I. Погребенные заживо
Здесь царят покой и тишина. В самые сильные шторма, когда на поверхности моря клокочут пенистые волны, а ветер заносит чаек на сотни километров от берегов, когда разъяренная стихия ломает стальные корабли, как детские игрушки, здесь все равно спокойно и тихо, как и всегда. Даже не шелохнется неподвижная вода.
Глубина восемьдесят пять метров: густые сумерки, почти темнота, даже когда на ясном небе в зенит поднимается солнце. На каменистом грунте растут маленькие кустики красных и синих, со стальным отливом, водорослей. Не всякая рыба заплывает на эту глубину. Это еще не океанские пучины в тысячи метров, где все сжимает давление в сотни атмосфер и куда лишь отдельные смельчаки спускаются в гидростатах и батисферах, но это уже другая сторона глубинного порога, смертельно опасного для человека.
На этой глубине можно наткнуться на утонувшие пароходы и корабли, которые редко тревожат водолазы. Некоторые из них лежат десятки лет, и кто знает, сколько еще пролежат, пока подъем их не станет легким делом. Пусть пока лежат и хранят свои тайны и драгоценности.
Примерно в сотне километров от Лебединого острова на такой глубине лежал странной формы корабль, без мачт, но с выступом, похожим на капитанский мостик, с двумя маленькими пушками и низкими поручнями вокруг палубы. Опытный глаз моряка или водолаза сразу узнал бы в корабле подводную лодку. И хотя нет ничего странного во встрече с современным «Наутилусом» на такой глубине, поведение этой лодки было странным. Слишком долго лежит она без движения. Со стороны прогнутого борта тоненьким ручейком всплывает наверх нефть, странно повернут руль глубины, а главное – не слышно в ней никаких признаков жизни, словно экипаж вымер или затаился, остерегаясь надводных судоразведчиков с самыми чувствительными гидрофонами.
Однако если бы сюда спустился водолаз и прижался ухом к стенке затопленной рубки, он бы услышал какой-то невыразительный шелест за этой стеной, в промежутке между боевой рубкой и центральным постом управления.
К сожалению, не видно там водолазов. Проникнем же нашим воображением за металлическую стенку, внутрь этой подводной лодки.
В маленькой каюте, расположенной в центральной части подводного корабля, слышится тихий разговор. Если бы каюту осветил свет сильного прожектора, можно было бы увидеть на корабельной койке мужчину в одежде моряка, с забинтованными рукой и боком, с диким, пугающим выражением глаз, в которых застыли отчаяние и ужас, а в шаге от него – светловолосую девушку лет семнадцати, с миндалевидными зелеными глазами, в которых светилось мужество и напряженная работа мысли.
Этой девушкой была Люда Ананьева, а на койке лежал раненный зверем пират. Прошло уже много времени с того момента, как подводная лодка окончательно остановилась, а ее командир вместе с Анчем, воспользовавшись спасательными масками, выбрались на поверхность, затопив для этого боевую рубку.
На протяжении первого часа с тех пор, как Люда и шпион остались тут вдвоем, они почти все время молчали. На посту в центральном управлении долго звонил телефон, пока, наконец, замолк. Девушка не вышла туда, а раненый не мог этого сделать, даже если бы захотел. Возможно, в своем отчаянии он ничего не слышал. Обоим было ясно, что их вместе с теми, кто находился в других помещениях корабля, оставили умирать на морской глубине. Никто не придет им на помощь, о них даже никого не уведомят. Об этом свидетельствовали два трупа в центральном посту управления. Командир подводной лодки и шпион беспокоились только о себе, они теперь будут хранить тайну плавания и гибели пиратского подводного корабля.
Люда обдумывала положение. Из разговоров пирата и шпиона, когда те покидали лодку, она узнала о глубине, на которой они оказались, и поняла, что выбраться отсюда без специальных приборов или посторонней помощи невозможно. Пиратская подводная лодка погибла, но часть его экипажа жива и ждет смерти. Едва ли эти люди добровольно согласны погибнуть ради того, чтобы сохранить свою тайну. Ведь они знакомы с подобными случаями аварий подводных лодок и способами спасения с такой глубины. Она хотела разузнать, спросить, что можно придумать в таком положении. Девушка решила поговорить со своим раненым соседом.
– Слушайте, как вас зовут?
– Антон, – послышалось из темноты после короткого молчания.
– Скажите, какие есть способы спасения с такой глубины?
– В нашем распоряжении таких способов нет… Если тем двоим, что выбросились из лодки, удалось спастись… они могли бы о нас сообщить, но даже в таком случае едва ли водолазам удастся вытащить нас с такой глубины.
– Это что, невозможно?
– Фактически – почти нет.
– Вы говорите «почти»…
– На такую глубину водолазы спускаются. Но для этого нужно очень много времени. Предположим, что нас найдут и лодку поднимут. Но к той поре, когда закончатся подъемные работы, мы погибнем без кислорода.
– Выходит, что положение не такое уж безвыходное. Если бы нам удалось дать о себе знать, уверена, эпроновцы нас бы спасли.
– Ну разве что ваши эпроновцы. Но ни один из тех, кто спасся отсюда, не захочет вызывать нам на помощь советских водолазов.
– Я слышала разговор про аварийный буй. Если я правильно поняла, его можно выбросить отсюда и дать о себе знать.
Раненый зашевелился. Девушка разбудила в нем искру надежды.
– Да, да… Если бы выбросить буй… Если бы его немедленно нашли и передали вашим эпроновцам. Мы еще проживем здесь три-четыре дня.
Светлое пятно, едва заметное в том месте, где горела лампочка, совсем погасло. Каюту заполнила абсолютная темнота. Люда потеряла последний зрительный ориентир и теперь могла двигаться, только ощупывая руками все вокруг.
– Нам нужен свет, – сказала девушка.
– У меня есть спички, – ответил Антон. – Но каждая зажженная спичка уменьшает количество кислорода.
– Неужели здесь нет электрического фонарика?
– Попробуйте найти старшего офицера и обыщите его карманы, у него должен найтись.
Люда вспомнила, что труп старшего офицера лежит на ступеньках между каютой и постом центрального управления. Водя перед собой руками, она нащупала стену, сделала два шага и споткнулась. Присела, провела руками внизу. Рука наткнулась на чью-то голову. Пальцы попали во что-то мокрое и липкое. Девушка содрогнулась, представив окровавленную голову мертвеца. Не теряя самообладания, Люда провела руками вдоль тела и нашла карман. И действительно, в одном из карманов лежал электрический фонарик, похожий на трубку. Зажгла, осмотрела убитого и вернулась обратно к столику. Теперь она какое-то время могла пользоваться светом.
– Экономьте батарею, – сказал Антон.
– Знаю, – ответила девушка. – Что же дальше?
– Напишите записку, которую нужно вложить в буй.
Девушка нашла в столике бумагу, автоматическую ручку, поставила возле себя фонарик и начала писать.
– Как называется эта подводная лодка? – спросила девушка.
Антон молчал.
– Вы хотите, чтобы вас спасли эпроновцы и не хотите называть свой корабль.
– Пишите – пиратская подводная лодка, – глухо ответил раненый. – А там уж они сами разберутся.
– Хорошо. Как определить, где мы находимся?
Снова тишина.
– Буй можно пустить в плавание, а можно оставить на привязи, – ответил Антон. – В первом случае точно указывают местоположение подводной лодки, во втором – буй сам это показывает, если его не сорвет ветром и волнами, потому что у него большая парусность. Если мы далеко от морских путей, то буй на привязи может бесконечно долго оставаться незамеченным.
– Но ведь мы не знаем, где мы.
– Выпустим привязанный буй.
Больше Люда ничего не спрашивала; она писала быстро, не задумываясь, и через несколько минут прочитала раненому:
«Борт пиратской подводной лодки. Лодка затонула на глубине восемьдесят пять метров. Командир лодки и шпион Анч выбросились на поверхность, застрелив перед этим старшего офицера и рулевого. Осталась в каюте возле поста центрального управления с одним раненым. В лодке есть еще люди, но связь с ними прервана. Электричество погасло, пользуюсь фонариком. У нас ограничен запас воздуха. Ждем помощи эпроновцев».
Остального она раненому не читала. А там было вот что:
«Пираты захватили меня в плен в бухте Лебединого острова вместе с Марком Завирюхой и Ясей Найденой. Допрашивали про торианитовые разработки, про нахождение военных кораблей, про “Буревестник” и т. д. Марка пытали. Они с Ясей погибли как герои. Раненый пират знает русский язык и называет себя Антоном. Если нас не спасут, сообщите о моей смерти отцу, профессору Ананьеву, который находится на Лебедином острове.
Люда Ананьева».
Люда вышла на пост центрального управления, чтобы найти там буй и шахту, через которую его выбрасывают на поверхность моря. Нашла узкий цилиндр длиной полтора метра, выкрашенный в красные и белые полоски. Верхняя часть у него являлась трубчатым стержнем с намотанными на него двумя флагами, которые означали «Терплю аварию, немедленно нужна помощь». У верхней части этого цилиндра легко отвинчивалась насадка, и оттуда вынималась алюминиевая трубка, куда можно было вставить записку. Нижняя часть цилиндра оканчивалась кольцом-ушком, за которое держался крепко привязанный тросик. Этим тросиком буй крепился к подводной лодке. Он, можно сказать, выполнял обязанности якорного каната.
Девушка нашла и шахту для выбрасывания этого цилиндра, ей лишь раз пришлось возвратиться в каюту и спросить раненого, как открывать горловину этой шахты. Оказалось, что делается это очень легко.
Люда вложила записку в алюминиевую трубку, завинтила крышку и положила цилиндр в шахту. Потом проверила, надежно ли держит трос, задраила внутренний клапан и поворотом рычага выпустила в шахту заряд сжатого воздуха. Услышала только легкий шум и звук, похожий на приглушенный выстрел. В ее воображении раскрашенный цилиндр пробил водяную толщу, всплыл на поверхность и остановился, покачиваясь с боку на бок. В это же время на нем развернулись флаги. Теперь оставалось, чтобы их кто-то заметил. Никто не пройдет равнодушно мимо таких флагов, разве что диверсанты могли бы уничтожить аварийный буй. Но пират и шпион уже, наверное, далеко от этого места, если целыми выбрались на поверхность.
Мысли девушки прервал Антон:
– Уже? – спросил он.
– Да, выпустила.
– Лишь бы только нам на беду не поднялся шторм или сильный шквал, а то может сорвать буек. Тогда уже даже вашим эпроновцам нас не найти.
После этого снова началось тягостное ожидание. К счастью, оба они не знали, что через некоторое время над морем пронесся шквал, сорвал их буй и понес его сначала на север, а потом на восток. Некоторое время молчали. Потом Люда предложила подсчитать количество воздуха, оставшегося в их распоряжении, а также наличие воды и еды. Пост центрального управления и обе каюты рядом с ним имели форму правильных квадратов. Благодаря этому Люде легко удалось рассчитать кубический объем этих помещений. В сумме получалось чуть больше двадцати квадратных метров. При нормальной подаче этого количества воздуха в легкие двух людей им хватило бы на четверо суток. Но воздух в подводной лодке был уже испорчен. Не так давно тут находилось шесть человек. Кроме того, воздух не полностью очищался от углекислого газа, и можно было опасаться, что очистители вскоре перестанут работать.
Согласно подсчетам Люды и раненого, у них был запас воздуха на двое суток. Возможно, им придется пускать сюда сжатый воздух из баллонов. Так можно будет увеличить количество кислорода, но одновременно с этим в помещении возрастет и атмосферное давление, что грозило гибелью от кессонной болезни.
Еды Люда нашла столько, что ее могло бы хватить на пять-шесть дней. Плохо было с водой. Ее оставалось семь-восемь стаканов, а значит, нужно было экономить. Это было легче всего, потому что температура на подводной лодке упала. Машины перестали работать, и лодка медленно охлаждалась до температуры окружающей воды. А эта температура не превышала девяти градусов.
Все эти дела отняли часа два, а после этого снова – молчание и тишина. Раненый заснул. Люда задремала, положив голову на стол. Неожиданно ее разбудил настойчивый звонок, зазвучавший на посту центрального управления. Люда встала, и, подсвечивая себе фонариком, подошла к телефону, осторожно перешагнув через трупы офицера и рулевого.
II. Новый шкипер
«Буревестник» покинул Соколиную бухту перед рассветом. Никто не провожал эсминец, но теплой благодарностью командиру и экипажу этого корабля были полны сердца во всех домиках рыбацкого выселка. Весь прошлый день краснофлотцы гостили у рыбаков. Бесчисленное количество раз Марко, Яся, Левко и Андрей с военными моряками рассказывали о своих приключениях. Слушателям все казалось мало, они снова и снова засыпали вопросами и просьбами рассказать. Но больше всех слушал, расспрашивал и сам рассказывал маленький Гришка, который считал себя главным героем.
– Если б я не узнал Ясю и не рассказал про нее деду и маме, то все бы пропали, – говорил он.
И теперь, когда корабль вышел в море, поворачиваясь навстречу солнцу, вахтовый командир ласково улыбнулся, вспоминая Гришку.
«Буревестник» шел ускоренным ходом, дожигая в своих топках последние запасы угля. Трофимов торопился доставить в Лузаны раненого Стаха Очерета и сдать Анча.
Утреннее солнце с легким ветерком и мелкой волной встретило эсминец в открытом море, далеко от острова.
С восходом солнца проснулся на «Колумбе» Андрей Камбала.
Эту ночь он провел на шхуне в полном одиночестве. Марко спал дома, на маяке, Левко – в выселке, в доме своих родителей, раненый шкипер лежал на эсминце, в корабельном лазарете. Рулевой с вечера вернулся на шхуну, переспал ночь и теперь думал, что нечего зря простаивать, а нужно готовиться в дорогу, в Лузаны, сдать там рыбу, которая и так сутки перестояла, и отремонтировать мачту.
Андрей взглянул на берег и увидел, как к пристани с разных сторон спускались три фигуры, охваченные утренним солнцем. Он взял бинокль и принялся их рассматривать. Первого узнал. Это был Марко. Он шел от маяка, наверное, не выспавшись, и спешил на шхуну. Вторым был Левко. Третьей фигуры Андрей никак не мог узнать, разобрал только, что это девочка.
– Кого ж это так рано несет? – спрашивал сам себя рулевой, и только когда все трое сошли на пристань, узнал в девочке Ясю Найдену. Через несколько минут рыбаки и девочка были на шхуне.
Когда шкипер отсутствовал, его всегда замещал Левко. Рулевой и юнга ждали его приказов. Моторист прошелся по палубе, оглядел рубку, где уже замыли следы крови, сломанную мачту, мотор, поднял несколько рыбин, понюхал, бросил обратно и обратился к товарищам:
– Доктор сказал, что наш шкипер сможет вернуться на шхуну не раньше зимы… Через неделю или две Марко едет в город сдавать экзамены в техникум. Там он, наверное, и останется… Нужно думать про набор новой команды на «Колумб».
– Никуда я сейчас не поеду, – быстро отозвался юнга.
– Почему?
– Я не хочу вас сейчас бросать, – волнуясь, отвечал парень. – Мне жаль наш старый «Колумб», я хочу дождаться, когда дядька Стах выйдет из больницы, когда поставим новую мачту, когда… – его голос стал тише и медленнее, – когда водолазы обыщут дно моря, поднимут пиратскую лодку и найдут тело Люды Ананьевой, и мы ее похороним. Только тогда я поеду учиться… Очередные наборы моряков в техникум будут еще зимой и весной.
Все молчали. Моторист что-то обдумывал.
– Что мы ему скажем? – спросил Левко у рулевого.
– Пусть остается, – ответил Андрей и обнял Марка. В этих объятиях трусоватого, но искреннего рыбака юнга ощутил искреннюю любовь.
– Хорошо, – коротко, по-деловому сказал Левко. – Ты согласен и я согласен. Значит, единогласное решение всего экипажа. Теперь у меня есть предложение: пока наш дядька Стах в больнице, давайте управляться на шхуне втроем. Согласны?
– Согласны, – ответили ему товарищи.
– Но нам нужен временный шкипер.
– Левко! – сказал юнга.
– Нет, – перебил его Левко. – Предлагаю выбрать шкипером того из нас, кто проявил больше всего отваги и ловкости в борьбе с врагом.
– Нет-нет, меня не надо, – почти сердито сказал Андрей. И хотя настроение у всех было серьезное, никто не сумел удержаться от улыбки, а сам рулевой, прикрыв лицо ладонью, лукаво сморщился.
– Значит, голосуем? – спросил Левко. – Шкипером «Колумба» – Марка Завирюху.
Марко решительно отказывался. Он не соглашался, доказывая, что шкипером должен быть Левко, а сам он будет работать мотористом. Когда против него выступили моторист и рулевой, юнга заявил, что команда неполная, и двое не могут выбирать одного.
– Мне можно вас попросить?.. – обратилась к рыбакам Яся, которая до сих пор сидела молча.
– Слушаем, Ясочка! – обернулся к ней Левко.
– Вас теперь на шхуне осталось трое. Один будет шкипер, второй моторист, третий рулевой. А я прошу, чтобы вы взяли меня к себе юнгой. Я умею готовить, убирать, править лодкой, перебирать рыбу, а всему, что нужно, я научусь…
– Я не против, – первым высказался Андрей.
– Молодец, Яся! – воскликнул Марко и пожал ей руку.
– Экипаж у нас в полном составе, – добавил рулевой. – Давайте же выбирать шкипера. Яся, ты за кого, за Левка или за Марка?
– За Марка, – ответила девочка.
– Вот молодец! – сказал Левко, пожимая ей обе руки, а потом обратился к Марку: – Абсолютное большинство команды просит тебя выполнять обязанности шкипера.
Марко был вынужден согласиться.
– Я благодарю вас за доверие и обещаю его оправдать, а теперь давайте сниматься с якоря. Рулевой, поднимай якорь и разворачивай шхуну! Юнга, помоги рулевому! Моторист, включай малый ход!
Через десять минут «Колумб» вышел из Соколиной бухты. Шхуна шла под мотором и парусом, приспособленным к обломанной мачте. Все занялись своим делом. Юнга готовил завтрак возле рубки. Юный шкипер стоял на носу шхуны, смотрел в голубую даль над морем, дышал свежим холодным воздухом и думал о пережитых днях борьбы и труда.
III. Маленький бегун
На Торианитовом холме работа не останавливалась ни на миг. За несколько дней профессор Ананьев постарел, голова его стала почти седой. Он ходил сгорбившись, опирался на палку. Но точно так же, как раньше, он много работал, особенно в химической лаборатории, оборудованной в маленьком деревянном бараке. Там уже был получен первый гелий, который хранился в металлических и стеклянных баллонах. Хотя ценное оборудование, закупленное в Америке, погибло вместе с «Антопулосом» на дне моря, один из советских заводов взялся в рекордно короткий срок изготовить необходимое оборудование. Геологический комитет обещал в ближайшие дни прислать на Лебединый остров новую партию исследователей во главе с профессором Китаевым. На Торианитовом холме ставили палатки, начали строить помещения на зиму, и, одновременно, по проекту профессора Ананьева налаживали, так сказать, кустарное производство гелия.
В тот день Ананьев с самого утра обходил разработки. Днем ранее он окончательно узнал о гибели своей дочери вместе с пиратской подводной лодкой. Видел юнгу Марка и Ясю Найдену, выслушал, что они говорили о Люде. По его просьбе капитан-лейтенант Трофимов устроил ему свидание с Анчем, но шпион отказался отвечать на все вопросы. Так и оставил его профессор, ничего не узнав о последних минутах своей единственной дочери. Командование эсминца, рыбаки, работники ториантитовых разработок разделяли с ним его горе, выражали сочувствие, но со вчерашнего вечера сам профессор ни с кем об этом не говорил. Он замкнулся в себе, и, казалось, полностью отдался своей работе. Однако его молодые друзья старались не оставлять профессора в одиночестве долгое время. Целую ночь, незаметно для профессора, у его палатки велось дежурство.
Но никто не услышал оттуда ни единого стона, только свет горел до утра, и когда Ананьев вышел из палатки, на его лице появилось несколько новых морщин.
Где-то около полудня профессор взошел на высокий холм, оглянулся вокруг, глядя на остров, море и поля на суше за проливом. Потом внимательно осмотрел местность вокруг холма, озерцо, наполовину вырубленные кусты и вспомнил, как начинал здесь свою работу с дочкой, как в один из тех дней заметили вдали человека с фотоаппаратом. Профессор тяжело вздохнул и посмотрел в направлении выселка. По тропинке, соединявшей выселок с торианитовыми разработками, кто-то бежал. Не один, а трое. Кто-то маленький значительно обогнал двух оставшихся, видимо, взрослых, и катился сюда, словно белый клубок. Двое взрослых далеко отстали от маленького, но тоже спешили бегом.
– Что такое? – подумал профессор. И обратил на это внимание одного из молодых работников, трудившихся поблизости.
– Какой-то мальчишка… Куда ж это он так убегает? – заинтересовался тот. – Прямиком сюда мчится.
И действительно, в одном месте, где тропинка делала небольшой круг, огибая мелкую лужу, мальчишка, чтобы сократить путь, напрямик кинулся по воде, не жалея штанов и разбрызгивая вокруг воду и грязь.
– А-а-а… Знакомый, – сказал работник. – Я этого мальчика знаю.
– Кто это?
– Сынок смотрителя маяка.
– Гришка?
– Он самый.
Теперь уже и профессор узнал мальчика, но ни он, ни работник не могли сказать, кто догоняет Гришку и насколько отстали от мальчика взрослые. Тем временем Гришка уже взлетал на холм. Перепрыгнув какую-то яму, рванул через куст крапивы. Ноги у него были исцарапаны, одна штанина разорвана, лицо красное, глаза блестели, но не от страха, а от радости. Он добежал до профессора и свалился с ног. Так запыхался, что не мог говорить. Профессор видел, как в синих жилках на лице мальчика быстро пульсирует кровь. Ананьев наклонился, поднял малыша, выхватил платок и крикнул:
– Воды!
– Дя-дя-денька… – отрывисто проговорил мальчик. – Люда жи-жи-жива… Там несут от нее письмо…
Профессор, не выпуская мальчика, почувствовал, как у него темнеет в глазах и подламываются ноги. Молодой работник поддержал его.
IV. Время замедляет свой ход
Люда сняла телефонную трубку.
– Алло!
– Позовите командира, – едва слышно прохрипел чей-то голос.
Помолчав несколько секунд, девушка ответила:
– Командир – я!
– Кто это? Вы с ума сошли?
– Ваша пиратская лодка больше вам не принадлежит. Ваш командир сбежал. Старший офицер погиб. Предлагаю слушаться меня, представителя Советского Союза.
Ответа не было.
– Алло! Алло! – сказала девушка. – Кто со мной говорит?
Чуть помедлив, тот же голос ответил:
– Машинист-электрик… Старший механик потерял сознание. Нам не хватает воздуха.
– На поверхность дано уведомление об аварии подводной лодки. Вызваны на помощь эпроновцы. Какие спасательные средства имеются у вас?
– У нас не работает ни один механизм, кроме телефона. Мы ничего не можем сделать.
– Еще раз хорошо подумайте, чем можно спастись до прибытия ЭПРОНа.
– Слушаюсь, – прохрипел голос и повесил трубку.
Люда понимала, что ничем не могла помочь, и только утешала тех людей, как и себя, надеждой на прибытие ЭПРОНа. Оповестив их о судьбе пиратской лодки, она почувствовала какое-то злорадное удовольствие: пусть пираты погибнут с мыслью о том, что их лодка попала в руки советских моряков.
Когда она вернулась в каюту, раненый, который слышал ее разговор по телефону, спросил, всерьез ли она заявила о захвате подводной лодки. В его голосе чувствовалась насмешка.
– Да, я всерьез так считаю, – ответила девушка. – Потому что никто не может помешать мне объявить эту лодку приобретением советского флота, и сейчас я напишу об этом письмо. Вас можно считать последним представителем командования. Вы должны подписать акт о сдаче мне этого корабля.
Сказав по телефону про захват корабля, Люда сделала это просто механически, но теперь она быстро пришла к выводу, что вполне правильно будет составить соответствующий документ. Кто знает, спасут их или нет. Но она верила, что когда-нибудь эту лодку вытащат из моря и просмотрят все документы, которые на ней сохранятся. Поэтому, поставив на стол фонарь, она начала составлять документ, который считала необходимым оставить здесь. Сверху поставила число, месяц, год, а дальше написала:
«Эта подводная лодка, проводившая пиратско-шпионскую деятельность, затонула…»
Но над тем, отчего она затонула, девушка задумалась впервые.
– Послушайте, Антон, почему затонула лодка?
– Насколько я понял, ее атаковало какое-то надводное судно и забросало глубинными бомбами… Лодка получила серьезные повреждения. Какие именно, я не знаю, но, очевидно, всплыть на поверхность не смогла.
– Хорошо.
Люда продолжала писать. Она изложила историю захвата подводной лодкой пленных в бухте Лебединого острова, описала допросы, поведение ее товарищей, записала все, что помнила из разговоров командира подводной лодки с Анчем и другими пиратами, когда те разговаривали при ней. Записав все, что посчитала нужным, она сделала такую приписку:
«Последний представитель командования пиратской лодки, который называет себя Антоном, сдает лодку мне, представительнице СССР, Людмиле Ананьевой. С этого момента лодка законно считается собственностью Советского Союза».
Люда расписалась и протянула бумагу и ручку раненому.
Антон отказался подписать этот акт, а когда девушка напомнила о последствиях, которые могут быть в случае их спасения ЭПРОНом, он неохотно и довольно неразборчиво расписался. Девушка схватила документ и посмотрела на часы. Стрелка показывала двадцать три часа пятьдесят три минуты. До начала новых суток оставалось семь минут. На посту центрального управления снова зазвенел телефон. Люда уже уверенно, почти не подсвечивая себе фонарем, прошла к телефону, сняла трубку и спросила, кто звонит. Кто-то шепотом сказал, что звонят из торпедного отделения в корме лодки.
– В сознании нас осталось только трое… – Говорящий назвал себя и двоих своих товарищей. – Есть ли надежда на спасение, господин командир?
Люда растерянно молчала. Она понимала, что для тех людей надежды уже не оставалось, но абсолютно ничем не могла им помочь. Сдерживая волнение, она ответила:
– Мы ждем советских эпроновцев.
– Кто со мной говорит?
– Командир лодки, представитель Советского Союза.
– Где наш командир?
– Ваш командир бросил вас и сбежал.
После этого повисла тишина. Но тот, кто говорил из торпедного отделения, очевидно, не повесил трубки и передал новость своим товарищам. Прошло несколько минут, и девушка услышала в трубке два револьверных выстрела, которые грохнули один за другим. Два пирата, вероятно, застрелились. У третьего, видимо, на это не хватало силы воли.
Девушка вернулась в каюту, но ничего не сказала раненому о трагедии в торпедном отделении. Погасила фонарь. Чтобы развеять тоскливое молчание, обратилась к Антону с вопросом, кто же его так ранил.
– Позапрошлой ночью потопили пароход. А на следующую ночь после того снова встретили его в море, полузатопленный. Мы с одним матросом зашли в кают-компанию. Зажгли фонарь и увидели на диване жуткого хищника. Это мог быть барс, а может, и тигр. Я не успел рассмотреть, потому что он взвился, прыгнул на стол и зарычал на нас. Я выстрелил из револьвера. Раненый зверь бросился на меня. Я выстрелил второй и третий раз. Он, кажется, упал, но из угла кают-компании появился второй и тоже бросился на нас. Мы сбежали, но уже на палубе, когда я готовился прыгнуть в воду, зверь все-таки догнал меня и ранил. Эти рваные раны страшно болят и, кажется, очень медленно заживают. Мне нужен доктор. У нас обязанности врача совмещал старший офицер.
Пират умолк, видимо, припомнив, что труп старшего офицера лежит рядом.
– Вы плохо себя чувствуете? – спросила девушка.
– Я боюсь, что не выдержу пребывания тут. Раны мои ужасно болят. Я чувствую слабость… Дайте мне, пожалуйста… В кармане моей куртки лежит конверт… Там письмо. Я хотел бы еще раз взглянуть на него.
Люда осветила фонарем его лицо. Он действительно страдал, но одновременно с болью в его глазах таились злость и страх. Девушка нашла на полу его разорванную куртку. Наклонилась над обрывками, нашла карман и нащупала там конверт. Вытащила и, не разглядывая, протянула его пирату. Но раненый от напряжения потерял сознание. Девушка начала рассматривать конверт. На нем стояли буквы: «Леб. ост. А. Г. Ан-у». Ей показалось, что эти буквы выводила знакомая рука. Еще раз к ним присмотревшись, она легко расшифровала буквы: «Лебединый остров, Андрею Гордеевичу Ананьеву». Значит, письмо адресовано ее отцу. «Так это то письмо, которое я писала?» Девушка вытащила его из конверта. И действительно, письмо было написано ее почерком. Она начала читать и невероятно удивилась. В письме было сказано:
«Дорогой папа. Немедленно приезжай ко мне. Я в больнице, в Лузанах. Не беспокойся, все должно закончиться хорошо. Человек, который передаст тебе это письмо, спас меня. Я полностью ему доверяю. Он дал мне слово привезти тебя сюда. Он все тебе расскажет. Только очень прошу, никому ничего не говори, пока мы с тобой не увидимся. Бедные мои товарищи! Судьба была к ним не так благосклонна, как ко мне. Крепко тебя целую. Люда».
Девушка ничего не поняла из этого письма. Откуда оно? Она никогда такого не писала. Но это же ее почерк! Она внимательней присмотрелась к написанному. Ошибки быть не может. Хотя нет! Она припоминает, как пишет некоторые буквы. Здесь буквы не совсем такие, но какая схожесть! Если бы это письмо было другого, совершенно не важного содержания, если бы она нашла его не здесь, а дома, в ящике своего стола, то, безусловно, не распознала бы фальшивки. Значит, ее письмо отцу не отправляли, им пользовались только как образцом почерка и стилистических оборотов. Кто же его подделал? Для чего? Конечно, чтобы заманить отца, захватить его в плен. Вот почему Анч так уверенно обещал ей встречу с отцом. Но письмо здесь, значит, они не успели выполнить свой замысел. Она глянула на бесчувственного Антона и решила внимательнее просмотреть карманы его куртки. Там она нашла советский паспорт на имя Антона Антонова и еще одну бумажку. Оказалось, что бумажка – ее настоящее письмо отцу. Она видит, что в каждом предложении подчеркнуто последнее слово. Шпионы разгадали ее хитрость.
– Для чего же он просил дать ему это письмо? – спрашивала она себя.
Потом она вложила в конверт свое настоящее письмо, а фальшивку спрятала. Смочив водой платок, девушка положила его на лоб раненому. Еще несколько минут Антон лежал без движения, но вскоре пришел в себя.
– Вы просили дать вам какой-то конверт, – сказала Люда. Она склонилась над курткой, вытащила конверт и подала его раненому. Тот поспешно схватил его здоровой рукой, потер пальцами, будто хотел убедиться, что это действительно то, что ему нужно, и стал рвать конверт и письмо зубами, жевать куски бумаги и выплевывать. Люда молча наблюдала за ним. Она погасила фонарь и села в темноте. Когда Антон закончил рвать письмо, она спросила:
– Что это вы порвали?
– Письмо от моей невесты. Я не хочу, чтобы кто-то его прочитал, когда нас поднимут.
Девушка молчала и думала, что рядом с ней хитрый и опасный враг. Нужно быть осторожной, нужно следить за ним. Если бы он был здоров, едва ли оставил бы ее в живых. Ему, без сомнения, выгоднее спастись без нее. Но чем бы он объяснил ее смерть? Ведь записка в аварийном буйке подписана ею, и там сказано, что это пиратская подводная лодка. Хотя он мог бы объяснить смерть недостатком воздуха. Нет, пираты все же не любят оставлять живых свидетелей!
Люда решила на всякий случай поискать себе оружие и осмотреть помещение командира подводной лодки. Ей казалось, что когда она переберется туда, то будет чувствовать себя в большей безопасности, чем в этой каюте вместе с раненым пиратом. Вспомнила, что когда освещала труп старшего офицера, заметила у него на поясе маленькую кобуру. Девушка осмотрела мертвеца и действительно нашла у него автоматический пистолет мелкого калибра. Решила держать его при себе. После этого втащила труп офицера в пост центрального управления, где лежал убитый рулевой, и плотно обмотала их куском какой-то ткани. Пугала мысль о том, что трупы скоро начнут разлагаться и отравлять без того загрязненный углекислым газом воздух и отнимать драгоценный кислород. В командирской каюте ничего особенного она не нашла, кроме удобной койки, которой решила воспользоваться, пачки вкусного печенья и нескольких бутылок вина. Решила остаться там. Больше всего ее радовало, что дверь из этой каюты в пост центрального управления крепко запирается. Она в любой момент могла изолировать себя от раненого, а также от убитых пиратов. Быстренько осмотрев помещение, она погасила фонарь, который уже слишком долго горел: боялась, как бы не остаться совсем без света, когда разрядится батарейка. Хотелось спать. Но прежде чем лечь, она вышла в пост центрального управления, чтобы позвонить в машинное отделение и узнать, что там делается. Сняла трубку, снова зажгла фонарь, чтобы найти нужную кнопку, долго нажимала ее, слышала, как звенел телефонный звонок, но никто не брал трубку и не отвечал ей. Позвонила в торпедное отделение, но и оттуда не дождалась ответа. На лодке больше не осталось живых людей. Разве что умирающие, которые потеряли сознание. Ей стало жутко…
V. Солнечный газ
Капитан порта Лузаны записывал в своем блокноте грузы, которые собирался в первую очередь передать на «Пенай». Дежурный по порту оповестил, что пароход показался на горизонте. Сегодня Лузаны были конечным пунктом рейса «Пеная». Он доставил сюда дополнительную партию эпроновцев для расчистки рейда в Лузанах. Со времен гражданской войны на этом рейде затонуло несколько небольших судов, которые до сих пор лежали под водой и мешали приходящим в порт пароходам. Приходилось отмечать места, где они утонули, охранными поплавками и держать специальных лоцманов. В конце концов, пароходство решило очистить лузанский рейд. Сначала в Лузанах работала группа из трех водолазов, но после обследования дна оказалось, что для своевременного окончания работы нужно вызывать помощь. Сегодня «Пенай» должен был доставить еще четырех водолазов и оборудование.
К капитану порта зашел инженер эпроновской партии.
В окно комнаты виднелась бухта, рыбацкие суда и, немного дальше, – «Буревестник». Эсминец недавно пришел в порт, сдал на катер приграничной охраны Анча и теперь загружался углем.
На столе зазвенел телефон. Капитан порта снял трубку:
– Алло!
– Вас вызывает Зеленый Камень для аварийного разговора, – послышался голос телефонистки.
– Аварийного? Быстрее давайте!
– Говорит профессор Ананьев, – послышалось в трубке. – Сегодня рыбацкая шаланда из Соколиного выселка нашла в море плавающий буй с флажками. В нем найдена записка моей дочери, Люды Ананьевой. Она сообщает, что находится на подводной лодке. Лодка лежит поврежденная на грунте, необходима немедленная помощь.
– Место нахождения лодки указано?
– Нет, указана только глубина.
– Какая глубина?
– Восемьдесят пять метров.
У капитана порта глаза полезли на лоб.
– Восемьдесят пять метров? – повторил он.
Инженер-эпроновец насторожился. Хоть он и не слышал, что говорили в телефон капитану, но уже по словам последнего об аварии, лодке и восьмидесяти пяти метрах догадался о гибели подводной лодки.
– Пишите, – сказал капитан инженеру, показывая рукой на бумагу и карандаш.
Профессор Ананьев читал в телефон записку Люды, капитан повторял слова, инженер быстро записывал.
– Профессор, я немедленно оповещу всех, кто может предоставить помощь, – сказал капитан, когда инженер закончил записывать. – Как только получу сообщение о принятых мерах, немедленно позвоню вам.
Теперь инженер уже понимал. Он сидел над этой телефонограммой, сжав руками голову, и лицо его стало мрачным, как ночь. Он думал о том, как трудно найти подводную лодку в море, о том, что практически невозможно спасти людей на такой глубине, потому что водолазы не могут там быстро работать. В 1916 году американские водолазы подняли подводную лодку с глубины восьмидесяти метров. Это была рекордная глубина. Но ни одного человека с той лодки не спасли. Капитан порта схватил телефонограмму и побежал на радиостанцию, находившуюся в том же доме.
Инженер сидел один, так и не выходя из-за стола, и не слышал, как моторная лодка пограничников подошла к пристани. Только когда в кабинет вошли командиры, пограничники, водолазы и сам хозяин комнаты, инженер словно пришел в себя.
Комиссар эсминца немедленно начал совещание.
– Товарищи, мы ждем ответа на сообщение о находке письма Люды Ананьевой и распоряжения, как организовать спасательные работы. Этот ответ придет с минуты на минуту. Командир нашего эсминца остался на корабле, приготовился к немедленному выходу в море. Радист эсминца держит связь со штабом командования. Но и мы не должны терять ни минуты, и нужно немедленно составить план спасения тех, кто остался в живых на подводной лодке. Такова цель нашего совещания. Прошу вносить предложения.
Минуту все молчали, затем инженер сказал:
– У нас есть один металлоискатель, но этого мало. Нужно немедленно вызывать все эпроновские суда, на которых есть металлоискатели, и начать поиски.
– Позвольте, товарищ, – перебил инженера комиссар, – мы почти точно знаем место гибели подводной лодки. Случайно наткнулись на него вчера. Там вытекает нефть и всплывает на поверхность. Мы не думали, что там остался кто-то живой.
– В таком случае мы поднимем лодку! – произнес инженер, – хотя никогда еще с такой глубины не поднимали. Но людей… – Он умолк. Все его понимали. Только комиссар смотрел пытливо и спросил:
– Почему?
– На это уйдет слишком много времени. Кроме того, в нашей партии нет водолазов, которые когда-нибудь опускались бы на очень большую глубину. Нужно вызывать глубоководников…
– Товарищ комиссар, прошу слова, – сказал водолазный старшина Варивода. – Я тоже никогда не опускался на такую глубину, но уверяю, что спущусь на восемьдесят пять метров и буду там работать. Мои товарищи, молодые водолазы, сказали мне, что если нужно, готовы идти на сто метров в своих мягких скафандрах.
Комиссар посмотрел на Вариводу и эпроновцев с гордостью, инженер – с болью и сочувствием.
– Я понимаю вас, товарищи, я тоже спущусь вместе с вами. Мы сделаем все возможное, но не забывайте, что на такой глубине вы сможете работать максимум один час, а поднимать вас придется пять часов. Эх, нам бы!.. – Он умолк.
– Что вы хотели сказать? – спросил комиссар.
– Инженеры проводили исследования: они заменяли азот из воздуха гелием. Водолазы, получая вместо воздуха смесь кислорода с гелием, застрахованы от кессонной болезни и могут длительное время работать на больших глубинах. Но у нас солнечного газа нет. Во всяком случая, для этого он нужен в большом количестве.
В комнату вошел радист и подал капитану порта радиограмму. Капитан просмотрел ее, а потом зачитал вслух:
«Штаб флота поручил организацию спасательных работ ЭПРОНу. Общее руководство спасательными работами возлагается на командира эсминца “Буревестник”, капитан-лейтенанта Трофимова. Всем органам Наркомвода предлагается безотказно оказывать спасательной партии всестороннюю помощь. В распоряжение капитан-лейтенанта Трофимова выделяется пароход “Пенай”. Всю водолазную партию порта Лузаны немедленно отправить на место спасательных работ. Ежечасно информируйте о ходе операции».
– Совещание считаю закрытым, – сказал комиссар, взглянув в окно. Там он заметил флаги на мачте эсминца. Этим сигналом его вызывали на борт.
В это время капитан порта снял телефонную трубку и попросил вне всякой очереди связать его с Зеленым Камнем. Комиссар услышал, что капитан порта говорит с отцом Люды Ананьевой и кратко пересказывает ему новости. Дождавшись конца разговора, комиссар попросил передать ему трубку, одновременно задерживая рукой инженера.
– Профессор Ананьев? Здравствуйте! Да, это я. У меня к вам просьба: скажите, вы добываете гелий? В небольшом количестве? Уважаемый Андрей Гордеевич! Нашим водолазам, которые будут поднимать лодку, для продуктивной работы на большой глубине нужен воздух, в котором азот был бы заменен гелием. Да! Да? Ага… Мы вышлем вам баллоны с воздухом, на самолете, немедленно… Поторопитесь на Лебединый остров. Сегодня ночью «Буревестник» зайдет в бухту забирать гелиевый воздух. До свиданья.
Комиссар повесил трубку и обратился к инженеру:
– Гелий есть. Нужно немедленно раздобыть кислород в баллонах под давлением. Сколько сможем, отправим сейчас с «Разведчиком рыбы». Остальные заберет «Буревестник».
В глазах инженера блеснула искра надежды. Но даже теперь это была только искра. Он знал, какие невероятные трудности им предстоят.
– Распорядитесь не разгружать «Пенай», – сказал он капитану порта, – и срочно на его палубу перенести все наше оборудование, а также кессонную камеру.
Через тридцать пять минут в воздух поднялся «Разведчик рыбы», груженный баллонами с кислородом. Бариль летел один, без штурмана, чтобы взять больше баллонов. Петимко догнал его на «Буревестнике», который вышел из порта через сорок минут после совещания и взял курс на Лебединый остров. Через пятьдесят пять минут «Пенай» покинул Лузаны и пошел в открытое море, прямиком к тому месту, где лежал пиратский подводный корабль. Шхуна «Колумб» подходила к Лузанам. Рыбаки видели, как в воздухе пронесся «Разведчик рыбы», удивил их бешеной скоростью «Буревестник», промчавшийся мимо них, и наконец они узнали «Пенай», который, выпуская целые тучи дыма, изо всех своих старческих сил спешил по непривычному для него курсу.
VI. Теряются надежды
Фонарик больше не светил. Батарея разрядилась. Люда сидела на койке в абсолютной темноте. Она только что проснулась. Ей показалось, что кто-то стучал в дверь, но она, наверное, ошиблась, потому что царила мертвая тишина. Хотелось пить и есть. На ощупь она нашла бисквиты и графин с водой; в кармане лежали спички. Но Люда не хотела их зажигать, чтобы не тратить зря кислород. Знала, что до какого-то определенного времени кислород на подводной лодке непрерывно обновляется, а количество углекислого газа не увеличивается, но это до тех пор, пока кислород выделяется из баллонов, пока работают поглотители углекислого газа. В других помещениях корабля этот процесс уже давно прекратился. Об этом свидетельствовала смерть находившихся в машинном и торпедном отделении. Закончился ли этот процесс в центральных помещениях, Люда не знала. Наверное, да, потому что у нее болела голова и хотелось заснуть, но, возможно, это были последствия усталости. Девушка решила немного полежать, а когда начнет одолевать сон, встать и бороться с ним. Снова опустилась на койку, и хотя лежала не очень долго, почувствовала необычайную слабость, обессиленность; думала, что нужно встать, но сил не хватало, казалось, она теряет сознание. И внезапно подняла голову. Ее поразил шум и свист за дверью. «Неужели на пост центрального управления прорвалась вода»? Очень скоро этот шум и свист прекратились. Она представила себе центральный пост, наполненный водой, но в ту же минуту услышала какое-то звяканье, словно там кто-то шевелится. «Кто это может быть»? Только раненый Антон. Чтобы узнать, в чем дело, она открыла дверь и прислушалась. Кто-то, тяжело дыша, полз в нескольких шагах от нее.
– Антон? Что вы делаете?
– Я пустил немного сжатого воздуха. У нас теперь не меньше двух атмосфер давления, но мы добавили кислорода как минимум на сутки, если поглотители углекислого газа все еще будут работать.
Раненый умолк и пополз обратно в свою каюту.
Люда почувствовала, что дышать стало легче, только ощутила какой-то легкий шум в ушах, будто их заложило. Поняла, что это усилилось давление воздуха на барабанную перепонку. Хотелось посмотреть на часы, узнать, сколько времени прошло с тех пор, как выброшен буй, но спичку зажечь она не решалась. Она старалась даже дышать как можно медленнее и не делать резких движений, чтобы не увеличивать расход кислорода. Некоторое время она лежала неподвижно, потом все же поднялась и начала искать часы. Она нашла их на стене каюты, рядом с маленькой полочкой, ощупала пальцем, но зажечь спичку все же не решилась. Она искала способ открыть стекло и нащупать пальцами стрелки на циферблате. Одновременно думала, что нужно завести часы, потому что если они остановятся, не сориентироваться даже во времени.
Стеклянная крышка над циферблатом открылась легко. Пальцы коснулись стрелок, определили большую и маленькую. Сложнее было определить цифры на циферблате. Напрягая память, она вспомнила, что на этих часах циферблат поделен не на двенадцать, а на двадцать четыре части. Разделить круг, не видя его, на двадцать четыре части, очень тяжелое дело. Наконец Люда все же определила время: двадцать два часа двадцать минут. Закончились вторые сутки пребывания под водой после аварии.
Девушка завела часы, закрыла их и снова легла на кровать. Мысленно она представляла водную поверхность. Над водой поднимается аварийный буек. Заметят ли его? Может, уже заметили и отправили уведомление на берег, собираются эпроновцы, спешит к ним помощь! Она слабо представляла себе сложность спасения с этой глубины. Пирату она верила и не верила, но была уверена, что когда сюда прибудут водолазы, их обязательно спасут. Ну а если буйка никто до сих пор не заметил? Он качается на волнах, мимо него проплывают рыбы и дельфины, над ним пролетают птицы, а сам он одиноко качается неделю, месяц… А может, его сорвало и занесло куда-то далеко. Как их тогда найдут?
Люда лежит, и ей кажется, что она уже в могиле, из которой нет выхода.
Мысленно переносится в свой город, в школу, на Лебединый остров, к отцу. Вспоминает Марка и почему-то особенно долго думает о нем. Погибли Марко и Яся или нет? Анч сказал ей, что их уже нет. Значит, их убили. Но если их просто выбросили в море, чтобы потом утопить, то, возможно, Яся сумела воспользоваться резиновой подушкой-поплавком, которую Люда успела передать ей во время свидания. А Марко?
Люда вспомнила их первую встречу во время ливня, когда они даже не назвали друг другу своих имен, а потом вечер того же дня на «Колумбе», когда Марко спрятался от нее в рубку. Она это заметила, но ни тогда, ни потом ничего не сказала. В голове вихрем проносились все встречи на острове, на шхуне, в Лузанах, купание в бухте, когда она опередила его. Марку тогда было досадно. Люда сразу же об этом догадалась. Она вспоминает, как вместе вытаскивали из погреба Ясю, и потом спешили на «Буревестник», дать знать про адскую машинку на «Колумбе».
В этом калейдоскопе воспоминаний яснее всего запомнился лунный вечер на берегу Соколиной бухты. Неверный свет заливал рыбацкие домики, маленькие сады, песчаное побережье, несколько бочек, которые торчали, словно пни, шхуну, шаланды, серебристую поверхность бухты. Стояла тишина… К ним подошел Левко и, шутя, сказал про свидание… Она тогда покраснела, но в лунном свете этого никто не заметил. Люда почувствовала, что щеки ее и теперь запылали в темноте.
Она вспомнила мечты о следующей зиме, которую собирались втроем, вместе с Ясей, провести в городе. Она снова погрузилась в эти мечты и на некоторое время забыла, что над ней толща воды, неумолимо прижимающая к грунту поврежденную подводную лодку-гроб. Где-то недалеко за стеной лежали трупы людей, задохнувшихся без воздуха. В соседней каюте был еще один живой, раненый шпион Антон.
Когда она, наконец, вернулась к действительности, ей показалось, что за стеной кто-то разговаривает. Прислушалась. И правда, не ошиблась. Разговор долетал через пост центрального управления, но ни одного слова она разобрать не могла. Кто разговаривает? Неужели оказалось, что кто-то из убитых был всего лишь тяжело ранен и теперь с ним беседует Антон? Повернувшись на бок, она поднял голову и напрягла слух. Разговор стих. Потом снова какие-то слова… Девушка встает, подходит к двери, приоткрывает ее и слышит голос из каюты Антона. Раненый разговаривал сам с собой. Нет, он кого-то спрашивал, а потом сам отвечал. Она разбирает не все, потому что Антон говорит на своем языке, но услышанное ее удивило:
– Гелий, гелий, тут полно гелия! Я… я… задыхаюсь. Господин начальник, я выполню ваше поручение… выполню… Нам он нужен… Я понимаю вас. Что вы говорите? Да, слушаю! Я всегда сумею справиться… Я, я… Анч? Я справлюсь лучше, чем он… Формула, формула профессора Ананьева… Да… да…
Голос Антона перешел в шепот, девушка едва его слышала. Казалось, он говорил кому-то на ухо какую-то важную тайну.
– Она знает!.. Знает! Я заставлю ее рассказать! О, я умею себя вести… ха-ха-ха!
Смех был дикий и страшный. Услышав этот смех, Люда поняла, что Антон сошел с ума. Ее охватил ужас. Остаться в обществе сумасшедшего в этом темном углу!
Он продолжал что-то шептать. В шепоте девушка различила свое имя. Шепот сменялся злым идиотским смехом. Он снова говорил о формуле профессора Ананьева, уверял кого-то, что дочь должна знать формулу, найденную отцом. Он все же заставит ее рассказать все. Он хвастался своими исключительными способностями, умением допрашивать, выпытывать все тайны и снова смеялся.
Наконец Антон стих. Несколько минут из его каюты не было слышно ни звука. Казалось, раненый умер. Люда стояла в дверях каюты, окаменев, переступив одной ногой комингс к центральному посту. Но вот послышался шорох, словно где-то близко крадучись шла крыса.
В темноте, с невероятной осторожностью, из своей каюты выбрался сумасшедший, жаждущий заставить дочку профессора Ананьева рассказать секреты отца.
Люда быстро вскочила в свою каюту и закрыла дверь. Как только она задвинула засов, Антон изо всех сил навалился на дверь снаружи. Послышался стук, затем стон. Сумасшедший задел свои раны и упал в центральном посту под дверью, которая вела в командирскую каюту.
Люда села на стул, откинулась на спинку и с ужасом обдумывала свое положение. Большая часть воздуха досталась сумасшедшему. Немного позже она нащупала на часах стрелки, угадывая, что они показывают. Уже прошла ночь, на часах было десять часов утра.
Люда подошла к койке и в отчаянии рухнула на нее.
Она окончательно потеряла надежду.
VII. Водолаз идет на глубину
К месту, где произошла авария подводной лодки, «Буревестник» добрался ночью. С Лебединого острова взяли баллоны с гелием, часть баллонов с уже готовой газовой смесью для водолазов, а также пригласили профессора Ананьева и двух молодых химиков, которые должны были продолжать готовить смеси на борту эсминца.
Точнее, они пришли в тот район, где на дне моря лежала пиратская лодка. Штурман эсминца сумел привести туда корабль, но предупредил, что точность все-таки приблизительная, и возможная ошибка равняется радиусу полумили. То есть подводную лодку нужно искать где-то здесь, на площади приблизительно двух с половиной миллионов квадратных метров. Нужно было дождаться рассвета, чтобы при свете дня найти на воде нефтяные пятна и по ним уже точнее определить местонахождение лодки.
Пока водолазы отсыпались перед спуском в воду, обслуживающий персонал готовил костюмы, спускал водолазный баркас, проверял каждую мелочь. Химики под руководством профессора Ананьева по рецепту инженера-эпроновца готовили смесь кислорода с гелием, и сами испытывали эту смесь. Гелий – идеальный газ для замены азота в воздухе, когда речь идет про дыхание. Будучи полностью инертным, он не создает ни малейшей угрозы организму, и в то же время его атомный вес в три с половиной раза меньше атомного веса азота, и это свойство позволяет водолазам использовать его при спусках на большие глубины. В таких случаях к гелию примешивают кислород, но в меньшем количестве, чем он содержится в обычном воздухе. Дело в том, что человек во время дыхания не усваивает весь кислород, который попадает ему в легкие, а частично выдыхает его вместе с углекислым газом и азотом. Многочисленные исследования дыхания водолазов показали, что под большим внешним давлением человек, дышащий гелиевым воздухом с уменьшенным количеством кислорода, чувствует себя гораздо лучше, чем когда дышит обычным воздухом. К тому же он может пробыть на значительной глубине дольше и не так легко поддается кессонной болезни, особенно тяжелым ее формам.
Тем временем инженер-эпроновец вместе с механиком и машинистами «Буревестника» приготовили воздухо-магнитные помпы для работы с гелиевым воздухом. В этих подготовительных работах и прошел конец ночи.
Перед самым утром вдалеке показались огоньки парохода. Это шел «Пенай» с дополнительной партией эпроновцев, водолазным катером, кессонной камерой и разным водолазным оборудованием.
«Пенай» остановился недалеко от эсминца, и тут же шлюпка с краснофлотцами протянула с корабля на пароход телефонный провод. Капитан парохода сообщил, что они доставили подводный металлоискатель. Это прибор, которым пользуются эпроновцы для поиска затопленных кораблей. Такой прибор построен на магнитных свойствах металла. За кораблем-разведчиком тянется на буксире магнит. Когда магнит почувствует на дне какую-то железную массу, начинает звенеть определенным образом связанный с ним звонок.
Решили, не дожидаясь дня, начать обследование морского дна при помощи металлоискателя. «Пенай» немедленно выпустил его на буксирном тросе и начал ходить вокруг миноносца в разных направлениях.
Одновременно с началом поисков инженер-эпроновец послал радиограмму на ближайшую эпроновскую базу с просьбой выслать ему подводный танк, при помощи которого он надеялся ускорить подъем подводной лодки.
К рассвету на «Пенае» зазвенел звонок металлоискателя. Пароход проходил над какой-то массой железа на морском дне. Никто не мог с уверенностью сказать, что это подводная лодка. Это мог лежать обычный железный лом, старый якорь, потерянный когда-то каким-то пароходом, или даже пароход, затонувший, возможно, десятки лет назад.
Всходило солнце, когда увидели, что следов нефти на море почти не осталось. Отдельные пятна разнесло одно от другого на значительное расстояние. Если бы не металлоискатель, пришлось бы потратить на поиски лодки немало времени. Однако, не имея уверенности в том, что лодка лежит именно здесь, «Пенай» оставил на этом месте водолазный баркас и продолжил разведку. Вскоре он исследовал всю площадь, указанную штурманом «Буревестника». И еще в двух местах зазвенел звонок металлоискателя, оповещая о наличии на дне каких-то железных частей. Эти находки усложняли дело. Решили спускать на разведку сразу трех водолазов. Для этого воспользовались двумя баркасами, а третий заменил сам «Пенай». На палубе парохода оборудовали водолазную станцию, поставили помпы, провели телефон, протянули трос от лебедки и сбросили конец за борт. На этом тросе должны были спускать водолазов.
Первыми разведчиками предложили себя все водолазы, но инженер выбрал только двоих: Вариводу и широкогрудого эпроновца Козлюка, третьим назначил себя, чтобы проверить возможность этого рискованного спуска на такую глубину. Но начальник экспедиции Трофимов изменил планы инженера.
– Молодой человек, – сказал ему капитан-лейтенант. – Я верю, что вы храбры, и одобряю ваше желание показать пример рядовым водолазам, но… мне нужен человек, который будет управлять всеми тремя водолазами с палубы «Буревестника», и отсюда я вас не отпущу. Сейчас наши связисты наладят телефонную связь с «Пенаем» и обоими баркасами. Ваше место – на телефонной станции.
В седьмом часу утра на баркасе номер один первым на спуск стоял готовый Варивода. Были проверены помпы, установлены баллоны воздуха с гелием, надежно завинчен шлем, проверена работа телефонов, которые обеспечивают связь водолаза с баркасом и центральным пунктом на «Буревестнике». Варивода пожимает товарищам руки и становится на ступени узенького трапа, готовый погрузиться в воду.
С «Буревестника» слышится голос инженера, который в последний раз спрашивает, все ли в порядке, и рапортует начальнику экспедиции.
– Спускайте водолаза! – приказывает капитан-лейтенант Трофимов.
Варивода спускается на несколько ступеней вниз, и большая медная голова скрывается под водой. На поверхности булькают и лопаются многочисленные пузырьки гелиевого воздуха.
Вахтенный докладывает капитан-лейтенанту, что с расстояния двух миль от эсминца приближается рыбацкое судно, которое держит курс на место водолазных работ.
– Что за судно? – спрашивает командир.
– Очевидно, шхуна «Колумб», – отвечает вахтенный.
VII. Стук
Варивода, ощутив легкий удар по шлему, понял, что это знак спускаться. Придерживаясь рукой за трап, он начал медленно сходить вниз. Вода накрыла шлем, и водолаз на сигнале подтащил Вариводу к борту, чтобы проверить исправность костюма под водой. Установив, что воздух нигде не просачивается, сигнальщик начал травить канат. Тогда Варивода нажал головой на золотник шлема и начал выпускать в воду лишний воздух, который с бульканьем поднимался вверх.
Опытного водолаза опускают быстро, приблизительно по четырнадцать метров за минуту. Каждый метр телефонист сообщает ему глубину.
– Двенадцать!
– Двадцать шесть!
– Тридцать девять!
– Пятьдесят три!
Варивода сглотнул слюну, пытаясь этим уравнять внутреннее давление на барабанные перепонки уха с внешним, потому что при глотании открываются проходы в евстахиевы трубы.
В это время качальщики на помпе ускоряли работу, чтобы увеличить количество воздуха, которое посылали водолазу. Это, наверное, самая тяжелая работа – накачивать воздух водолазу на большую глубину. В этот раз дело осложнялось еще и тем, что качали не обычный воздух, а смесь гелия с кислородом из специальных баллонов.
Водолаз чувствовал себя неплохо и охотно дышал этим воздухом. С шестидесятиметровой глубины опускать стали медленнее. Те, кто опускал, боялись, как бы водолаз не ударился о грунт. На этой глубине было очень темно. Варивода вытянул руку и едва рассмотрел пальцы. Провел рукой по нагрудному свинцовому утяжелителю, нащупал электрический фонарь-прожектор и водолазный нож.
Еще несколько секунд, и его ноги коснулись грунта. Сориентировался, где север, где юг, прислушался, как работает воздушный рожок, по которому воздух попадал в шлем, дернул сигнальный трос, что означало «я на грунте», то же самое сказал в телефон и принялся озираться. Он ничего не видел. Пришлось зажечь фонарь и пробивать маленьким прожектором толщу воды метра на два. После этого пошел вперед, двигаясь правым боком, наклонив корпус и отталкиваясь левой рукой. Таким способом он уменьшал сопротивление воды.
В свет аккумуляторного фонаря попала какая-то рыбка и тут же скрылась. Под ногами ощущался удобный песчаный грунт, кое-где покрытый кустиками водорослей. На протяжении нескольких минут, считая шаги, он двигался в одном направлении, потом отошел в другую сторону, стараясь замкнуть круг или прямоугольник. Ходить было тяжело, чувствовалось давление огромной массы воды, но в целом казалось, что он находится не глубже сорока-сорока пяти метров. Этому способствовал гелиевый воздух.
Время от времени он сообщал по телефону, что ничего не нашел. Иногда телефонист соединял его с инженером на «Буревестнике», и тот давал указания, куда идти и где искать. Минут через десять такого брожения Варивода, оборачиваясь, уперся во что-то плечом. Казалось, он неожиданно наткнулся на какую-то скалу. Осветив ее фонариком, он увидел борт корабля.
Голос его звенел радостью, когда он сообщил об этом по телефону. Нужно было немедленно обойти этот корабль и определить, подводная это лодка или нет. Осматривая борт, он заметил, что ила на металле нет, что корабль лежит на дне так, как лежат только недавно затонувшие.
«Свежачок», – подумал Варивода, продолжая осмотр. Наконец, обойдя половину, осмотрел рули и понял, что это подводная лодка.
– Нашел! – сообщил он.
В ту же минуту инженер отменил приказ о спуске двух водолазов, которые готовились идти на дно в других местах, а Вариводе предложил простучать стены подводной лодки, чтобы узнать, есть ли на ней кто живой.
Водолаз попросил, чтобы его немного подняли, и, рассчитывая на уровень разных помещений подводной лодки, начал постукивать молотком по стенам. Постукивал, прислушивался, но никто ему не отвечал. «Могила», – думал он, прижимаясь шлемом к стене лодки. Медленно выбрался на палубу. Там заметил следы глубинных бомб. Очевидно, ни одна бомба не попала прямо в подводный корабль, но, взорвавшись совсем близко, бомбы погнули его в нескольких местах и сделали несколько небольших пробоин. Там, где части лодки были не сварены, а заклепаны, заклепки вылетели от силы сотрясения во время взрывов бомб. Варивода осмотрел боевую рубку, убедился, что она затоплена, но не видел, чтобы ее повредило взрывом. Пройдя по палубе, он увидел скрытые пушки и пулеметы, перебрался на нос, и, спустившись на уровень торпедных аппаратов, снова постучал молотком. Потом долго прислушивался, прижимаясь к борту, но ответа не было.
– Никто не отвечает, – телефонировал он наверх. Но инженер настойчиво предлагал стучать дальше.
Варивода старательно исполнял приказ. Облазил уже весь корабль, один раз у него даже запутался шланг, но водолаз спокойно распутал его и пополз по палубе лодки и ее бортам, постукивая молотком и прислушиваясь. Изнутри, как и раньше, никто не отзывался.
Варивода неохотно отвечал на вопросы сверху, а сам почти ничего не говорил. Уже давало о себе знать долгое пребывание на глубине. Правда, он не собирался проситься наверх, но понимал, что если на лодке не осталось живых людей, то незачем развивать ударные темпы, рисковать своим здоровьем, а то и жизнью, поднимая с такой скоростью затопленную лодку с этой глубины. Пусть полежит еще год или два, тогда ЭПРОН, проведя необходимую подготовку, с легкостью сумеет ее вытащить. Он снова и снова обходил лодку и все слушал и прислушивался. Нет, эта стальная коробка молчала, как могила, никого в ней не осталось! Водолаз стоял под затопленной боевой рубкой, собираясь подать сигнал, чтобы его подняли наверх, но тут ему показалось, что он слышит слабое звяканье по железной стенке лодки. Не веря сам себе, он прислушался. Лег на палубу и прижался к ней шлемом: из лодки отчетливо слышался стук. Там еще оставался кто-то живой. Варивода понял: тот, кто стучал, уже, наверное, обессилел, и только настойчивость водолаза заставила умирающего все же перебороть апатию.
– Слышу стук внутри лодки, – медленно сказал он в трубку.
– Спросите, кто! – раздался из телефона приказ.
Водолаз выстучал азбукой Морзе вопрос, в ответ получил несколько слов, из которых разобрал только одно «быстрее». Наверное, тот, кто стучал, теряя силы, уже не мог отвечать.
– Ответа разобрать не могу, – сказал Варивода. – Только одно слово «быстрее».
– Готовьтесь к подъему, сейчас будем поднимать вас на поверхность и спускать двух других, – передал ему связист слова инженера.
– Товарищ командир, – ответил Варивода. – Позвольте мне задержаться здесь и помочь товарищам.
Минуту длилась тишина. Наверху совещались.
– Старшина Варивода, готовьтесь к подъему наверх! – прозвучал голос капитан-лейтенанта Трофимова.
IX. Декомпрессионная камера
Разве могла команда «Колумба» остаться равнодушной, когда узнала в Лузанах, куда отправились «Буревестник» и «Пенай». Как только уполномоченный Рыбтреста утвердил Марка исполняющим обязанности шкипера шхуны, а Ясю временным юнгой, как новый шкипер обратился с просьбой позволить ему заменить дежурный рейс походом на место спасательных работ. Конечно, им, участникам тех событий, это позволили.
Утром «Колумб» уже стоял в двухстах метрах от «Буревестника», и Марко на каюке перебрался на эсминец. Назад вернулся с двумя краснофлотцами, разматывая за собой изолированный провод и везя телефонный аппарат с репродуктором. Комиссар эсминца послал этот временный подарок рыбакам, чтобы оповещать их о ходе спасательных работ. Одновременно с этим «Колумб» получил разрешение держать одного своего представителя на борту эсминца, чтобы тот мог по телефону сообщать своим товарищам все новости.
Колумбовцы дежурили на палубе эсминца по очереди. Разделили между собой трехчасовые вахты, и Левко первым поехал на эсминец отбывать дежурство.
На «Буревестнике», да и на «Пенае» немало поволновались, пока Варивода обследовал свою находку. Наконец, когда он сообщил, что услышал долгожданный ответ, волнение выросло неимоверно. Спокойными были только начальник экспедиции, инженер ЭПРОНа, сигнальщик и дежурный старшина, полностью занятые наблюдениями за Вариводой.
Убедившись, что в лодке еще остался кто-то живой, инженер попросил начальника экспедиции выслушать его план.
– Какими бы темпами мы ни работали, – сказал он, – даже при наличии подводного танка, который вот-вот должен прибыть, нам нужно 3–4 дня на подъем подводной лодки. Из сообщения Вариводы я делаю вывод, что тот, кто еще жив на подводном корабле, не проживет столько времени. Спасение живых людей требует сделать все в течение часа. Вот план осуществления этой операции, которую, как мне кажется, позволит провести тихая погода, технические возможности, а главное – энтузиазм наших людей. В нашем распоряжении на «Пенае» есть декомпрессионная камера, предназначенная для лечения водолазов, если у них начинается кессонная болезнь. В эту камеру могут поместиться три, а то и четыре человека. Если водолаз после подъема с глубины чувствует приступы кессонной болезни, его помещают в эту камеру вместе с доктором. В камеру накачивают воздух под таким давлением, которое равняется давлению на глубине, с какой подняли водолаза. Потом, медленно выпуская воздух, снижают давление до нормального. Таким образом водолаз постепенно избавляется от растворенного в крови азота. Камера герметично закрывается, выдерживает большое давление, оснащена телефоном, освещена, принимает и выпускает воздух. Я предлагаю погрузить эту камеру под воду при помощи затопленных понтонов, посадить туда врача и водолаза-электросварщика. Под водой водолазы направят камеру к подводной лодке, прикрепят ее электросваркой. Водолаз в камере электропилой распилит отверстие в лодке и тем самым запустит туда свежий воздух. Только таким способом можно спасти людей, если они проживут еще несколько часов.
Помолчав, командир распорядился:
– Согласен! Давайте быстрее!
Трофимов понимал рискованность предложенного инженером плана. Неудачное приваривание камеры к лодке, разрыв трубопровода, обрыв какого-то понтона, вылет камеры из глубины на поверхность – все это могло привести к гибели тех, кто еще жил на лодке, и тех, кто должен был опускаться в камере. Но это был единственный способ спасти людей в затонувшем судне.
На протяжении двух часов готовили камеру к спуску. Военный врач с эсминца подбирал лекарства и необходимый инструмент. Командование еще не решило, кто из водолазов будет спускаться в декомпрессионной камере. Лучшей кандидатуры, чем Варивода, не было, но водолаз в это время находился на глубине десяти метров, и раньше, чем через полтора часа, на поверхность выйти не мог. Кроме того, после глубоководного спуска ему долгое время нужно будет отдыхать. Перебирая имена других водолазов, командир решил посоветоваться со своим водолазным старшиной. Последний сразу же начал настаивать, чтобы в декомпрессионной камере спустили его.
– Я совсем не так устал, как вам кажется, товарищ командир, – говорил Варивода, – а гелиевый воздух – чудесная вещь. Мне кажется, что я погружался не глубже сорока метров.
– Но мы еще полтора часа будем вас поднимать.
– Прикажите вытащить сразу, запакуйте меня в камеру, а там легко согнать две атмосферы, и я снова попаду на «глубину» десяти метров.
После короткого совещания с инженером и врачом командир «Буревестника» согласился на предложение Вариводы. Тем временем на дне уже работали два водолаза, готовя место для приваривания камеры к лодке. На поверхности выглядывали из воды предназначенные для затопления понтоны, на палубе «Пеная» стояла готовая к спуску декомпрессионная камера.
– Подвести водолаза к пароходу и поднимать! – прозвучал приказ Трофимова инженеру.
Через минуту медный шлем показался на поверхности, в течение следующей минуты с водолаза сорвали скафандр и бросили его, почти без сознания, в декомпрессионную камеру. За ним закрылся люк, и он услышал, что камеру герметично закупоривают. Варивода сел на пол, оглядываясь вокруг. Когда-то, еще во время учебы в водолазном техникуме, он как-то вылетел с глубины тридцать пять метров и тогда просидел в подобной камере два часа.
Над водолазом склонился доктор и нащупал на руке пульс. «Начинается», – подумал, улыбаясь, Варивода. Он не ошибся: доктор внимательно его прослушал и успокоился только тогда, когда манометр в камере показал давление в две с половиной атмосферы. Тогда врач позвонил, чтобы уменьшили скорость накачивания воздуха, и начал понемногу выпускать тот воздух, что был в камере.
Наполненные водой понтоны потащили декомпрессионную камеру на дно. Спуск длился минут двадцать – двадцать пять. Это был исключительно ответственный момент. Нужно было спускать камеру, точно следуя указаниям водолазов, которые находились на грунте. Ни Варивода, ни доктор в этом участия не принимали, оставаясь пассивными зрителями, даже не зрителями, а пассажирами, ожидая прибытия на «станцию восемьдесят пять метров», как шутя называл водолаз место их спуска.
Они почувствовали легкое сотрясение и давление.
– На грунте, – сказал, прислушиваясь, Варивода и не ошибся, потому что их об этом тут же уведомили по телефону с «Буревестника».
Старшина попросил телефониста соединить его с водолазами, которые должны были приваривать камеру к лодке. Расспросив, где именно остановилась камера, с каким местом лодки она соединяется, он дал несколько советов. Ему пообещали, что через несколько минут он услышит жужжание электросварочного аппарата.
– Из лодки отвечают? – спросил Варивода.
– На протяжении часа не слышно ни слова.
– Тогда, ребята, быстрей за работу! – крикнул старшина в телефонную трубку.
И в ту же минуту Варивода и врач услышали жужжание за камерой. На глубине восьмидесяти пяти метров началась электросварка. Закрытые в камере готовились к своей работе. Примерно через час должно было смениться три смены водолазов-электросварщиков. Это было время гнетущего ожидания. Уже и Варивода успел отдохнуть, а доктор уменьшил давление в камере до одной атмосферы, то есть до нормального давления, к которому привык человеческий организм.
Наконец сверху послышался приказ запускать электросверло. Вначале требовалось пробуравить стенку камеры и палубу подводной лодки, чтобы пустить туда свежий воздух и проверить, нет ли там воды. Если бы в просверленное отверстие ударила струя воды, Варивода сумел бы быстро заварить маленькую дырку. Проведя соответствующие расчеты, установили, что люди должны находиться на лодке в посту центрального управления. Это было место, до которого добраться сложнее всего. Однако, благодаря подсказкам Марка и разным подсчетам, инженер нашел на поверхности лодки место, через которое можно было пробиться в одну из кают у центрального поста. Если бы боевая рубка не была затоплена, все получилось бы очень просто: в лодку попали бы через нее. Пилу должны были использовать во вторую очередь – для прорезывания отверстия такого размера, чтобы в него мог пройти человек.
Стенку камеры просверлили очень легко, а вот с лодкой вышло иначе. Плотная сталь просверливалась медленно. Сверло быстро нагревалось и приходилось прекращать работу, ожидая, чтобы оно остыло. Варивода для удобства выпилил половину квадратного метра камеры. Теперь на случай отрыва камеры от лодки врач и водолаз надели рейдовые маски, которые едва ли спасли бы их при подобной аварии. Лишь после двух часов сверления Варивода почувствовал, что сверло прошло сквозь броню лодки насквозь. «Если там воздух, все хорошо, а если вода?» Водолаз посмотрел на врача и попросил приготовиться закрыть струю, которая ударит, если они попали в воду. Медленно вытащил сверло, и из дырки действительно ударила струя, но не воды, а воздуха. Это был очень тяжелый воздух. Врач закричал в телефон, чтоб усилили вентиляцию.
Стрелка манометра сразу запрыгала: очевидно, из лодки выходил сжатый воздух. Кроме того, свежий воздух с поверхности тоже увеличивал давление. Для результативной очистки приходилось то накачивать воздух в трубопроводе, то тем же трубопроводом откачивать его назад. Присутствовавшим в камере такая операция была малоприятна. Минут через пятнадцать атмосфера немного очистилась, а давление относительно выровнялось.
Прошло еще два с половиной часа, пока водолаз, в конце концов, прорезал в лодке отверстие размером с половину квадратного метра. На поверхности моря начиналась ночь, когда Варивода сообщил, что переходит в подводную лодку.
Освещая себе дорогу электрическим фонарем, он просунулся туловищем вниз, потом спустился на руках и встал на палубе какого-то внутреннего помещения подводной лодки. Осмотрелся. Это был отсек, отделенный от других помещений задраенными люками. Кто знает, можно ли отдраивать хоть один из них? Если за люком вода, она немедленно заполнит и это помещение, и декомпрессионную камеру. Водолаз начал прислушиваться. Ему показалось, что он слышит под собой какое-то шуршание. Лег и прижался ухом к палубе. Действительно, что-то шуршало. Он постучал, но ответа не получил. Наоборот, все стихло. «Может, крысы», – подумал водолаз. Во всяком случае, этот шорох придал ему уверенности, и он начал открывать люк, ведущий в нижнее помещение. Не успел он открыть, как снова попал под струю тяжелого воздуха. «А людям же надо дышать», – подумал Варивода и крикнул врачу: снова сообщить наверх, чтоб начинали воздухоочистительные операции. Варивода уже смело сунул ноги в люк и, держа фонарь над головой, начал спускаться. Помещение было невысокое. Он сразу достал ногами палубу и, оставив фонарь наверху, оказался в темноте, лишь над головой виднелся освещенный люк. Он всмотрелся в темноту, пытаясь сориентироваться, и протянул руку вверх, за фонарем. Не успел он этого сделать, как услышал рядом смешок, от которого кровь заледенела в венах. Рядом с ним кто-то тихо, зловеще хихикал сквозь зубы. Это был смех сумасшедшего.
Варивода схватил рукой фонарь, направил его перед собой и осветил маленькую каюту, а в шаге от себя и человека, который полулежал на столе, смотрел перед собой страшными, ничего не понимающими глазами и сжимал в руке нож.
– Формула профессора Ананьева… – проскрипел сумасшедший, и его бессмысленные глаза страшно заблестели.
X. Взлет на поверхность
Над морем стояла теплая южная ночь. Мерцали звезды, смотрел с неба месяц, освещая маленькую флотилию: эсминец, пароход, шхуну и два баркаса, между которыми время от времени проплывали шлюпки или байдарки. Тихо плескалась маленькая волна. Над морем господствовала тишина, но на судах ее почти не ощущали. Третья смена водолазов вернулась из глубины и отдыхала на баркасах. Никто еще не спал и не собирался ложиться. Свободные от вахты краснофлотцы на «Буревестнике» и моряки с «Пеная» стояли на палубах своих судов. На первом из них комиссар, на втором – замполит каждые пятнадцать-двадцать минут, а иногда и чаще, сообщали новости, приходившие с глубины восьмидесяти пяти метров.
На баркасах, одетые в скафандры и шлемы, склонились над трапами дежурные водолазы, готовые в любую минуту, по первому же приказу командиров, нырнуть на морское дно. Тихо, почти шепотом, Марко пересказывал по телефону вести, поступавшие из глубины моря. На шхуне два рыбака и девочка не отходили от репродуктора.
Первыми слышали эти вести командир-инженер и дежурный телефонист.
После того как врач сообщил, что Варивода открыл люк в лодке, усиленно заработали помпы, нагнетая в камеры воздух, а потом выкачивая его назад. Врач молчал: в телефонной трубке не слышалось ни единого шороха.
– Водолаз лезет через люк в соседнее помещение, – сказал врач.
Снова молчание.
– Алло! Прекратите подачу воздуха. В помещении, где скрылся водолаз, слышу шум.
После этого молчание продолжалось почти минуту, хотя дежурный телефонист трижды спрашивал о самочувствии. Лишь после четвертого вопроса врач ответил:
– Водолаз нашел человека, который сошел с ума.
Ни командир, ни инженер не сказали ни единого слова стоящим рядом.
– Какие предпринимаете меры? – спросил командир.
– Он его оглушил.
– Кто кого?
– Варивода сумасшедшего. Я оставляю телефон и спускаюсь осмотреть больного. Здесь не хватает телефонного шнура, и мы на некоторое время прекращаем телефонную связь. Продолжайте вентилировать камеру.
После этого долго длилось молчание. Врач, очевидно, спустился в лодку, оставив телефонную трубку.
– Что? – спросил комиссар командира, чтоб передать новости командам судов.
– Оба вошли в подводную лодку. Телефон оставили.
Комиссар передал эту новость на судно. Сотни людей затаили дыхание, ожидая новых сообщений из глубины. Прошла минута, вторая, третья, пять минут. Комиссар ни о чем не сообщал. Три человека, непосредственно связанные телефоном с декомпрессионной камерой, ничего не слышали. Начинало казаться, что там произошло какое-то несчастье. Но если бы вода прорвалась в камеру, услышали бы шум. Может, в лодке слишком спертый воздух, и врач с водолазом потеряли сознание? Инженер приказал усилить вентиляцию камеры откачиванием воздуха.
– Алло!
– Кто? – хором спросили трое слушателей.
– Варивода. В посту центрального управления нашел трупы, дверь в командирскую каюту закрыта изнутри. Переношу электродрель в лодку. Через пять минут дайте ток. Попробую пробить туда дырку и посмотреть, что там, вода или воздух.
– Передайте: быть осторожным, – приказал командир телефонисту.
– Есть быть осторожным!
Прошло еще полчаса напряжения. Месяц заходил. Трофимов до сих пор не отдал краснофлотцам приказа спать. Он понимал – они все равно не заснут.
– Водолаз просверлил дверь командирской каюты, – послышался голос врача. – Оттуда выходит воздух.
– Как ваш… – Командир едва не сказал «сумасшедший», но спохватился и промолчал.
– Пришел в себя. На всякий случай связал ему руки. Нашел страшные раны на руке от локтя вниз, и на ноге – от бедра до колена.
– Что делает Варивода?
– Пропиливает дверь в капитанскую каюту.
– Передайте, – обратился командир к комиссару, – что нашли одного пирата живым. Он пришел в себя.
– А девушка? – шепотом спросил комиссар. Командир молчал.
Сообщение о живом пирате восприняли с интересом, но все думали о той, что писала записку, вложенную в аварийный буй.
Снова повисло молчание. Трое людей, слушавших декомпрессионную камеру, молчали. Уже через час командир распорядился спускать трех водолазов с электрорезаками. Они получили приказ разрезать броню лодки вокруг сделанной перед тем электросварки. Это нужно было сделать так, чтобы не зацепить стенок камеры и разъединить лодку и камеру после того, как Варивода изнутри заварит сделанный им разрез.
– Вахтенный! – сказал командир. – Распорядитесь – бойцам спать. Поднимать камеру начнем не раньше чем через два часа.
Затем капитан-лейтенант передал телефонную трубку своему помощнику, взял за руку комиссара и больно ее сжал. Молча, ничего не говоря, незаметно потянул его за собой. Они подошли к профессору Ананьеву, который сидел на кнехте возле пушки.
– Андрей Гордеевич! Зайдите ко мне в каюту, – попросил профессора командир. И комиссар услышал в этом голосе мягкость, которой еще никогда не замечал за Трофимовым.
Профессор встал. Чувствуя в этом приглашении что-то важное, он шел, стараясь ступать твердо и не сутулиться. Но почему-то дрожали ноги, подгибались колени. Комиссар взял его под руку и проводил за командиром, аккуратно и осторожно поддерживая.
Они вошли в маленькую каюту. Командир, как всегда, снял фуражку и положил на стол.
– Сядьте, пожалуйста, – пригласил он профессора.
Комиссар посадил Ананьева в кресло. В иллюминаторе каюты шелестел электрический вентилятор. Командир выключил вентилятор, словно тот ему мешал, и повернулся к профессору.
– Андрей Гордеевич, будьте мужественны, выслушайте меня. – Казалось, что ему сдавило горло, комиссар сглотнул слюну, потому что ощутил, насколько оно у него пересохло. – Сейчас на поверхность поднимут декомпрессионную камеру… Там Люда… Она в тяжелом состоянии.
Профессор Ананьев не шелохнулся, только глаза у него расширились. Он смотрел на капитан-лейтенанта, словно пытаясь что-то угадать.
– Она?.. – спросил он.
– В очень тяжелом состоянии, – ответил тот и нахмурился.
Дверь в каюту открылась. Помощник командира вошел без предупреждения.
– Простите, – сказал он, и все подняли на него взгляды. – Простите, неприятность. Оборвался телефонный провод связи с декомпрессионной камерой. Водолазы сообщают, что камеру необычайно сильно рвет вверх. Она почти выносит за собой понтоны.
Командир и комиссар выбежали на верхнюю палубу и прошли мимо Марка.
Месяц закатывался за горизонт. Приближалось утро, когда водолазы сообщили, что камера стоит на глубине всего десяти метров. Именно тогда оборвался трос, соединявший камеру с понтонами. Забурлила вода, камеру подбросило в воздух аж над поверхностью моря. Она еще раз на секунду нырнула и всплыла возле «Пеная». Марко бросил телефонную трубку, прыгнул за борт и поплыл к шлюпке с «Пеная», которая стояла возле камеры. Там моряки большими тяжелыми ключами отвинчивали дверцы. Марко доплыл туда, когда дверцы уже сняли, и под светом фонарей он вскочил в камеру. Впереди склонился доктор и держался за голову, рядом с ним сидел сумасшедший, дальше стоял на коленях Варивода, потирая лоб. А между ними неподвижно лежала Люда.