Вот только курс неверный. Прежде чем пала тьма, капрал заметила что-то странное.
– Мы не летим на Бонрики?
– Мы летим, – ответил сержант. – А ты летишь домой. Стыковка в Арануке. Мы эвакуируем тебя прежде, чем тут все полыхнет.
Беккер чувствовала, как Бланш возится у нее в мозгах, сливает операционные логи. Она попыталась залезть в поток, но он ее тут же выбросил. Капрал не знала, что машины сейчас высасывали из головы. Не знала даже, что там останется, когда ее снова пустят внутрь.
Правда, это не имело значения. Беккер навряд ли сумела бы выскоблить воспоминания из памяти, даже если бы постаралась.
– Это были противники, – пробормотала она. – Как иначе они вообще там оказались, в смысле… кем еще они могли быть? – И секунду спустя: – Кто-нибудь…
– Никто не выжил, ты же у нас сверхчеловеческая машина смерти, – встрял в разговор Окоро с противоположной стороны кабины. – Они даже не были вооружены.
– Рядовой Окоро, – сухо сказал сержант, – закройте пасть.
Все они сидели с противоположной стороны кабины, не считаясь с оптимальным распределением веса во время полета: Окоро, Перри, Флэннери, Коул. Все без аугментаций. Таких, как Беккер, было мало, один киборт на три или четыре кампании, если позволял бюджет, а политики достаточно разогрелись. Капрал привыкла к брюзжанию: как только всплывала эта тема, все сразу начинали изображать из себя бесконечно крутых спецов, закатывать глаза от космической несправедливости того, что счастливый билет выпал фермерской дочке из захолустного Ред-Дира, чтоб его. Их скулеж ее особо не волновал. Несмотря на чепуху и браваду, она никогда не видела в глазах солдат ничего, кроме белой зависти.
Правда, Беккер была не уверена в том, что видит в них сейчас.
Восемь тысяч километров в воздушном пространстве Канады. Еще четыре до Трентона. В общем четырнадцать часов на КС-500, который армейцы сумели выцарапать из ООН в срочном порядке. Казалось, что все сорок: каждая минута без сна, в безжалостной яви, каждая секунда как мучительный разбор полетов. Беккер сейчас все бы отдала, чтобы отрубиться хоть ненадолго – заснуть, не слышать монотонный, бесконечный рев турбовинтов, не видеть постепенного прояснения неба, где черный цвет превращался в серый, а потом в издевательски-радостный голубой – но такого аугмента ей не поставили.
Бланш, приложение иного сорта, весь путь домой от нее не отходил. Обычно он и пяти минут не мог провести без того, чтобы не сунуть нос в Беккер, подкручивая ингибитор там или интерфейс тут, постоянно стараясь срезать время ожидания на пару миллисекунд. В этот же раз он просто сидел, уставившись в переборку, или в окно, или на грузоподъемные стропы, звякающие о фюзеляж. Такпад, который дергал Беккер за ниточки, спокойно лежал у Бланша на коленях. Может, ему сказали держаться подальше, оставить место преступления нетронутым, пока в дело не вступят криминалисты-айтишники.
А может, он просто был не в настроении.
– Ты же сама понимаешь, такова жизнь.
Беккер взглянула на него:
– Что?
– Нам повезло, что это не случилось пару месяцев назад. Половину из этих убогих островков уже затопило, жители остальных готовы перерезать соседям глотки за парочку сухих гектаров и несколько трансгеников. Еще эти долбаные китайцы только и ждут предлога протянуть руку помощи, так сказать, – Бланш хмыкнул. – Можешь называть это миротворчеством. Если у тебя особо больное чувство юмора.
– Да уж.
– Какая жалость, что мы не американцы. Они даже договоры не подписывали, делают, что хотят. – Бланш опять хмыкнул. – Может, там теперь и фашистская дыра, но они хоть не уступают всякий раз, когда кто-нибудь начинает вопить о «военных преступлениях».
Она знала, что он просто старается ее подбодрить.
– Поганые правила боя, – проворчал Бланш напоследок.
Все восемь часов после приземления она провела у программистов: каждый аугмент протестировали так часто, что они чуть не расплавились, каждый протез разобрали до винтиков, пока мясо, подключенное к ним, сидело молча и все крики держало внутри. Ей дали четыре часа на сон, хотя встроенная система могла вычистить усталость прямо из крови, отрегулировать аденозин и мелатонин так точно, что Беккер даже не зевнула бы до тех пор, пока не рухнула бы замертво от остановки сердца. Но вы пока поспите, сказали Беккер: у нас тут расписания, и других людей из-за океана привозят.
Ей сказали не беспокоиться. Сказали, что она не виновата. Дали пропранолол, чтобы она с большей охотой им поверила.
Четыре часа, лежа на спине, глядя в потолок.
Вот она здесь: душа в полумире отсюда, тело застряло в комнате без окон, с трех сторон обитой дубовыми панелями, а четвертая стена кишела светящимися картами и тактическими дисплеями. И она смотрела, как там поживает враг, что делает, когда не подкрадывается к боевому киборгу посреди ночи.
– Они рыбачили, – сказал офицер по связям с общественностью.
– Нет, – ответила Беккер, а какая-то подсознательная программа автоматически добавила: – Сэр.
Военный юрист – Эйсбах, так ее звали – покачала головой:
– У них в шлюпках были снасти, капрал. Крючки, ведра с наживкой. Никакого оружия.
Генерал, стоявший позади, – приехал прямиком из штаб-квартиры в Оттаве, решила Беккет, хотя формально их не представили – уткнулся в такпад и пока ничего не говорил.
Капрал помотала головой:
– Там нет рыбы. В Полинезии каждый риф окислился еще двадцать лет назад.
– И мы сделаем на это акцент, – продолжила Эйсбах. – Нельзя винить систему за то, что она не распознает профили, которых в зоне просто не должно существовать.
– Но как они…
– Традиция, наверное, – пожал плечами пиарщик. – Что-нибудь культурное. Мы проверяем местные общественные организации, но пока никто из них ответственности на себя не взял. Чтобы они там ни делали, санкции ООН явно не получали.
– Мы не зафиксировали их приближение, – вспомнила Беккер. – Ни визуального сигнала, ни звуков… В смысле, как вообще пара лодок смогла подкрасться к нам так незаметно? Они должны были пользоваться какой-то стелс-техникой, вот почему Ведомый среагировал… В смысле, они появились будто из ниоткуда.
Почему так сложно? Ведь аугменты обычно не давали ей пойти вразнос, смешивали правильный коктейль, чтобы она сохраняла спокойствие и хладнокровие даже в самых смертельных ситуациях.
Правда, они же по идее должны были отличить невооруженных гражданских от военных…
Юрист кивнула:
– Ваш механик. Специалист э-э-э…
– Бланш, – послышался голос единственного гражданского в комнате, который незаметно притулился рядом с растениями в горшках. Беккер взглянула на него; он улыбнулся ей – еле заметно, но профессионально.
– Специалист Бланш, да. Он подозревает, что во всем виноват какой-то сбой системы.
– Я бы никогда не выстрелила, если…
Конечно, она имела в виду, что в принципе никогда бы не выстрелила.
«Ну что ты сразу в штаны наложила, Беккер? Месяц назад ты разобралась с Куан Чжаном без прикрытия и поддержки, даже не вспотела. А теперь тебе надо всего-то постоять рядом с этим треклятым филодендроном и не разрыдаться».
– В такого рода ситуациях… несчастные случаи естественны, – с грустью признал пиарщик. – Дроны неправильно распознают цели. Автодоты принимают гражданских за солдат неприятеля. Технология несовершенна. Иногда сбоит. Все просто.
– Так точно, сэр.
Размазанные радуги, кровоточащие в ночи.
– Пока логи подтверждают версию Бланша. Через пару дней будем знать наверняка.
– У нас нет пары дней. К сожалению.
Генерал провел пальцем по такпаду. На боевой стене за ним расцвела новостная трансляция без звука: Палата общин, прямая трансляция. Члены оппозиции встают, произносят речи, садятся. Члены администрации из правящей партии на другой стороне прохода также встают и садятся. Двухъярусный аттракцион кротов, лениво выскакивающих из норок.
Генерал спросил, так и не отрывая взгляда от такпада:
– Вы знаете, о чем они говорят, капрал?
– Нет, сэр.
– Они говорят о вас. С инцидента прошло меньше полутора дней, а они уже обсуждают его во время правительственного часа.
– Это мы…
– Нет, не мы. Была утечка.
Он замолк. Позади него политики с бегающими глазками, контуженные от напора оппозиции, верной Ее Величеству, заикались и блеяли. Кресло министра обороны, как заметила Беккер, пустовало.
– Мы знаем, кто слил информацию, сэр?
Тот покачал головой:
– Многие могли перехватить одно или даже несколько наших сообщений. А вот тех, кто мог бы их расшифровать, гораздо меньше. Я бы не хотел предполагать, что это кто-то из наших, но мы не можем отмести такую возможность. В любом случае… – Он глубоко вздохнул. – Мечтам разобраться в инциденте исключительно нашими средствами пришел конец.
– Так точно, сэр.
Генерал поднял глаза и посмотрел на Беккер:
– Я хочу заверить вас, капрал, что никто здесь не вынес никакого суждения относительно потенциальной… виновности. Мы изучили телеметрию, расшифровки, протоколы; дефектологи все еще проверяют результаты, но пока у нас нет свидетельств сознательного причинения ущерба с вашей стороны.
«Сознательного, – отрешенно заметила Беккер. – Не намеренного. Сознательного». Было время, когда такое различие даже не пришло бы ей в голову.
– Так или иначе, теперь нам придется поменять стратегию. Из-за утечки было решено, что мы привлечем общественность. Решительные действия и призвания к национальной безопасности только еще больше выставят нас в дурном свете, а после заварухи на Филиппинах мы не можем себе позволить даже намека на выгораживание и утаивание реального положения дел. – Генерал вздохнул. – Такова, по крайней мере, позиция министра.
– Понятно, сэр.
– Следовательно, было решено – и я приношу извинения, что мы вовлекаем вас в это дело, так как вы на такое не подписывались, – было решено сделать первый шаг, захватить инициативу. Взять освещение инцидента под свой контроль. То есть сделать вас доступной для интервью, показав таким образом, что нам нечего скрывать.