таким запуганным и отупевшим взглядом, что он успокоился, улыбнулся и тут же ее сфотографировал. Девочка разговаривала мало – она явно была чем-то встревожена.

Компания собралась уезжать; Анч спросил, не возьмут ли они его до Соколиного.

– Охотно, – ответил Левко.

Фотограф быстро собрался и вместе со всеми пошел на берег, где Андрей Камбала, дожидаясь их, дремал на корме шхуны.

Прощаясь с Найденой, Люда попросила девочку обязательно прийти в Соколиное, а Левко обещал вскоре заехать к ней и советовал не отчаиваться по поводу поросенка, потому что она же не виновата в возникновении чумы. От такого ни одна свинья не застрахована. Пусть так и передаст своему Якову Степановичу.

Шхуна отплыла от берега. Люда помахала Найдене рукой. Девочка ответила ей тем же, повернулась и пошла домой. С моря донеслось пение:

Пой нам, ветер, веселые песни,

Пусть нам волны расскажут сказку.

Соберем мы рыбы под завязку —

Сегодня наш рыбацкий день!

XIV. Купание в море

– Вы знаете, – сказала Люда фотографу, – сегодня я на «Колумбе» выхожу в море. Дядя Стах согласился взять меня в рейс. Говорит, посмотрит, какая из меня морячка и рыбачка. Он меня назначил помощником Марка, вторым юнгой.

– Это очень интересно, я просто завидую вам. Мне бы тоже хотелось сегодня выехать на «Колумбе», но, согласно моему плану, я сегодня фотографирую Соколиное и быт рыбаков. В следующий раз надеюсь обязательно поехать с вами. Вы тогда уже будете иметь стаж и станете настоящим опытным морским волком.

Люда в ответ звонко рассмеялась. Ей было приятно стоять на палубе шхуны, ощущать горячее солнце, любоваться простором бухты, пейзажем острова и слушать добрые слова. Анч ей нравился. Он разбирался во многих вещах, особенно в спорте, которому она уделяла немало внимания. А еще он очень легко поддерживал веселый разговор.

– Хорошо, – сказала Люда. – Но надо спросить моего прямого начальника. Марко! Ты не возражаешь?

Юнга, не глядя на фотографа – он почему-то чувствовал к нему антипатию, – ответил:

– Если на должность моего помощника, то согласен, но я еще проверю, сумеет ли он уху из рыбы и кашу пшенную сварить.

– О, я согласен, – улыбнулся Анч. – Могу даже борщ из морской воды.

Шутливый разговор прекратился, когда «Колумб» подошел к Соколиному и экипаж заметил на берегу своего шкипера.

– Что, опоздали? – крикнул Левко.

Но Стах покачал головой, что означало – нет.

Познакомившись со шкипером, Анч попросил взять его в следующий раз в море. Стах согласился, даже предложил ехать сейчас, но фотограф с сожалением сослался на свои планы и, отказавшись, распрощался и подался в выселок. Очерет велел команде включить мотор и выходить из бухты.

«Колумб» шел на юг. Там, за горизонтом, на расстоянии примерно тридцати километров, тянулась небольшая мель, где в последние дни рыбаки с Лебединого острова брали много скумбрии. Эта маленькая хищная рыба высоко ценится за свое вкусное мясо, и рыбаки энергично ее преследуют. Она зимует далеко на юге, а весной в огромных количествах идет в наше южное море и расходится по нему большими стаями, ища поживу – мелкую рыбку, рачков, моллюсков. Скумбрия часто меняет свои пути, и случаются годы, когда рыбаки почти не находят ее. Два года подряд рыбакам с Лебединого не везло. Они практически не видели этой рыбы. Неделю назад бригада Тимоша Бойчука обнаружила большое количество скумбрии на этой отмели. И теперь лебединцы наверстывали недолов прошлых лет.

Шхуна шла под мотором. Правда, дул слабенький ветер, но он был практически встречным. Марко пояснил Люде, что это «зюд-тен-вест», иначе говоря, «ветер восемнадцатого румба». Девочка по очереди знакомилась с работой моториста и рулевого, потому что юнга на «Колумбе» давно заслужил право называться помощником обоих и всегда мог заменить и того, и другого. Люда вскоре заметила, что Марко выполняет не только эти обязанности. Записи в журнал тоже делал он, а дядька Стах добавлял только свою корявую подпись. А еще он охотно подстругивал лавки, чинил двери, зашивал паруса, сматывал в бухты (в круг) трос или подменял на руле Андрея. Получив, хоть и в шутку, Люду в качестве своего помощника, Марко показывал ей все, что делал на шхуне. Наконец он вынул из одного ящика радиоприемник и объяснил девушке, что в прошлом году у него появилось желание сделаться радистом. Он раздобыл книги, ходил в Лузанах на радиостанцию консультироваться, купил радиоприемник, выучил азбуку Морзе и мечтал о радиоприемнике на «Колумбе».

– Когда я буду штурманом, мне это пригодится, – объяснил он Люде.

Солнце припекало. На палубе шхуны растапливалась смола, которой был прошпаклеван настил. Смола липла к подошвам. Люда посмотрела на термометр: он показывал 32°.

– Искупаться бы, – сказала она Марку. – Остановить бы шхуну минут на пять.

– Ну, шкипер ради этого останавливаться не будет, – ответил Марко. – А вот когда дойдем до шаланд, там можно будет.

– Я в таких глубоких местах еще никогда не купалась. Как подумаешь про глубину, сразу не по себе становится.

– Ты про это не думай. А плавать здесь, как мне кажется, легче, нырять же очень глубоко неинтересно. Я люблю нырять там, где можно доставать дно. Нырнуть и вынести с собой на поверхность горсть песка или камень…

– А ты хорошо ныряешь? Под водой долго держишься?

– Да нет, так себе.

Стах рассматривал море в бинокль и заметил вдалеке шаланды. Крикнул Андрею взять немного влево.

– Пусть Люда станет у руля, – сказал Андрей, выполнив команду. – Вот рыбаки удивятся, когда увидят, что это она «Колумб» привела.

– Если хочет, пусть становится, – согласился шкипер.

– Становись сюда, дивчи´на, – позвал Люду Андрей.

К шаландам они шли еще полчаса, и все это время Люда с гордостью не выпускала из рук руля. Когда шхуна подошла к рыбакам и они увидели нового рулевого, ее приветствовали громкими возгласами. Девушка раскраснелась от похвал и, передав руль Андрею, который за это время с удовольствием скурил несколько толстенных самокруток, сказала шкиперу, что в качестве награды просит разрешения искупаться. Ее поддержали моторист и Марко. Стах согласился и сказал, что, как только нагрузит шхуну рыбой, даст им десять минут на купание.

Немедленно принялись за работу, помогая рыбакам перегружать рыбу и размещать ее на шхуне.

Затем «Колумб» отошел от шаланд, чтобы не мешать рыбакам, и шкипер дал команде пятнадцать минут на купание.

Разделись за полминуты. Левко и Люда первые прыгнули в воду. Марко задержался на шхуне, выбросил за борт толстый трос, прикрепленный к мачте, и объяснил, что это будет вместо трапа. Потом, крикнув Люде, чтобы она обратила на него внимание, бросил в море монету и сам прыгнул за ней. С шумом прорвал водную поверхность и исчез. Прошла целая минута, прежде чем из воды показался кулак, а потом голова парня. Он отфыркивался, тяжело дышал и искал глазами своих товарищей. Увидев, показал монету, которую поймал под водой.

– Здорово, – сказала Люда, повернув голову к Левку.

– Да что там здорово, – хитро улыбаясь, ответил Левко. – Я могу лучше.

– Ну, покажите лучше.

– Да пожалуйста! – Левко поплыл к шхуне.

Моторист вылез на палубу, достал из кармана своей робы монету, бросил ее за один борт, а сам, вытянув руки вперед, прыгнул за другой. Он очень долго не появлялся, и, наконец, выплыл у кормы. Он тяжело дышал. Подплыв к Марку и Люде, показал монету. Люда была поражена, ей не верилось, что такое действительно можно сделать. Она посмотрела на Марка, тот смеялся.

– Это фокус, – заявила девушка. – Надо было пометить монету.

– И как же я этот фокус провернул?

Люда догадалась быстро.

– Монета была у вас во рту.

– Молодца, правильно… Ну, давайте вылезать.

Первым вылез Марко и заявил, что еще раз нырнет. Он спрыгнул с кормы и исчез. Не дожидаясь, пока Марко появится из воды, Люда и Левко поднялись на шхуну. Марко все не выплывал. Люда одевалась и не сводила с моря глаз. Юнги все не было. Прошло минуты три-четыре – Марко не появлялся. Люда сжала губы, неприятное предчувствие вызвало холодок в груди. Стах, глянув на нее и, очевидно, сообразив, в чем дело, сердито сказал:

– Ну хватит ему уже баловаться.

Левко и Андрей улыбнулись. Люда удивленно взглянула на них.

Через минуту все выяснилось. Возле шхуны всплыло перевернутое вверх дном ведро. Вот оно перевернулось, и из-под него показалась Маркова голова. Левко объяснил Люде этот фокус. Марко, нырнув, проплыл под водой до кормы, куда заранее сбросил ведро. Набрав еще раз воздуха, он нырнул с ведром на голове. Это требует большой ловкости, потому что наполненное воздухом ведро рвется на поверхность. Нужно взять ногами какой-нибудь груз, рассчитав, чтобы он был не слишком легким и не слишком тяжелым, потому что в первом случае человека вынесет на поверхность, а во втором потянет на дно. Под водой человек с ведром на голове может пробыть куда дольше, чем без него, потому что ведро играет роль воздушного колокола, в которых когда-то спускали под воду водолазов.

Люда заинтересовалась этими фокусами, и, когда Марко взобрался на шхуну, она попросила, чтобы в ближайшее время он непременно научил ее нырять с ведром. «Колумб» под мотором и парусами взял курс на Лузаны.

XV. Сигареты с трифенилометрином

Анч застал профессора Ананьева дома. Ученый сидел в своей комнате, листая книгу. Он радостно поприветствовал гостя и спросил про фотографии.

– Некоторые принес, – ответил Анч. – Остальные в ближайшие дни. Я уже говорил Людмиле Андреевне, что хочу сделать для вас специальный альбом, посвященный Лебединому острову.

– Давайте ваши фотографии и садитесь, – пригласил профессор Анча. – Я сегодня отдыхаю. Утром закончил статью, в которой изложил свой взгляд на проблему добывания гелия в этой местности. Теоретическо-техническая проблема добывания ториогелия решена.

Анч положил несколько фотографий на стол перед профессором. Пока хозяин внимательно рассматривал работы фотографа, последний быстро оглядел комнату и стол. Он отметил, что окна открываются довольно легко, что двери без защелки изнутри, а простой деревянный стол с одним ящиком служит письменным. На столе лежали стопки книг и бумаг. В раскрытой папке он увидел рукопись – профессор, по всей видимости, только что закончил ее просматривать и править. Справа, на стопке газет, лежал толстый новый портфель с расстегнутыми ремнями и ключиком в замке.

Профессор Ананьев просмотрел фотографии, отложил их и закрыл папку.

– Признаться, я не ожидал, что фотографии окажутся такими удачными, – сказал он Анчу. – Техника их изготовления безупречна, она говорит о художественном вкусе.

– Вы делаете мне комплименты, – Анч слегка наклонил голову.

– Нет, нет, – запротестовал профессор Ананьев, раскрывая портфель и засовывая туда папку. К сожалению, он не видел хищного выражения глаз своего посетителя, который следил за каждым его движением.

– Рассказывайте, как вы устроились, рассказывайте про свои успехи, – с необыкновенной любезностью обращался профессор к Анчу. – Чаю хотите?

– Нет, спасибо. Пить не хочется. А вот если позволите выкурить сигарету…

– Пожалуйста, пожалуйста…

Анч вытащил портсигар, взял из половинки, где лежали три сигареты, крайнюю, внимательно посмотрел на нее: нет ли на мундштуке пометки карандашом, и закрыл портсигар. Но в тот же миг словно задумался, снова открыл портсигар и протянул профессору.

– Простите за невнимательность… Может, закурите?

Профессор колебался.

– Ох, искушение… – проговорил профессор и… капитулировал. Он все-таки взял из портсигара сигарету.

Анч спрятал портсигар, вытащил коробку со спичками, чиркнул и предложил профессору огонь.

Но тот поднялся, прошелся по комнате, а к тому времени, как вернулся, спичка догорела. Анч чиркнул второй. И снова Ананьев не закурил сигареты. Он ходил по комнате и излагал какую-то университетскую историю. Фотограф прикурил сам, выбросил дотлевшую спичку, а потом спокойно зажег третью, держа ее в вытянутой руке. На этот раз профессор забрал у него спичку, разворошил край сигареты и закурил, сразу же глубоко затягиваясь.

Если бы в комнате был посторонний наблюдатель, он заметил бы, что фотограф словно успокоился. С его лица исчезло выражение какого-то глубокого, хоть и едва заметного волнения, вместо этого в глазах возник интерес, а во всей фигуре – ожидание. Он глянул на часы. Профессор Ананьев продолжал ходить по комнате и говорить. Иногда он останавливался, набирал дыма и искусно выпускал его большими серо-синими пушистыми кольцами. Докурив сигарету, он выбросил окурок в открытое окно и снова сел в большое деревянное кресло, которое Стах Очерет сделал собственными руками. Оно очень понравилось профессору, и сейчас он объяснял гостю, что именно в этом кресле к нему всегда проходит вдохновение.

Анч взглянул на часы. Прошло десять минут с момента, когда профессор выбросил окурок в окно. Глаза фотокорреспондента фиксировали все изменения на лице профессора. Где-то в глубине своего сознания он повторял заученное «неожиданная головная боль, синеют губы и ногти, отказываются слушаться руки и ноги». Но пока что никаких изменений он не замечал. Однако тут профессор потер рукой лоб и сказал:

– Засиделся, знаете ли, в комнате, а может, от сигареты отвык. Вроде бы голова заболела.

– А вы встаньте возле окна, – предложил Анч.

– Да, действительно. А какое сегодня роскошное море и горячее солнце. Как же я люблю наше южное море, особенно летом.

Профессору хотелось поговорить. Он рассказал Анчу про свои детские годы, проведенные на этом острове, когда здесь было всего семь или восемь домиков и одна-две исправные шаланды.

Рыбачить в море выходили больше на каюках или ходили по мели с острогой в руке и выискивали в прозрачной воде камбалу. В домиках царила жуткая бедность, хотя в бухте было много рыбы, а на острове – птицы. Поставлять рыбу в город было сложно, приходилось отдавать ее перекупщикам за половину цены.

Такие вот воспоминания о детстве. Мальчику повезло. Когда ему было лет двенадцать, его забрал к себе дальний родственник-моряк и отдал в школу. Учился мальчик очень хорошо. Удалось получить высшее образование. Но таких, как он, были единицы.

Анч молча слушал и посматривал на свои часы. Прошло уже двадцать пять минут, но никаких признаков действия трифенилометрина он не замечал. Неужели у этого человека такой крепкий организм? Анчу казалось, что на его лбу выступает испарина. От нервного напряжения разболелась голова.

Профессор продолжал рассказывать, как революция застала его в университете, как он участвовал в гражданской войне, правда, участие его было небольшим: он всего лишь командовал санитарным отрядом. В университете увлекся химией и биологией, а после войны его заинтересовала геология, и он стал геохимиком. Рассказывал о своих первых научных работах.

Анч ощутил внутреннюю дрожь. «Но это невозможно, – хотел он сказать сам себе вслух, но выработанная долгими годами выдержка заставляла его не меняться в лице. – Неужели сигареты с пометкой остались в портсигаре?» Он достал из кармана, словно машинально, портсигар, взял в нем последнюю сигарету и, делая вид, что слушает профессора, начал разглядывать мундштук третьей сигареты. И тут же побледнел. В висках тяжело застучало. На мундштуке последней сигареты не было никакой карандашной отметки. Это была сигарета без трифенилометрина. Может, ту сигарету выкурил он сам?

Профессор был вынужден внезапно остановиться. Его слушатель вдруг вскочил на ноги, бросился к двери, оставив ее открытой, и вихрем помчался по выселку к дому Якова Ковальчука.

Профессор Ананьев удивленно смотрел ему вслед. Потом подошел к столу, надел очки, сел в кресло и промолвил:

– Не думал, что он такой экспансивный.

XVI. Возвращение Ковальчука

Выбежав за выселок, Анч остановился. Посмотрел на часы и замедлил шаг. Наконец он пришел в себя. Потому что это глупость. Прошел почти час, и за это время трифенилометрин уже подействовал бы, если бы он действительно выкурил отравленную сигарету. Снова проверил портсигар – там лежала сигарета без отметки. Значит, отравленную сигарету выкурил или он сам, или профессор. Нет, тут какая-то ошибка. Его мозг напряженно работал, пытаясь разгадать это недоразумение. Куда же он сунул ту сигарету? Черт его знает, к кому она может попасть. Нужно быстрее добраться до ковальчукового дома и проверить, куда он дел ту сигарету. Ускоряя шаг, Анч все больше отдалялся от Соколиного. Ковальчук был дома. Инспектор очень быстро вернулся из Зеленого Камня и теперь, стоя перед своим двором, разглядывал дохлого поросенка и ругал Найдену за то, что она за ним недосмотрела.

Анч спросил его, почему он так быстро вернулся. Ковальчук объяснил, что попал на моторную лодку Зеленокаменского колхоза, которая приходила на Лебединый остров за рыбой, а назад ему помогал ветер.

– Лодочку я достал невероятную. Одному на руках целый час нести можно. На ней можно поставить небольшой парус, с легким ветерком просто летит. Но в большую волну, баллов на пять, она уже не годится, на волне не держится.

– Где же лодка?

– Спрятал ее в проливе, в камышах.

– Нужно перенести ее на морское побережье и прятать где-то в вербах, над морем.

– Ночью перенесем.

– Ладно. Какие еще новости?

– Видел людей, которые приехали сегодня на машине из Лузан. Рассказывали, что ночью пришел иностранный пароход. Что-то с ним случилось в море: машина поломалась, или еще что, вот он в ближайший порт и зашел.

Анч смотрел на инспектора с подозрением. Что-то слишком уж ему повезло: мотор доставил его туда, там он быстро купил лодку, встретил людей на машине из Лузан и привез новость, которую фотограф уже ждал. Но если пароход действительно пришел в Лузаны, то нужно ускорить события.

– И чего вы страдаете по этому поросенку, будто он вам родственник? – спросил Анч.

– Да черт бы его побрал, – ответил инспектор, – но меня зло берет из-за этой глупой девчонки, которая встретила меня в городском наряде.

– Надеюсь, вам уже недолго терпеть, – сказал Анч, наблюдая за инспектором.

Ковальчук вопросительно поглядел на него и, наклонившись, шепотом прохрипел:

– Может, этим пароходом?

То, что Анч прочитал в глазах инспектора, уменьшило его подозрения в два раза – столько там было понятных ему желаний и надежд.

– Послушайте, Ковальчук, вы уверены, что ваша Найдена такая уж дефективная? Только говорите правду.

Инспектор нахмурился. Он, наверное, предпочел бы не отвечать на вопрос, но Анч смотрел на него требовательно и решительно.

– Во всяком случае я воспитывал ее именно с такой мыслью о самой себе. В детстве, по-моему, она безусловно такой была. В последние годы я тоже не замечал ничего, что могло бы изменить мое мнение, – закончил Ковальчук уже не с такой уверенностью, как начинал.

Анч ничего не сказал, и они пошли в дом. Найдены там не было. Фотограф задумался и стал молчаливым.

– В следующий выходной в Соколином будет рыбацкий праздник, – сказал инспектор. – Возможно, приедут из города.

– Что это за праздник? – поинтересовался Анч.

– А этот праздник бывает каждый год в этот же день. Он уже стал традиционным. Обычно в это время подытоживают улов за первую половину сезона, проверяют результаты соревнования между бригадами, устраивают коллективный обед, танцы, играет музыка. В бухте проходят соревнования по плаванью и гребле.

– Суеты во время праздника много?

– Конечно, и если что-нибудь нужно сделать, то это будет самая удачная оказия. Но вам, наверное, нужно быть осторожным из-за приезда чужих. Приезжает их, правда, немного, но наведываются почти всегда.

– Кто в прошлый раз приезжал?

– Приходил эскадренный миноносец «Неутомимый».

– Хорошо. Это не так страшно. Документы мои в порядке. А вот вам новое задание. Завтра нужно поехать в город, купить там портфель, точно такой же, как у профессора Ананьева. Зайдите к нему и увидите этот портфель на столе. Кроме того, вы передадите мои письма.

– Письма? Кому? – испуганно вскинулся Ковальчук.

– В ближайшей к порту столовой «Кавказ» каждый день, с девяти до десяти утра, с двух до трех дня и с семи до восьми вечера завтракает, обедает и ужинает иностранный моряк с повязкой на глазу. Вы сядете за соседний столик. В руках будете держать местную газету, свернутую в трубку. Когда увидите, что моряк обратил на вас внимание, развернете газету, просмотрите ее, потом свернете вчетверо и положите на стол, прикроете ложкой. После того как моряк закончит есть и уйдет, вы пересядете за его столик, а газету положите на стул рядом с собой. Через несколько минут моряк вернется, попросит прощения, скажет, что забыл газету, возьмет со стула вашу и уйдет. Когда вы закончите есть и будете выходить из столовой, то захватите газету, которую оставит моряк, но на другом стуле. Это тоже будет местная газета. Берегите ее, как самый важный документ, и привезите мне. Поняли?

– А если…

– Что – если? Никаких «если». Все должно быть сделано так, как я говорю, вот и все. Держитесь нормально, равнодушно, к иностранному моряку можете выказать любопытство, но без настойчивости.

После этого разговора Анч начал разыскивать изготовленную утром сигарету.

Он просмотрел свои вещи, внимательно оглядел комнату и каморку, но нигде не нашел сигареты с пометкой. Он допускал, что мог забыть пометить сигарету и положил ее вместе с другими во вторую половину портсигара.

Но кто же видел его портсигар? Правда, он оставлял его в каморке, когда выходил с колумбовцами во двор, пока Люда помогала Найдене переодеваться. Допустить, что девочки заходили в каморку и вытащили отравленную сигарету, он не мог. Лишь он один знал про эту сигарету, изготовленную без свидетелей.

Анч ощущал беспокойство. «Нужно быстрей заканчивать здешние дела», – твердо решил он.

Закрывшись в каморке, развернул на столе местную газету, достал из чемодана бутылочку с ярлычком «фиксаж-раствор» и начал, макая в него перо, писать на газете. Это были специальные химические чернила, которыми он записывал двойным шифром на газете все нужные ему сведения. Записи заняли время почти до вечера.

Поздно ночью Ковальчук и Анч перенесли через остров легенькую лодку и спрятали ее в кустах над берегом, километрах в пяти к востоку от дома.

XVII. Столовая «Кавказ»

В Лузаны Ковальчук поехал на «Колумбе». Как всегда, шхуна нагрузилась рыбой под конец дня, и почти всю ночь пришлось провести в море.

Инспектор вынужден был поблагодарить колумбовцев за внимание к Найдене и выслушать несколько почти недвусмысленных замечаний в свой адрес, что, мол, бывают опекуны и хуже, но редко. Он постарался пропустить такие замечания мимо ушей и прикидывался исключительно дружелюбным человеком.

Неплохо поспав всю ночь, утром инспектор позавтракал с рыбаками и свел разговор к тому, чтобы узнать, где в Лузанах ближайшая к порту столовая.

– Это кавказская – сразу же возле сквера, напротив пассажирской кассы, – пояснил Левко.

В Лузаны пришли в половине десятого, а пока Ковальчук нашел столовую «Кавказ», часы показывали пять минут одиннадцатого. Из дверей столовой вышел иностранный моряк с перевязанным глазом. Ковальчук замер, когда моряк проходил мимо него, но иностранец не обратил на инспектора никакого внимания.

Обмен корреспонденцией пришлось перенести до обеда. Тем временем нужно было найти и купить портфель. И хотя в магазинах оказалось немало портфелей, такой же, как у профессора Ананьева, ему не попадался.

Переходя из одного магазина в другой, он зашел аж на окраину города и там неожиданно в одном небольшом магазинчике нашел то, что искал. Но как только ему завернули портфель в бумагу и завязали шпагатом, как он услышал рядом с собой голос Марка:

– А говорили, что далеко не пойдете.

– Да вот пришлось. А ты чего?

– Да глазею по магазинам, где что есть. А что вы купили?

– То, что мне нужно.

– А не портфель, часом, а то что-то плоское и широкое?

– Портфель.

– Значит, я угадал.

Ковальчук оставил Марка в магазине и быстро вышел.

В половине третьего Ковальчук зашел в столовую «Кавказ». В просторной комнате стояло примерно пятнадцать столиков, покрытых скатертями из грубого полотна. Между столиками и в углах стояли в кадках несколько пальм и фикусов. В это время в столовой почти никого не было.

За столиком у окна Ковальчук увидел человека в морском кителе и с повязкой на глазу. Это определенно был иностранный моряк, тот самый, которого он утром встретил возле столовой, то есть тот, которого он искал. Три столика рядом со столиком моряка были не заняты. Инспектор подошел и сел за один из них. Положил на столик свернутую в трубку газету, взял меню и минуты три выбирал себе обед. К нему подошел официант.

– Суп можно?

– Минут десять придется подождать.

Ковальчук развернул газету, просмотрел заголовки и, сложив ее вчетверо, снова положил на стол, а сверху, будто для того, чтобы она не разворачивалась, прикрыл ложкой. Иностранец несколько раз внимательно взглянул на Ковальчука, но вскоре перестал им интересоваться, равнодушно развернулся к окну, и, скучая, крутил в руке то вилку, то нож. Вскоре ему подали шашлык, и он начал быстро есть, запивая белым вином. Ковальчук напряженно ждал, когда иностранец уйдет. Очевидно, тот понимал Ковальчука, потому что ел с необычайной скоростью.

Часы медленно пробили три раза, и на эстраде заиграла музыка. Официант принес инспектору суп. И в тот момент, когда иностранец уже доедал свой шашлык, в столовой прозвучал голос Левка:

– Я так и знал, музыку слушает!

Ковальчук окаменел, услышав этот голос. Ему показалось, что под ним проваливается пол. Между столиками к нему подходили Левко, Марко и Андрей – в брезентовых робах и тяжелых ботинках. Он так жалобно оглянулся на иностранца и вокруг, так скривился, что рыбаки рассмеялись еще громче. Каждый из них держал под мышкой по буханке хлеба, а Андрей, кроме того, держал в руке еще и колбасу. Очевидно, они купили в магазине припасы и, идя на шхуну, завернули сюда.

– Не бойся, инспектор, – сказал Андрей, – мы тебя не разорим, сегодня Левко угощает. Видишь ли, наш старик всю команду отпустил на двадцать пять минут.

– А что случилось?

– Левко выиграл по облигации двадцать пять рублей и решил пожертвовать их на шашлыки, – пояснил Андрей, стоя перед инспектором. Тем временем моторист и юнга уже уселись на стулья.

– Мы подсчитали, что этого хватит на три с половиной хороших порции с пивом. Старик сказал: «Чтоб никому не было обидно, идите, парни, а я постерегу корабль». Но выделил нам на это только полчаса.

Левко уже заказывал двойные шашлыки и по кружке пива на каждого. Андрей тем временем, увидев на столе газету, заметил, что неплохо было бы завернуть в нее колбасу.

Ковальчук обиделся, ответив, что он газеты еще не прочитал. Марко глянул на газету и сказал, что не стоит волноваться – она за прошлую шестидневку. Но Ковальчук потянул ее к себе и утверждал, что именно этой не читал, а потому не может отдать.

Официант принес кружки с пивом. В это время иностранец встал из-за столика, подошел к ним и попросил:

– Газет. Позвольте. Одна минута. Интересно…

– Пожалуйста, пожалуйста, – ответил Ковальчук и даже немного засуетился, отдавая газету. Иностранец поклонился и сел за свой столик. Теперь он не спешил есть, наоборот – еще заказал кофе и пирожные. Он неторопливо просматривал газету, временами откладывая ее. Очевидно было, что читать ему трудно. Рыбаки поглядывали на него и вполголоса обменивались догадками, что это за птица.

– С иностранного парохода, который стоит в порту, – сказал Марко. – Наверное, механик или штурман.

Тем временем столовую наполняли посетители. Какой-то мальчишка отважился сесть за столик рядом с чужаком и бесцеремонно его рассматривал, не сводя глаз. Музыка играла без перерывов. Один из музыкантов время от времени выкрикивал в рупор слова песен. Колумбовцам подали шашлыки, и они перестали обращать внимание на соседей, в том числе и на иностранца. Но тот напомнил им о себе – подошел к Ковальчуку, отдал газету и вежливо поблагодарил.

Иностранец вышел из столовой, когда Марко, проглотив последний кусочек шашлыка, снова взглянул на газету и сказал, что моряк вернул не тот номер, который брал.

Эта газета была на два дня свежее. Ковальчук смущенно посмотрел на юнгу и заохал, что это недоразумение.

Марко предложил свои услуги: догнать иностранца и отобрать газету, если уж она так нужна Якову Степановичу. Юнга уже поднялся со стула, но Ковальчук остановил его и сказал, что и этой газеты тоже не читал, поэтому оставит себе… Пусть уж будет так.

– Вот как он газетами интересуется, – проговорил Андрей, думая про чужака. – Все хочет знать.

Из столовой вышли все вместе. Инспектор спрятал газету в карман. Он неохотно возвращался на «Колумб», но это единственное судно, которое сейчас же отправлялось на Лебединый остров. Машина на Зеленый Камень должна была выезжать только на следующий день.

«Колумб» отошел от пристани. Выходя в море, он прошел мимо иностранного корабля, который стоял на рейде. На белом борту этого парохода чернела надпись «Кайман». На нижнем капитанском мостике стоял человек. Марку показалось, что это и был тот, кто в столовой обменял газету. Но повязки на глазу у него не было. Марко обратил на это внимание Левка и Ковальчука, но человек на мостике повернулся к ним спиной и, пока шхуна проходила мимо парохода, больше ни разу не оборачивался.

– Со спины как-то не похож, – пробормотал инспектор.

Ковальчук был встревожен. В глубине души он проклинал Анча и иностранца, а больше всего Марка и Левка, всем интересующихся и везде сующих свой нос. Встревоженный, он ушел на корму, примостился там и попытался задремать, но не смог. Стоило открыть глаза, как он видел Марка, который сидел на корточках и задумчиво расплетал обрубок троса, готовя швабру для мытья палубы. «Кто его знает, не догадался ли о чем-то этот мальчишка, не появились ли у него подозрения. Выбросить бы его ночью за борт, но он сильный, гром бы его побил. И не тонет, как та медуза». Такие мысли теснились в голове Ковальчука.

На обратном пути больше ничего не случилось, что могло бы его растревожить, поэтому на остров Ковальчук прибыл, почти успокоившись. Дома про все подробно рассказал Анчу. Тот, насупившись, ругался сквозь зубы. Потом взял газету, заперся в комнате и начал проявлять зашифрованное письмо. Он не вставал из-за стола часа примерно два. Наконец закончил чтение и сжег газету. Потом позвал Ковальчука и сказал:

– На пароход нужно передать еще одно письмо. Не забывайте, этот пароход заберет нас отсюда. – Он сверлил инспектора холодными суровыми глазами. – Это случится скоро, а пока что у нас много дел. Мы должны уничтожить профессора Ананьева. Я возьмусь за его бумаги, а вы поможете мне спровадить его на тот свет. Неплохо было бы, чтобы ему составили компанию колумбовские ребята. Надо об этом подумать. Пошевелите, мой друг, мозгами.

Ковальчук почувствовал, что окончательно оказался в руках диверсанта. Не то чтобы он собирался сопротивляться или отказываться выполнять его приказы, однако внутри все холодело и в груди образовалась какая-то пустота. Страх сжимал его сердце, хотя он целиком полагался на Анча.

В ту ночь диверсант окончательно составил план действий. Кое-чем он поделился и с Ковальчуком, но далеко не полностью изложил ему свои преступные намерения. Анч не доверял никому, и меньше всего – людям типа Ковальчука.

XVIII. Праздник на острове

В бухту входил военный корабль. Рыбаки издалека узнали, что это был «Неутомимый Буревестник». Две невысокие мачты были украшены десятками разных флажков. Корабль поздравлял население острова с рыбацким праздником.

«Буревестник» был построен по образцу эсминца «Новик», который с 1911 по 1916 год считался самым сильным эсминцем мира. Известно, что водоизмещение «Новика» равнялось 1300 тоннам, его вооружение составляли четыре тритрубных торпедных аппарата и четыре стомиллиметровые пушки. Ходил «Новик» со скоростью тридцать шесть миль в час, то есть за минуту проходил больше километра. Переоборудованный после гражданской войны «Буревестник» обладал и большей огневой мощью, и большей скоростью.

Встав в бухте напротив Соколиного выселка, корабль салютовал выстрелами из пушек. В ответ с берега зазвучало «ура», загудела ручная сирена, которую крутили молодые рыбаки, члены Осоавиахима, и послышалось несколько выстрелов из ракетных пистолетов. На «Колумбе», который стоял у берега, наскоро вывешивали весь имеющийся комплект сигнальных флажков, не придерживаясь никаких правил сигнального кода, и зря сигнальщики «Буревестника» пытались что-то прочитать. Команда «Колумба» решила сделать это для пущей пышности.

С «Буревестника» спускали шлюпки. В первой на берег съехал командир, во второй – оркестр, и сразу же, на радость соколинцам, грянул громкий марш.

Командование посылало «Буревестник» на праздник на Лебедином острове, потому что Соколиный выселок шефствовал над «Буревестником», хотя на самом деле это «Буревестник» шефствовал над выселком. К тому же почти все молодые рыбаки Лебединого отбывали военную службу во флоте, и соколинцы славились как хорошие боцманы, торпедисты, штурвальные, часто занимавшие первые места на различных соревнованиях.

День был ясный, солнечный. Белые облачка, словно укрытые снегом стога, медленно плыли по небу, оповещая рыбаков о долговременной хорошей погоде. На острове пахло травами, пели птицы, едва-едва, словно играя, шуршал прибой. Все рыбацкие дома были украшены, белели обмазанные мелом стены, дворы были убраны чисто и аккуратно. На тропинках хрустел свежий песок. Ближе к морю стояли столы, накрытые грубыми белыми скатертями, с большими караваями хлеба, солонками, ложками, вилками и ножами. У столов хозяйничали жены и матери рыбаков.

Напротив, на небольшой площадке, где обычно проходили танцы, были натянуты брезентовые тенты над скамьями для музыкантов.

Праздник начинался митингом, конец всех выступлений сопровождался тушем и громким «ура». Затем участники праздника перешли к столам, на которых их ждал вкусный обед. Из всех поданных блюд самым вкусным считалась камбала, приготовленная способом, который знали только хозяйки Лебединого острова. Кухней заведовал восьмидесятилетний Махтей, самый старший мореход Лебединого острова, который когда-то объездил весь мир, служа матросом и коком, а теперь доживал свой век здесь, на маяке.

За столом каждый занимал заранее определенное место. Люда заметила, что место Марка не занято. Она не видела юношу с самого утра, и ее это удивляло. Возможно, он где-то задерживался, но на обед должен был прийти. Видимо, старый Махтей вызвал юнгу себе на помощь, потому что считал его единственным человеком на острове, который когда-нибудь может стать коком на большом пароходе. Это случилось после того, как юнга угостил деда обедом на «Колумбе».

Чаще всего на глаза попадался Анч. Он шатался в толпе и вокруг нее, щелкая фотоаппаратом, иногда просил наклониться, повернуться, засмеяться и придумывал множество других просьб, как обычно делают фотографы. Желающих сфотографироваться нашлось много. Анч обещал всем снимки, аккуратно записывал фамилии сфотографированных, особенно краснофлотцев. В конце концов он закончил свою деятельность и сел за стол, поближе к профессору и командиру эсминца. Он перебрасывался шутками со своими соседями, но одновременно внимательно прислушивался к разговорам.

Вскоре появился Марко, и, здороваясь, занял свое место напротив Люды. Он почему-то был сдержан и насторожен, и даже постоянная его веселость исчезла, и улыбался он лишь изредка и то как-то невпопад.

– Марко, – окликнул его Левко, – у тебя живот не болит?

Юнга отрицательно покачал головой.

Между тостами за лучших рыбаков, за богатые уловы кефали и скумбрии говорили про распорядок сегодняшнего дня. Анч выяснил, что после обеда начнутся танцы, а позднее, до захода солнца, поедут кататься на лодках и на «Колумбе» в море. Если же начнется ветер, то выйдут все шаланды.

– Ночь сейчас лунная, чудесно покатаемся! – говорил Стах Очерет, приглашая к себе на шхуну капитан-лейтенанта Трофимова и профессора Ананьева.

Профессор сразу согласился, а командир поблагодарил, обещал пустить на прогулку свои шлюпки, но сам собирался остаться на «Буревестнике», потому что у него там была работа.

После обеда Марко исчез так же незаметно, как появился. Люда рассердилась на него, но начались танцы, Анч пригласил ее на вальс, и она забыла про Марка. Особенно ловко Анч танцевал румбу, танго, фокстрот, которых почти не знали в Соколином. Шквалом аплодисментов наградили зрители Анча и Люду за венгерку и лезгинку. Анч не смог станцевать только гопак. Тут его заменил Левко. Из земли полетели комья, поднялась пыль, когда моторист пошел вприсядку вокруг Люды. Закончив, он тоже заметил отсутствие Марка, потому что юнга, как считал моторист, танцевал гопак и другие танцы раз в десять лучше его самого.

Тем временем Анч снова пригласил Люду, к огромной досаде множества краснофлотцев. Во время танцев фотограф спросил девушку, едет ли она кататься на «Колумбе».

– Безусловно, – ответила девушка. – Ровно в девять вечера мы выходим в море. Вы ведь тоже с нами?

– Обязательно. Но мне еще нужно забежать домой перезарядить кассеты.

– Давайте быстрее, потому что к вечеру сложно фотографировать.

Прошло примерно часа два, соколинцы после обеда уже успели подремать и вернулись посмотреть на танцы. Снова пришел и профессор. Возле него стоял старый Махтей, курил свою трубку и что-то рассказывал. Танцы не прекращались. В домах, наверное, не осталось ни одного человека. Анч сказал Люде, что идет за кассетами, и покинул танцы.

Домой он пошел через выселок, неся в руках фотоаппарат, футляр с кассетами и портфель, который Ковальчук привез ему из Лузан.

Люда потанцевала с краснофлотцами, но, почувствовав усталость, решила отдохнуть. Она села на камне рядом с другими зрителями и начала оглядываться, ища глазами Марка. Недалеко от нее Гришка пробовал танцевать в компании своих ровесников. Люда позвала мальчика и спросила, не видел ли он Марка.

– Лежит под вербой возле дома дядьки Тимоша – во-о-он там. – Мальчик показал на вербу метров через триста от них.

И действительно, Люда нашла там одинокого Марка.

– Ты чего скис? – поинтересовалась девушка, подходя к нему. Парень обрадовался, увидев ее рядом с собой. Но видно было, что он чем-то раздосадован.

– Хорошо фотограф танцует? – спросил он.

– Отлично. Но сам он какой-то неприятный, кто его знает почему. А ты почему не танцуешь и вообще стал какой-то сам не свой? Весь Лебединый остров празднует, а тебя не видно.

– Предположим, не весь. Отец мой маяк не бросил. Ну и еще двоих здесь не видно.

– Кого?

– Найдены, хоть это не так уж и странно, и рыбного инспектора. Ты его видела?

– Нет.

– Слушай, Люда, я вот лежу и думаю про Шерлока Холмса. Ты же читала о нем? Мне хотелось бы сейчас на некоторое время Шерлоком Холмсом стать. Как, по-твоему, почему этот фотограф остановился у Ковальчука?

– Не знаю.

– Я тоже не знаю. Но мне не нравятся ни он, ни Ковальчук. Несколько дней назад…

И Марко рассказал ей про свои наблюдения за поведением Ковальчука в Лузанах и про случай с иностранцем и газетой.

– Вот я и решил понаблюдать за ними.

Люда села возле Марка, и они больше часа перечисляли по памяти разные случаи подозрительного поведения Анча и Ковальчука. По правде говоря, ничего такого они не припомнили, но сомнения росли.

– Нужно и дальше следить, – пришел к выводу Марко.

– Знаешь что, – сказала Люда, – я думаю, нам поможет Найдена.

– Это правда.

– Хочешь, пойдем сейчас к Ковальчуку и пригласим Найдену на праздник. Заодно и выясним, где инспектор.

– Хорошо.

– Только давай идти так, чтобы не встретить Анча. Он отправился туда перезаряжать кассеты.

– Что-то долго его нет, – заметил Марко. – Скоро солнце зайдет, как же тогда фотографировать?

– Тогда пошли.

– Есть, капитан!

XIX. Анч осуществляет свои планы

Фотокорреспондент удачно выбрал нужное ему время. В выселке он не встретил ни единой живой души, а когда зашел во двор Стаха Очерета, то испугал разве что курицу, клевавшую что-то у двери дома. Анч потрогал дверь – она была заперта на засов. Открыть такой было совсем несложно. Он вытащил из портфеля проволоку, согнул ее буквой «Г», коротким концом засунул в щель двери и быстро отодвинул засов. Замочек на двери профессора тоже поддался легко. Вместо ключа к нему подошла узенькая бляшка.

Анч работал уверенно, быстро, но без излишней поспешности. С первого раза, когда он увидел портфель Ананьева, он решил подменить его, еще не зная, как это получится. Но обстоятельства сложились наилучшим образом: он мог даже не подменять, а просто забрать портфель или то, что в нем было. Однако решил, что удобней забрать портфель, оставив вместо него свой, набитый старыми газетами. Так можно было надеяться, что исчезновение бумаг обнаружится не раньше, чем завтра днем.

Анч помнил слова Ананьева о том, что решение технической проблемы добывания гелия из торианита лежит в его портфеле. Затем, навещая профессора и осматривая комнату, он окончательно убедился, что самые главные бумаги хранятся именно в портфеле, потому что на Лебедином острове Ананьев мог за них не бояться. Подмена портфеля заняла десять-пятнадцать секунд. Анч в последний раз осмотрел комнату и, не обнаружив больше ничего достойного внимания, вышел и старательно закрыл двери на засов. По тропинке через сад он выскочил на улицу и направился к дому Ковальчука.

Курица снова подошла к двери и спокойно продолжила выбирать рассыпанные крошки.

Анч вернулся домой почти одновременно с Ковальчуком, который приехал из Лузан через Зеленый Камень. В руках инспектор нес корзинку, закрытую на замочек.

– Молодцы, – сказал фотограф, увидев эту корзинку. – Они – потому что сумели передать, а вы – потому что сумели взять.

– Вы знаете, что здесь? – спросил Ковальчук.

– Я просил эту штуку в предыдущем письме. Письмо мне есть?

Инспектор протянул Анчу скомканный, грязный листок газеты.

– Хорошо. Ну, вы отдохните минут двадцать, пока я прочитаю… Сегодня у нас еще много работы.

Теперь Анч не высылал Ковальчука из комнаты, а проявлял и расшифровывал письмо при нем. Делал он это поспешно.

Тем временем Ковальчук позвал Найдену и приказал дать воды помыться, а затем быстренько согреть чаю, потому что он очень устал. Холодная вода взбодрила его, а крепкий горячий чай освежил и успокоил. В чай он подлил себе водки.

Анч закончил расшифровку и поднял взгляд на Ковальчука. Найдена в этот момент вышла в сени.

– Слушайте, Ковальчук, наши дела на две трети закончены. Сегодня до рассвета, когда зайдет месяц, мы будем с вами на борту «Каймана». Остаются последние минуты. Сейчас вы сядете в свой каюк и отправитесь в Соколиный. Причалите к «Колумбу», чтобы удобнее было сойти на берег. Вы возьмете с собой эту корзину и, когда будете переходить шхуну, оставите ее там. Если на «Колумбе» никого не будет, а я уверен, что там никого не будет, потому что весь экипаж на празднике, спрячьте корзину как можно лучше. Потом покажетесь среди людей и будете оставаться там, пока «Колумб» и лодки не выйдут на прогулку. Профессор Ананьев и его дочь собираются ехать на шхуне. Если профессор передумает, сделайте все возможное, чтобы он все-таки поехал, иначе нам еще долго придется оставаться на этом острове. Как только шхуна отойдет, гоните на каюке через бухту. Я жду вас возле нашей байдарки.

– Но что же в этой корзинке? – дрожащим голосом спросил Ковальчук.

– Сейчас увидите.

Анч открыл замочек, поднял крышку и вытащил из корзинки толстый шерстяной платок. Под платком лежала жестяная коробка с часами, похожими на будильник.

– Только не пугайтесь, – предупредил Анч. – Вы весь день везли эту вещь, и ничего не случилось… Это – адская машинка. Сейчас мы определим время, когда она должна взорваться. Выедут они около девяти, могут опоздать, но в десять часов точно выйдут.

Анч перевел стрелку на 10 часов 45 минут, а потом завел машинку.

– В десять часов сорок пять минут мы услышим взрыв в море. От «Колумба» и его пассажиров только кусочки всплывут.

Ковальчук содрогнулся, хотел возразить Анчу – ведь столько жертв… Он же не думал, что его заставят убивать. Анч либо угадал его мысли, либо нет, но он так решительно приказал инспектору немедленно ехать, что у того и язык не повернулся возразить. Он послушно взял корзинку и вышел из дома. За ним поспешил и Анч.

В сенях диверсант обратил внимание на Найдену, которая с равнодушным видом раздувала сапогом старый самовар. Анч подозрительно посмотрел на девочку, но промолчал. Проводив Ковальчука к берегу, он подал в каюк корзинку, улыбнулся, пожелал успеха и несколько минут наблюдал, как тот гребет одним веслом. Потом вернулся назад.

Во дворе стояла Найдена в платье, подаренном ей Левком, смотрела на бухту, где плыл одинокий каюк, и, казалось, прислушивалась к музыке, которая долетала из выселка. Анч медленно подошел к ней и спросил, не собралась ли она на праздник. Девочка утвердительно кивнула головой. Тогда он попросил, чтобы она сначала достала ему из погреба малосольных огурцов.

Найдена пошла за огурцами, а Анч взял свечку, чтобы ей посветить. Девочка спешила. Погреб у Ковальчуков был очень примитивный: яма четырех метров длиной, прикрытая дощатой крышкой, камышовый курень над ней – вот и все. Спускались в погреб по длинной и узкой лестнице.

Анч помог девочке снять крышку, зажег свечку, полез с ней по тонким расшатанным ступенькам. Ступеньке на второй он остановился. Найдена уже стояла на дне погреба и, наклонившись над бочонком, выбирала огурцы. Ее провожатый внезапно вылез наверх, бросил свечку, которая, падая, погасла, и потащил за собой лестницу. Он успел вытащить ее раньше, чем Найдена смогла опомниться. Девочка осталась в глубокой темной яме, вскрикнула и замолчала.

Анч положил крышку на место, бросил сверху несколько охапок сухого камыша и спокойно пошел в дом.

– Так будет гораздо лучше, – бормотал он себе под нос. – Дефективная, дефективная, а кто знает, что она слышала в сенях, что поняла.

Зайдя в комнату, он оперся рукой о стол и громко сказал:

– Время отправляться.

Осмотрев все свои вещи, он повесил на плечо фотоаппарат, забросил на него плащ, взял портфель профессора и в последний раз вышел из дома Ковальчука.

Солнце, приближаясь к горизонту, золотило море на западе. В воздухе царил покой. Музыка, очевидно, перестала играть, потому что от выселка не доносилось ни звука. Неизвестно, кричала ли, плакала ли Найдена, закрытая в погребе. Анч о ней не думал. Открыв калитку, он бросил прощальный взгляд на двор, махнул рукой Разбою, который грыз у свинарника кость, и пошел без тропинки и дороги на юго-восточное побережье острова.

Он отошел довольно далеко от двора, когда услышал внезапный лай Разбоя. «На кого это он?» Прислушался. Разбой залаял снова, но вскоре перестал. «Что бы это могло означать? Неужели вернулся с кем-то чужим Ковальчук?»

Прошла минута – и со двора инспектора послышался жалобный вой собаки. Это выл Разбой. В чем не могло быть никаких сомнений. Но почему он выл? Может, почувствовал, что что-то случилось с Найденой, или, возможно, предвещал кому-то смерть в эту ночь? Солнце зашло за горизонт. Анч спешил, время от времени поглядывая на море. Вскоре случится то, что пророчит Разбой своим воем… «Умный пес. Хорошо, что ты ничего не сможешь сказать!»

Вечерело. Чайки и мартыны возвращались с моря на остров. Далеко во дворе Ковальчука выл Разбой…

XX. Поиски Найдены

Марко и Люда решили идти по берегу над бухтой. Этот путь был немного длиннее, но они надеялись, что фотограф будет возвращаться в выселок по тропе, ведущей напрямик. Неожиданно они задержались: с холма увидели в бухте лодочку. Кто-то плыл на каюке под самым берегом, со стороны дома Ковальчуков. Это мог быть только Анч или Ковальчук.

– А может, Найдена? – высказала догадку Люда.

– Нет, вряд ли. Подождем. Нужно увидеть, кто это.

Девушка согласилась, и они, зайдя в кусты крапивы над канавой, следили за лодочкой. Та приближалась довольно быстро, и минут через десять подошла к тому месту, где стояли шаланды и «Колумб». Теперь Марко почти с уверенностью мог сказать, что приплыл инспектор. К берегу каюк не подошел, остановился под бортом шхуны, зайдя со стороны моря, а потому исчез из вида. Инспектор решил воспользоваться шхуной, чтобы перебраться на берег, потому что «Колумб» правым бортом упирался в длинный мостик-поплавок, сделанный соколинцами специально для сегодняшнего дня. Ковальчук задержался на шхуне. Почему именно – не было видно, потому что надстройка на шхуне скрывала фигуру инспектора.

– Что он там делает? – раздраженно проговорил Марко. – Корыто свое привязывает, или что?

Но вот инспектор уже прошел палубу «Колумба» и по плавучему мосту сошел на берег, направляясь прямо туда, где праздновали соколинцы. Было видно, что он спешит. Пройдя совсем рядом с местом, где стояли юнга и девушка, он их даже не заметил.

– Ну, ждать больше нечего, – обратилась Люда к своему спутнику. – Пойдем быстрее.

Они торопились, пытаясь опередить солнце, которое висело низко над морем, заливая кровавыми отблесками его поверхность. Шли то по песку, то по траве, выбирая дорогу так, чтобы случайно не попасться на глаза корреспонденту. Марко все время молчал. Люда говорила о том, какой эффект произведет появление Найдены в выселке, вернее, на «Колумбе», потому что они успеют привести ее как раз перед выходом на прогулку в море. Марко кивал головой и все поглядывал на запад. Он видел, что им не догнать солнце, потому что оно нижним краем уже чиркало по воде и через несколько минут должно было скрыться в море. Внезапно оба услышали звук, который заставил их остановиться. Они тут же узнали собачий вой: то долгий, то прерывистый, он поражал глухими тонами и жалобными нотами. Вой доносился из двора Ковальчука, а там, как они знали, могла выть только одна собака – Разбой.

– Чего это он? – удивляясь, спросил Марко. – Взбесился, что ли?

– Ну и противно… Аж страшно, – сказала девушка.

– Оставили Найдене развлечение, – саркастически буркнул Марко.

Они зашагали быстрее. Солнце уже спряталось, оставив на небе розовые краски. Вода в бухте потемнела, и воцарился полный штиль перед сменой дневного бриза ночным. Если бы не вой, Люда и Марко, наверное, остановились бы полюбоваться роскошным вечером южного моря, когда словно огромная нежная тень укрывает землю, воду и половину неба. Если бы не вой, царила бы тишина, потому что музыка в выселке смолкла, и ни один звук не долетал сюда.

Марко все время поглядывал на камни под ногами, отмечая такие, какими можно было бы обороняться от собаки, если та на них нападет.

– С тем псом у нас могут возникнуть проблемы, – сказала Люда, словно откликаясь на мысли Марка.

– Нет, он никогда без разрешения хозяев не выскакивает со двора, – ответил Марко, – а когда мы придем туда, то позовем Найдену, и она его отгонит прочь.

Вскоре оба стояли перед забором двора Ковальчука и, поднимаясь на цыпочки, заглядывали во двор. Там Разбой время от времени начинал скулить. Но кроме собаки Марко и Люда больше никого не видели. Закрытая дверь дома и темные окна создавали впечатление полного безлюдья. Но нельзя было долго так стоять – уже смеркалось, пусть и не очень быстро, потому что на востоке из-за горизонта поднималась круглолицая луна.

Марко на всякий случай выломал из ограды длинные палки, для себя и для Люды. Потом, подойдя к калитке, быстро открыл ее и позвал:

– Найдена, Найдена!

Пес, услышав зов и хрипло лая, бросился к ним. Он прыгал на калитку, бесился, но из двора не выпрыгивал.

Марко и Люда ждали, когда выйдет Найдена. Однако дверь дома не открывалась, и все так же молча чернели оконные стекла. Казалось, что в доме нет ни одного человека.

– Неужели ее нет? – спрашивала Люда, думая про Найдену. – Куда же она могла деться?

– Меня это тревожит, – ответил юнга. – Нам нужно зайти в дом. Проклятый пес!

Парень хмурился, размышляя, что им делать со взбесившимся Разбоем. Наконец он все же придумал смелый план, как пробраться в дом.

– Слушай, Люда, – сказал он. – Держи тут собаку, пусть лает, чем громче, тем лучше. Привлекай его внимание, а я попробую зайти с другой стороны.

Марко пригнулся и начал тихонько обходить забор. Люда же делала вид, что хочет зайти во двор через калитку. Она ударила по калитке палкой, и у Разбоя от ярости из пасти полезла пена.

Тем временем Марко обошел двор, тихонечко перелез через забор и, прячась за домом, начал его обходить, прижимаясь к стене.

Сквозь щель в калитке Люда увидела, что Разбой затих и тут же обернулся: дверь в дом открылась. Марко вскочил в сени. В ту же секунду пес бросился туда, но налетел лишь на закрытую уже дверь.

Пареньку повезло. Дверь была заперта только на защелку. В сенях – темнота, хоть глаз выколи. Спичек у Марка при себе не было. Он нащупал дверь в комнату и вошел туда. Стоя на пороге, спросил, есть ли кто дома. Никто не отзывался. Тогда он начал искать спички, и, потратив немало времени, все же нашел.

После этого, подсвечивая себе, оглядел кухоньку, комнату и каморку Найдены. Нигде никого. В сенях он заметил лесенку, которая вела на чердак. «Может, там кто спрятался?» – подумал юнга. Ему стало не по себе, и первую минуту он не решался туда полезть. Но, увидев фонарь инспектора, он зажег в нем небольшой огарок свечи и полез по лестнице. Стоя на предпоследней ступеньке, осветил чердак. На запыленном глиняном полу лежали какие-то старые вещи, под дымоходом стояли облепленные лозой бутыли, по углам и над головой свисала паутина. Парень спустился вниз. Он все осмотрел. Можно было бы выйти из дома, если бы не пес. Разбой держал его в осаде. Иногда он отбегал к калитке, когда Люда начинала по ней барабанить, но тут же бросался обратно к дому.

Марко зашел в каморку, дверь из которой открывалась в сени. В углу поставил фонарь, так, что тот едва мерцал, и свернул на топчане простыни и подушку так, чтобы те напоминали человеческую фигуру. Он решил пустить Разбоя в сени, а самому спрятаться за дверью. Пес, наверное, сразу же бросится в каморку, а он закроет за ним дверь.

Получилось так, как и рассчитывал Марко.

Когда Люда застучала в калитку и Разбой метнулся туда, парень открыл дверь во двор, пес бросился назад и тут же влетел в сени, но, не заметив Марка, спрятавшегося за дверью, прыгнул в каморку, а парень тут же закрыл за ним дверь. Пес бросился на дверь и так нажал, что Марко с трудом удержал ее. Помогла кадка с водой, которой Марко подпер дверь. Пес высовывал только край морды, но вылезти из каморки не мог.

Марко вышел во двор, закрыл дом и позвал Люду.

Над островом поднялась яркая полная луна. Из бухты доносилась музыка: «Колумб» и шлюпки выходили в море на прогулку. Марко и Люда стояли во дворе ковальчукового дома вместо того, чтобы плыть с остальными на шхуне. Марко внимательно оглядывал двор.

– Ты помнишь, где был Разбой, когда мы увидели его? – спросил он.

– Вон там, возле той будочки, – Люда показала на камышовый курень.

Марко объяснил ей, что это погреб, и предложил осмотреть это место.

Подошли к погребу. Заглянули в курень. Марко поворошил снопы камыша и осторожно, чтоб не наделать пожара, зажег спичку. Люда увидела, что снопы прикрывали дощатую крышку, и в тот же миг они услышали приглушенный голос, доносящийся из-под земли.

– Кто это? – испуганно спросила Люда.

Марко уже разбросал камыш и открывал черную яму, поднимая крышку. Голос в яме умолк.

– Осторожно, Люда, – сказал Марко. – Не упади.

Потом зажег спичку и крикнул в яму:

– Кто там? Найдена, ты?

– Я, – послышалось из погреба, и они узнали голос девочки.

Спичка едва выхватывала ее очертания на дне ямы.

Марко взял лестницу, которая лежала возле куреня, и опустил ее в погреб.

Увидев Марко и Люду, Найдена удивилась.

– Вы не на «Колумбе»?

– Кто тебя сюда посадил? – в свою очередь спросили ее спасители.

– Вы нашли ту машинку?

– Какую машинку?

Найдена, волнуясь, рассказала про разговор, который она подслушала, ставя в сенях самовар. Когда она сказала про машинку, которую должен был спрятать на «Колумбе» Ковальчук, ребята необычайно разволновались.

– Он сказал, что машинка взорвется в море в десять часов сорок пять минут и все вы погибнете, – объяснила Найдена.

Люда посмотрела на свои часы: стрелки показывали без десяти минут десять.

– Осталось пятьдесят пять минут… – проговорила она каким-то омертвевшим голосом без выражения…

Дальше она уже не могла говорить: что-то сдавило ей горло.

Марко стоял спиной к девушкам и смотрел на море. При свете луны он видел темные пятнышки и бледные огоньки, которые виднелись из бухты. Среди них он узнал и огонек «Колумба». Меньше чем через час не станет шхуны и тех, кто сейчас на ней… Что же делать?!

Так он стоял несколько секунд, показавшихся Люде бесконечно долгими.

– Поджечь дом, – пробормотал Марко, – они увидят пожар и вернутся сюда. Мы успеем. Люда, дай спички.

Люда подала ему коробок, но спичек в нем не осталось.

– Спички, спички! – крикнул Марко, протягивая руку Найдене.

Девочка побежала в дом, за ней торопились Марко и Люда. Они вскочили в сени под бешеный лай и царапанье Разбоя в каморке. Найдена искала спички там, где их нашел Марко. Других спичек в доме не было. Девочка еще засветло обратила внимание на то, что оставалась последняя коробка. Марко настаивал, просил, требовал, чтобы она искала. Девочка была в не меньшем отчаянии, но не могла найти ни одной спички. Свеча в фонаре, который стоял в каморке, догорела и погасла.

Марко выбежал во двор и снова глянул на бухту. Огонек «Колумба» виднелся уже в море. В бухте оставался только «Буревестник», сияя электрическими огнями. Юнга обратил внимание на то, что эсминец перешел на другое место и стоял примерно в километре от берега, напротив дома инспектора.

– Сюда, за мной! – крикнул он.

Люда и Найдена выскочили во двор. Марко бежал вниз, на берег. Обе, не раздумывая, бросились следом за ним.

– Мы поплывем на миноносец! – крикнул на бегу парень. – Только он сможет догнать…

Девочки поняли Марка. Они вихрем мчались к воде. Первым до моря добежал Марко, второй – Найдена, и следом за ней – Люда. Все они были неплохими пловцами, и началось необычное соревнование. Соревнование за жизнь множества людей и спасение судна. Они опережали друг друга, и сложно было угадать, кто первым преодолеет расстояние до «Буревестника».

Никто не видел этого соревнования. Лишь одинокий гребец на маленьком каюке, переплывавший бухту наискосок и приближавшийся к ее юго-восточному уголку, заметил вдали три плывущие точки. Сначала он подумал, что это дельфины, а потом решил, что моряки с «Буревестника», и не стал за ними следить, у него были дела поважнее. А это Яков Ковальчук, в последний раз попрощавшись с Соколиным, спешил попрощаться и со всем Лебединым островом.

Разве что луна следила за соревнованием, освещая пловцов. Она стояла уже высоко в небе, ослепляя своим светом звезды, и спокойно рассматривала море и остров, равнодушная ко всему, что происходило внизу.

С берега подул едва заметный ночной бриз.

XXI. Логово в чаще

Песчаный вал, нанесенный волнами прибоя, отделял море от чащи, созданной раскидистыми кустами, камышовыми зарослями и осокой выше колен. Сюда редко заходили рыбаки. Здесь спокойно гнездились и плодились различные птицы. За песчаной насыпью, уже поросшей и укрепленной густой травой, птичье царство чувствовало себя защищенным от моря во время сильнейших штормов. Кусты служили убежищем от лисиц, коршунов, а также изредка здесь появлявшихся людей. Пробраться сквозь эту чащу было непросто. Острые колючки рвали одежду, высокая осока резала руки, ноги тонули в грязи, узенькие, но очень глубокие протоки между маленькими озерцами перегораживали дорогу.

В этой чаще Ковальчук искал Анча. Правда, ему не надо было заходить далеко в чащу, потому что свое логово диверсанты оборудовали недалеко от морского берега, чтобы быстрее перенести на воду спрятанную в кустах байдарку. Направляясь сюда, Ковальчук шагал над самым берегом.

Он жалел, что не удалось зайти домой, забрать несколько мелочей на память о жизни на этом острове. Жалел, что не может забрать с собой Найдену и Разбоя. Если первую он считал всего лишь дешевой батрачкой, то второго – верным слугой. Они, без сомнения, пригодились бы ему в будущем. Ковальчук не сомневался, что за неоценимую услугу, которую он оказал своим политическим хозяевам, получит соответствующую оплату. Три тысячи, которые ему вручил Анч, убеждали его в том, что все эти ожидания сбудутся.

Он посмотрел на часы и увидел, что до взрыва осталось тридцать пять минут. Ему не терпелось быстрее встретиться с Анчем, доложить о результатах своей работы и вместе с ним услышать, как произойдет взрыв.

Вскоре он нашел Анча, ожидавшего его невдалеке под кустом.

– Ну вот и вы, – сказал Анч. – Надеюсь, все в порядке.

– Все сделано. Они уже, наверное, в море. Мы услышим взрыв?

– Наверняка услышим. Ну, пойдемте в наше убежище, а вы рассказывайте, где спрятали машинку и кто поехал на «Колумбе».

– Под палубой возле рубки, там, где хранятся продукты. Туда уж точно никто сейчас не полезет. Ужин готовить они не будут.

– А их кок или юнга?

– К сожалению, он не явился к отходу «Колумба», его искали, но напрасно и ушли без него. Остальная команда, профессор, председатель сельсовета, оркестр и несколько женщин теперь уже далеко от берега.

– А дочка профессора?

– Ее тоже не было.

– Жаль. – Анч даже рассмеялся. – Повезло девчонке. Она, наверное, меня ждала. Я обещал ехать на шхуне.

Примерно с минуту шагали молча. Анч несколько раз взглянул на море. И, наконец, остановился, еще раз посмотрел, словно что-то отыскивая.

– Ковальчук, вы не видите никаких огней на горизонте?

Инспектор стал напряженно всматриваться в горизонт, и ему показалось, что они действительно светят очень далеко, но он не был в этом уверен. Показал в том направлении и Анчу.

– Должны появиться оттуда, – сказал Анч. – После полуночи стемнеет, и мы их, безусловно, увидим. Сегодня нам нужно проплыть на байдарке двенадцать миль, то есть почти двадцать три километра. Это советская прибрежная полоса. Когда выйдем из нее, окажемся на палубе парохода, и наши приключения закончатся. «Кайман» будет стоять там и чинить машины, которые неожиданно испортятся. Капитан постарается подойти поближе… Это, между прочим, возмутительно со стороны советского правительства, устанавливать такую широкую прибрежную полосу. У большинства государств она равняется всего трем милям… А вот и наше логово.

Они подошли к месту, где заранее спрятали байдарку, и тут же легли за песчаным валом отдыхать от утомительного дня, заодно наблюдая за морем. Оба поглядывали на часы. Часы Ковальчука показывали 22 часа 41 минуту, Анча – 22 часа 40 минут. Инспектор помнил, что время на его часах в точности соответствовало времени на часах адской машинки. Сказал про это Анчу. Тот, промолчав, кивнул головой.

Приближалась решающая минута. Ковальчук зажигал спички и не сводил глаз с секундной стрелки часов. Оставалось двадцать секунд, десять, пять, три… тик-так, тик-так… тик-так… Прошли две секунды сорок шестой минуты. В море царила тишина. Ковальчук окаменел, спичка выпала из его пальцев и погасла. Он поднял голову и невидящими глазами уставился на звезды. Часы Анча показывали 22 часа 45 минут… тик-тик-тик… отсчитывала секундная стрелка. Секунды шли, тишину все так же ничто не нарушало. Десять, одиннадцать, двенадцать… на двенадцатой секунде с моря донесся звук взрыва. Анч, который следил по своим часам, не поворачиваясь к Ковальчуку, сказал:

– Взрыв произошел в четырех километрах отсюда. Ваши часы спешат на одну минуту.

XXII. На «Буревестнике»

Семен Иванович Трофимов вышел из каюты и поднялся на мостик, по которому из угла в угол прохаживался вахтенный начальник. Увидев командира корабля, вахтенный остановился и хотел доложить, что за время вахты ничего не произошло, но капитан-лейтенант кивнул ему головой и подошел к фальшборту. Он оперся руками на планшир и внимательно всматривался в море, туда, куда двинулись на ночную прогулку «Колумб» и две шлюпки с «Буревестника».

На эсминце, как всегда, в это время царила тишина. Большинство краснофлотцев после весело проведенного дня уже спали. Часть была в море, на шлюпках и на шхуне. Дежурные стояли на своих постах. Семен Иванович любовался ночью и думал про завтрашний поход в свой порт и послезавтрашнюю учебную стрельбу из торпедных аппаратов. Роскошная лунная ночь не давала сосредоточиться на будничных делах, а вызывала желание с кем-то поговорить. Командир повернулся к вахтенному, хотел спросить, понравился ли тому рыбацкий праздник, но увидел, что вахтенный всматривается в прибрежную полосу бухты, и сам взглянул в том же направлении. Вскоре он различил три темные точки, которые двигались в сторону эсминца, и услыхал плеск, который издавали удары рук по воде. К кораблю приближались какие-то пловцы.

– Что еще за мода по ночам так далеко заплывать, – вслух выразил свое мнение командир. Вахтенный повернулся и сказал, что это, наверное, купальщики из выселка.

– По-моему, плывут они вовсе не из выселка…

Трое пловцов быстро приближались к кораблю.

Вахтенный и командир внимательно за ними наблюдали. Пловцы обгоняли друг друга. Но вот один из них вырвался далеко вперед и плыл к кораблю, не снижая скорости.

– Что это они, соревнование устроили? – снова спросил командир и, помолчав, добавил: – Предупредите, согласно уставу.

Вахтенный выпрямился, набрал в легкие воздуха и крикнул:

– Эй, там! Не под-плы-ва-ать! Держи сто-ро-ной!

Пловцы плыли, словно не слышали. Один из них что-то кричал, но пока еще невозможно было разобрать, что именно. Вахтенный прислушивался, приложив руки к ушам.

– Ну-ка, пошлите шлюпку, – распорядился Семен Иванович. – Пускай задержит этих молодцов. Надо бы проучить… Знают же, что нельзя плавать возле военного корабля.

Не успели выполнить распоряжение командира, как передний пловец четко прокричал:

– Быстрее поднимите на борт! Быстрее!

Стало понятно, что это не простые купальщики.

Что-то произошло, иначе с чего бы они так спешили к эсминцу? Командир корабля резким голосом дал приказ:

– Последнее предупреждение, чтоб ближе не подплывали. Немедленно шлите шлюпку. Держите наготове сигнал тревоги!

Через секунду шлюпка уже пошла навстречу пловцам. А через несколько минут первый из них схватился за борт и быстро забрался в шлюпку. Это был Марко. На этот раз он опередил Люду.

– Товарищ командир, немедленно на корабль! «Колумб» сейчас взлетит на воздух! Нужно спасать людей!

Молодой командир на шлюпке ничего не понимал. Он знал, что нужно забрать пловцов, и шлюпка шла за остальными, что находились примерно метрах в ста. Но оттуда донесся девичий крик:

– Плывите на корабль! На корабль! Не задерживайтесь!

Марко так настойчиво требовал немедленно вернуться на корабль, а двое оставшихся пловцов остановились и, кажется, кричали то же самое, что командир шлюпки приказал возвращаться. Краснофлотцы, хоть и не разобрались, в чем дело, ощутили в поведении Марка что-то тревожное и изо всех сил налегли на весла.

Через минуту Марко взбегал по трапу на палубу корабля; его провели на капитанский мостик. Но он не шел за провожатым, он сам бежал впереди, и провожатый вынужден был спешить за ним.

– Кто такой? – резко спросил командир.

– Юнга со шхуны «Колумб», Марко Завирюха.

– Что случилось?

Марко торопливо рассказал, в чем дело. От волнения и спешки выходило немного путано, но капитан-лейтенанту сразу же стало ясно, что «Колумбу» грозит опасность.

– Кратко, – сказал он. – Что там?

– Адская машинка. Сейчас будет взрыв.

– Когда?

– В десять часов сорок пять минут…

Командир посмотрел на часы. Стрелки показывали 22 часа 27 минут. До взрыва оставалось 18 минут.

В двадцать два часа тридцать одну минуту «Буревестник» снялся с якоря и двинулся из бухты, развивая максимальную скорость. В бухте, теряясь на фоне берега, чернели две точки. Двое пловцов медленно плыли параллельно берегу, провожая глазами эсминец. Казалось, что на берег они возвращаются с неохотой.

За кормой корабля оставался бурный пенный след. От его бортов широко расходились волны. Машины работали в полную силу, равную силе мощной электростанции. Корабль рассекал морской простор, луна и электричество освещали взволнованно-напряженные лица моряков. На всем корабле, казалось, спокойными оставались только хронометры и лицо капитан-лейтенанта Трофимова.

Рядом с командиром стоял Марко. Он рассказывал, о чем узнал от Найдены и о своих наблюдениях за Ковальчуком. Рассказ его был прерывистым. Он то и дело замолкал и, замерев, смотрел в пространство, словно на глаз измеряя скорость идущего корабля. Потом вспоминал про своего слушателя и снова поспешно проговаривал несколько слов.

«Буревестник» прошел широкую горловину бухты и оказался в море. Вдалеке виднелись огоньки шхуны. Если хорошо прислушаться, можно было уловить звуки музыки. Корабельные часы показывали тридцать шесть минут одиннадцатого. До взрыва оставалось девять минут. Командир крикнул вахтенному:

– Полный боевой!

Приказ тут же был передан старшему механику. Струя встречного ветра с удвоенной силой ударила Марку в лицо. Эсминец мчался со скоростью, с которой он подходит во время торпедной атаки к вражеским линкорам или мчится на подводную лодку, которая на минутку выглянула из воды, мчится, чтобы потопить их. За секунду корабль проплывал десятки метров, но Марку казалось, что часы идут с устрашающей скоростью.

Оставалось восемь минут. Уже более отчетливо слышались звуки музыки, но они мгновенно утихли, и в ушах шумел лишь ветер. Очевидно, на шхуне и на шлюпках заметили эсминец и, удивившись, перестали играть. В молчании миновала еще минута. Оставалось семь минут. В отдалении, примерно за километр, виднелась шхуна. Оркестр снова заиграл громкий марш, выражая радость рыбаков и оркестрантов по поводу появления эсминца. Судя по всему, там решили, что командир «Буревестника» решил к ним присоединиться.

С мостика в машину прозвучала какая-то команда, и Марко почувствовал, как палуба перестает дрожать. Машины прекратили работу, миноносец шел по инерции.

Свет прожектора метнулся на «Колумб», и на его корме Марко узнал профессора и Гришку.

На эсминце гремела команда:

– Шторм-трапы за борт! С левого борта спускать шлюпки!

Миноносец относительно медленным ходом поравнялся со шхуной. Там гремели оркестр и крики «ура». Часы показывали двадцать два часа тридцать девять минут. Командир эсминца пытался докричаться до шхуны, но там, в шуме, не разбирали и не слышали его слов. Марко взглянул на шхуну, подпрыгнул, выгнулся ласточкой и прыгнул в море между «Буревестником» и «Колумбом».

– Человек за бортом! – прозвучало на шхуне и корабле.

Оркестр оборвал игру.

– Эй, на «Колумбе»! Немедленно всем покинуть шхуну. Даю три минуты! – загремел приказ с командирского мостика на «Буревестнике».

К шхуне подплывал Марко. Он тоже кричал, чтобы все немедленно покинули шхуну. Там в первое мгновение все оцепенели и молча слушали приказ. Но шлюпки уже отходили от эсминца и плыли к шхуне. Эсминец удалялся от «Колумба». Весь освещенный электрическими фонарями, он словно звал пассажиров и команду «Колумба» на свою палубу. Стах Очерет хотел было выяснить, в чем дело, но когда услышал голос капитан-лейтенанта, кричавшего в рупор «две минуты», – приказал Андрею и Левку готовить посадку в шлюпки.

– Кто плавает, в воду! – дал он команду.

Несколько человек спрыгнули в воду и поплыли к ближайшей шлюпке.

Марко схватился за борт. Кто-то подал ему руку и помог вылезти.

– Что происходит? – спрашивали его.

– Через две минуты шхуна взлетит на воздух! – ответил юнга и бросился на корму. Военная шлюпка остановилась рядом с «Колумбом». Люди прыгали в нее с борта. Первым туда сбросили перепуганного Гришку, потом помогли спрыгнуть профессору. Последними перешли музыканты, не выпуская из рук инструментов.

На эсминце следили за часами. Было двадцать два часа сорок две минуты. Шлюпка еще не отходила от «Колумба». На шхуне оставалось три человека. Командир шлюпки приказывал им быстро садиться. Стояли Стах Очерет, Левко Ступак и Андрей Камбала… Моторист и матрос почти силой пересадили своего шкипера в шлюпку.

Сорок три минуты… Шлюпка отошла от шхуны. Гребцы работали, не жалея сил. С каждым ударом шести весел шлюпка отскакивала все дальше. Теперь всеобщее внимание сосредоточилось на опустевшем «Колумбе». Освещенная луной шхуна неподвижно застыла на водной глади. На ее палубе чернели тени, падавшие от мачты и надстройки на корме. Едва заметно светился огонек на мачте. Осиротело ожидая смертельного удара, судно вызывало у зрителей чувства печали и жалости. Командный состав эсминца теперь успокоился – люди с обреченного на гибель судна были своевременно сняты.

Но не такими глазами смотрели на шхуну три человека, из которых состоял ее экипаж. Они чувствовали, что теряют родного, близкого друга. Они не знали, почему «Колумб» должен погибнуть, иногда у них возникали сомнения, но поведение окружающих людей, приход эсминца, приказ его командира – все это свидетельствовало о том, что они видят последние минуты своей шхуны. Не минуты – секунды, потому что командир шлюпки громко объявил:

– Осталось пятьдесят пять секунд. Поднажмите, парни!

Шлюпка отлетала все дальше от шхуны. Командир боялся, как бы людей на ней не зацепило взрывом. У кого были часы, те следили за секундной стрелкой, чтобы отметить последний миг «Колумба».

Часы показывали сорок четыре минуты и пятьдесят секунд.

Шлюпка была уже на значительном расстоянии от опасного места, гребцы сидели неподвижно, подняв весла в воздух. Настала напряженная тишина. Луна вышла из-за легкого, словно кружево, облачка. На пятьдесят первой секунде на палубе оставленной шхуны заметили человека. Он выскочил из кормовой рубки. Никто этого человека не узнал. Все замерли. Человек на шхуне двигался необычайно медленно. Последние секунды собирались стать жуткой трагедией.

– В воду! В воду! – кричали несколько голосов.

Человек на шхуне приблизился к противоположному борту и произвел такое движение, словно выбросил что-то в воду. В тот же миг грянул взрыв. «Колумб» отбросило в сторону, рядом поднялся небольшой столб воды и рухнул на шхуну, заливая ее. Круг за кругом расходились по морю волны, вызванные взрывом в воде.

XXIII. Оплата наличными

– Для чего им понадобилось ставить адскую машину на старой рыбацкой посудине? – спрашивал сам себя капитан-лейтенант, вернувшись в свою каюту. – Ничего не понимаю!

Он щелкнул пальцами, снял фуражку и сел в кресло, ожидая стука в дверь. Командир корабля приказал пригласить к нему профессора Ананьева, шкипера Очерета и юнгу Завирюху. В иллюминатор он видел «Колумб». Краснофлотцы готовились подтащить шхуну к миноносцу, чтобы взять ее на буксир. После взрыва, который лишь слегка повредил борт шхуны, к ней подошла шлюпка. На палубе, под правым бортом, нашли наполовину залитого водой и оглушенного взрывом Марка. Он быстро пришел в себя и рассказал, что, добравшись до шхуны, бросился разыскивать адскую машинку. Вспоминая, как шхуну переходил Ковальчук, как он задержался возле кормовой настройки, Марко начал разыскивать машинку именно там. Он искал ее в каюте и в своем камбузе. Все уже покинули шхуну, а его охватило отчаяние, он думал, что ничего не найдет. И должен был спасаться сам, оставив шхуну на верную гибель. Последним местом, куда юнга решил заглянуть, был маленький люк в палубе за рубкой, куда он складывал разные продукты. Там Марко увидел корзинку, закрытую на замочек. Возиться и открывать ее времени уже не оставалось. Но он не был даже уверен, что именно это и есть адский механизм. И все же решил выбросить ее в море, а потом и самому прыгнуть в воду, спасаясь от взрыва на шхуне. Однако взрыв прозвучал, как только корзинка нырнула под воду, и юнга потерял сознание.

Трое вызванных вошли в каюту командира. Он пригласил их сесть и предложил по стакану вина.

Командир попросил юнгу еще раз рассказать все по порядку. Шкипер и профессор слушали этот рассказ впервые.

Пока юнга рассказывал, «Буревестник» принял на палубу все шлюпки и направился назад в бухту, таща за собой на буксире «Колумб». Катание с музыкой закончилось.

Когда Марко завершил свой рассказ, эсминец уже бросал якорь в бухте.

– Нужно немедленно организовать розыски на острове, – сказал Семен Иванович. – Я пошлю вам на помощь группу краснофлотцев, а вы будите всех рыбаков. Нужно поймать гадюк на острове или найти следы и выяснить, куда они исчезли. По радио уже оповестили об этом происшествии тех, кого в подобных случаях нужно уведомлять.

Командир встал, и его гости вместе с ним вышли из каюты. Ананьев бормотал себе под нос:

– На кой же черт им понадобилось взрывать эту посудину? Значит, я им нужен. Ничего не понимаю.

Через полчаса он вместе с остальными спасенными сошел на берег Лебединого острова перед выселком, и на шее у него повисла Люда. Сбоку, молчаливая и растерянная, стояла Найдена.

– Ясочка! – крикнул Левко и подошел к ней.

Вскоре рыбаки столпились вокруг девочки, так как узнали, что это она оповестила про адскую машинерию, как ее называл Марко. Ее благодарили, хвалили. Но вот кто-то сказал, что нужно искать диверсантов.

Найдена обратилась к Левку:

– Выпустим Разбоя. Если он учует след инспектора, он обязательно пойдет по этому следу и разыщет его.

Но где искать след Ковальчука? Кто-то из соколинцев вспомнил, что инспектор направлялся на каюке в сторону своего дома. Люда и Найдена его не встречали. Нужно было искать преступников в восточной части острова. Тимош уверял, что инспектор успел только перебраться через бухту и спрятаться в чаще, ближе к другому краю острова.

Разделившись на несколько партий, начали поиски. Нужно было спешить, потому что луна должна была скоро зайти, а до рассвета оставалось не менее двух часов. Левко, Марко, Найдена, Тимош и трое краснофлотцев направились к дому Ковальчуков, чтобы выпустить Разбоя. Люду отец попросил остаться с ним дома.

Искатели вышли из дома Ковальчука, когда луна уже почти закатилась. Первой шагала Найдена. Она обмоталась веревкой, к концу которой привязала Разбоя. Пес поначалу лаял и рвался, но замолчал, когда она приказала ему искать хозяина. Разбой нюхал землю и бежал, куда его толкала или тянула Найдена.

Они обходили бухту, надеясь где-то у берега быстрей отыскать след Ковальчука, и спешили обойти бухту до того, как луна закатится, в надежде найти каюк.

Расчеты поисковой партии оправдались. У берега нашли лодочку, в самом дальнем восточном закутке. Искателям повезло, потому что еще бы пять минут, и на место скрывшейся луны надвинулась бы густая темнота. Правда, на небе горели звезды, но их света хватало лишь на то, чтобы различить силуэты людей, теперь державшихся как можно ближе друг к другу.

Осмотр каюка не дал ничего. Зато Разбой тут же взял след Ковальчука и, лая, понесся вперед.

– Шуму на целый остров, – сердился на собаку Левко.

Иногда Разбой рвался вперед с такой силой, что Найдена едва удерживалась на ногах. Иногда пес останавливался, крутился на месте, но потом снова бросался вперед.

Они спустились на берег моря. В темноте едва слышно набегали на песок волны прибоя, где-то далеко-далеко в море светил огонек какого-то парохода. Это, наверное, был топовый огонь на высокой мачте, потому что бортовых огней видно не было.

Искатели двигались осторожно, потому что диверсанты могли обороняться, а чем они вооружены, никто не знал. Как только взошли на высокую насыпь между морем и густыми кустами, Разбой рванулся вперед. Он остановился в том месте, где лежали диверсанты, когда над морем прозвучал звук взрыва, постоял там и свернул вниз, к кустам. Вооруженные краснофлотцы выдвинулись вперед и пошли рядом с Найденой. Когда Разбой зашел в чащу, двигаться пришлось цепочкой – один за другим. Высокая трава холодила росой ноги выше колен. Колючки на кустах царапали руки и лица. Где-то в этой чаще скрывались враги.

Разбой внезапно замер на месте. Присел и, подняв морду, жалобно завыл. Люди стояли и слушали этот вой. Пес выл долго, протяжно, словно оплакивая какую-то большую и безвозвратную утрату.

– Чтоб тебя черти драли целый год! – выругался Левко.

Найдена толкнула пса вперед, но тот отказывался идти.

– Кто здесь? – крикнул один из краснофлотцев. – Выходи, стрелять будем!

Никто не отвечал. Пес продолжал скулить.

– Он что-то нашел, – сказала Найдена. – Нужно посветить.

Марко попросил спички, обошел Разбоя и начал светить. В двух шагах от собаки он рассмотрел под кустом чьи-то ноги.

– Здесь кто-то есть! – крикнул парень, выпуская спичку из рук.

Два краснофлотца с револьверами подскочили к месту, где стоял, наклонившись, Марко, и настороженно остановились.

– Вылезай! Немедленно вылезай! – приказал один краснофлотец.

Ответа не последовало. Марко снова чиркнул спичкой, наклонился и полез под куст. Под кустом, лицом в землю, лежал мертвый мужчина. Его вытащили, перевернули на спину, и Найдена узнала своего опекуна.

– Чем это его? – спросил кто-то.

Тимош присмотрелся к шее. На шее инспектора он заметил синие следы чьих-то пальцев.

Тимош разогнулся и сказал:

– Очевидно, его хозяева расплатились с ним наличными.

Все хмуро улыбнулись. Разбой продолжал скулить.

XXIV. Отчет

Вечером, когда электричество залило своим светом город, мимо сияющих витрин ювелиров медленно шагал стройный элегантный мужчина в кремовом костюме. Иногда он останавливался перед витринами и внимательно рассматривал хрустальные вазы, разнообразные золотые и серебряные украшения, любовался вместе с другими зрителями искусственными образцами прославленных бриллиантов, которые могли бы рассказать про многочисленные преступления, обманы, ограбления, связанные с их историей. Он жадно вглядывался в расставленные на черном бархате сапфиры, изумруды, александриты. Все это сияло, блестело кровавыми отблесками и самыми нежными тонами.

Без двадцати десять мужчина в кремовом костюме свернул в узенький переулок и, ускоряя шаг, вышел на другую улицу, без магазинов. Миновав двух молчаливых полицаев на углу, высокий в кремовом костюме вошел в огромный дом с тремя роскошными парадными подъездами. Обойдя этот дом почти по кругу и взойдя по лестнице к двери, нажал на кнопку звонка. Жандарм открыл ему дверь, проверил пропуск и пропустил в дом. Не обращая внимания на множество караульных, высокий пошел на третий этаж и зашел в комнату, где за бюро возле дверей у противоположной стены сидел секретарь.

– Здравствуйте, «номер 22»! – сказал секретарь. – Сейчас я доложу начальнику. – И он скрылся за дверью.

В три минуты одиннадцатого секретарь вернулся и, показывая рукой на дверь кабинета, проговорил:

– Зайдите.

Через минуту агент «номер 22» сидел в знакомом кабинете перед своим начальником. Как и всегда, лицо начальника скрывалось в тени абажура. На столе лежал исписанный лист бумаги. Агент узнал свой отчет.

– Я внимательно ознакомился с вашим отчетом, – сухо проговорил начальник. – Вы заканчиваете его так… – Начальник перевел взгляд на исписанные листы бумаги и прочитал: «Звук взрыва в море свидетельствовал о том, что шхуна “Колумб” погибла, а вместе с ней и профессор Ананьев. Его портфель с бумагами находился у меня. Основные задания были выполнены. Оставалось добраться до “Каймана”. Взошла луна, в море я увидел огоньки “Каймана”. В это время со стороны бухты послышался громкий собачий лай. Завербованный мной агент узнал лай своего пса. Возможно, пес вел кого-то по нашим следам. Я понял, что должен немедленно выбраться в море. Наша маленькая байдарка была удобна только для одного. С двумя пассажирами она бы значительно уменьшила скорость. Я вынужден был спешить. Мой помощник, споткнувшись, упал. Когда я наклонился над ним, он лежал неподвижно. Я быстро проверил его пульс и сердце. Он был мертв. Немедленно переправив байдарку на берег, я отплыл.

Проплыв двести-триста метров, я услышал лай собаки и голоса людей, очевидно, разыскивающих нас. Через три часа я был на палубе “Каймана”. Единственная моя ошибка – это сигарета с трифенилометрином: куда она делась, я так и не понял…»

– Я верю вам, что все это было так… – Начальник помолчал, потом открыл ящик и вытащил оттуда портфель. – Владелец этого портфеля, – продолжал он, – остался жив, в советской прессе снова упоминается его фамилия.

«Номер 22» едва заметно побледнел.

– Бумаги из этого портфеля, – говорил начальник, – я передал специалистам. Вот их выводы: документы очень интересны, в них есть ссылки на очень важное открытие, но главного – нет. Очевидно, профессор прятал его не в портфеле, а где-нибудь в другом месте.

В комнате воцарилась тишина.

Часть вторая