Ночная смена
Она любила покричать. Он ее так запрограммировал. Прямо скажем, ей это нравилось. Он ее и на это запрограммировал. Одну руку Джоэл держал на прическе под зебру – программа имела стильную функцию кастомизации, и сегодня он почтил своим присутствием симуляцию Притилы, – а вторая забралась между ее бедер, проводя предварительную разведку. Кита уже выходил на заключительный вираж, когда зазвенели часы. Первой реакцией было не отвлекаться и продолжать заниматься делом, а позже дать себе пинка за забывчивость.
А потом он вспомнил, что выключил их. Они бы подали сигнал только в случае повышенной срочности.
– Твою мать.
Джоэл дважды хлопнул в ладоши: псевдо-Притила замерла посредине крика.
– Ответить.
Краткий всплеск шума, когда машины обменялись кодами распознавания.
– Вызывает Энергосеть. Нам срочно нужен пилот батискафа для отправки на Чэннер сегодня. Отбытие в двадцать три ноль-ноль, от платформы «Астория». Вы свободны?
– В одиннадцать часов? Прямо ночью?
На линии лишь едва слышное шипение. И больше ничего.
– Алло? – сказал Джоэл.
– Вы свободны? – снова спросил его голос.
– Кто говорит?
– Это подпрограмма расписания, ДИ43, Гонгкуверский офис.
Джоэл окинул взглядом застывшую сцену, ждущую на экране.
– Это довольно поздно. Какая оплата?
– В восемь с половиной раз больше стандартного гонорара, – ответил Гонгкувер. – При вашем нынешнем уровне заработка это составит…
Кита громко сглотнул:
– Я свободен.
– До свидания.
– Подождите! Какой маршрут?
– От «Астории» до источника Чэннера и обратно. – Подпрограммы всегда мыслили слишком буквально.
– Я имел в виду, что за груз?
– Пассажиры, – ответил голос. – До свидания.
Джоэл почувствовал, как опадает эрекция.
– Время.
Светящийся датчик появился в воздухе над левым плечом Притилы: тринадцать-десять. На месте надо быть за полчаса до отправления, а «Астория» всего в паре часов пути…
– Куча времени, – сказал он в пустоту.
Но настроение пропало. Последнее время работа оказывала на него такое воздействие. Не тяжесть, не долгие часы ожидания или что-либо из того, на что так любили жаловаться люди. Джоэлу нравилась скука. С ней не надо было слишком много думать.
Просто с недавних пор на работе стало твориться нечто странное.
Он сорвал фоновизор с головы и посмотрел на себя. Перчатки обратного реагирования на руках, ноги, свисающий сморщенный член. Убрать шлем – и система выйдет совершенно отсталая. По крайней мере пока он не сможет позволить себе полный костюм.
«И даже так это лучше реальной жизни. Ни всякой ерунды, ни багов, ни забот».
Поддавшись импульсу, он позвонил другу в Ситэк.
– Джесс, не проверишь один код? – и выслал отправленную Гонгкувером последовательность распознавания.
– Получил.
– Он достоверен?
– Проверку прошел. А что?
– Да так, получил вызов на маршрут посредине океана, который закончится часа в три ночи. Восьмикратная оплата. Просто стало интересно, может, это чей-то злой розыгрыш.
– Ну, если и так, тогда у роутера тоже развилось чувство юмора. Эй, они туда могли поставить зельц.
– Точно. – Лицо Рэя Стерикера вспышкой пронеслось перед глазами.
– Так, что за работа? – спросил Джесс.
– Не знаю. Переправить что-то, наверное, но почему надо делать это посредине ночи – ума не приложу.
– Странные пошли дни.
– Ага. Спасибо, Джесс.
– Да не за что.
«Да, странные пошли дни». Водородные бомбы взрываются по всему дну, трафик там, куда никто до этого не ходил, и отсутствие всякого движения там, где некогда все грохотало. Внезапные пожары и подпаленные беженцы, ошлакованные доки. Торпеды с коктейлем из ротенона и гигантские рыбы. Пару недель назад Кита летал на Мендосино и видел, как там один парень пескоструем сдирал с груза отметку о радиационной опасности.
«Все побережье становится слишком опасным. Н’АмПасифик сгорит, прежде чем его затопит».
Но в этом и прелесть работы фрилансером. Он мог собрать вещички и уйти, оставить этот чертов берег за плечами, блин, мог вообще свалить из Северной Америки. Есть же Южная. Или Антарктика, если подумать. Надо серьезно обдумать эту возможность.
Сразу после этого рейса.
Разброс
Она находит его на дне. Он ищет вот уже несколько часов; на сонаре видна траектория: туда-сюда, взад-вперед, от карусели к киту, затем обратно, по всей запутанной географии самого Жерла.
Один. Совсем один.
Она ощущает отчаяние за пятьдесят метров. Его отблески светятся в разуме по мере того, как «кальмар» подводит ее все ближе. Вины. Страха.
И чем она ближе, тем больше чувствуется злость.
Головной фонарь выхватывает небольшой инверсионный след на дне, ил, оседающий, пробужденный от миллионолетнего сна. Кларк изменяет курс, следуя по нему, и выключает луч. Вокруг нее смыкается тьма. На таком расстоянии фотоны избегают даже глаз рифтеров. Она чувствует, как он кипит впереди. Когда Лени подплывает к нему, вода крутится спиралями невидимой турбулентности. «Кальмар» содрогается, столкнувшись с кулаками Брандера.
– Держи эту хрень подальше отсюда! Ты же знаешь, она ему не нравится!
Она выключает зажигание. Тихий гидравлический визг затихает.
– Извини. Я просто подумала…
– Твою мать, Лен, не ожидал этого от тебя! Ты хочешь его рассердить? Хочешь, чтобы он подлетел в долбаную стратосферу, когда эта штука рванет?
– Извини. – Когда он не отвечает, она добавляет: – Я не думаю, что он здесь. Сонар…
– Сонар ни хера не стоит, если он на дне.
– Майк, ты не найдешь его, копаясь тут в темноте. Так далеко мы полностью слепы.
Волна пистолетных щелчков проносится по ее лицу.
– Для близких расстояний у меня есть вот это, – отвечает машина в горле Брандера.
– Я не думаю, что он здесь, – снова повторяет Кларк. – И даже если он здесь, то вряд ли он позволит тебе подойти близко после…
– Это было давным-давно, – жужжит в ответ тьма. – Только потому что ты до сих пор лелеешь обиды со второго класса…
– Я не это имела в виду. – Она пытается говорить тихо, но вокодер обдирает голос до мягкого скрежета. – Я имела в виду, что прошло столько времени. Он зашел слишком далеко, мы даже на сонаре его больше не видим. Я не уверена, что он подпустит хоть кого-то из нас близко к себе.
– Мы должны попытаться. Мы не можем его тут бросить. Если бы я сумел настроиться на него…
– Он бы не смог настроиться в ответ, – напоминает Кларк. – Он ушел до того, как мы изменились. И ты знаешь об этом!
– Иди на хер! Не в этом смысл!
Но нет, именно в этом, и им обоим это известно. Неожиданно Лени понимает кое-что еще: часть ее наслаждается болью Брандера. Она сражается с ней, старается не обращать внимания на собственное прозрение, потому что единственный способ утаить его от Майка – это скрыть от самой себя. Но Кларк не может.
Нет, не так: она не хочет. Майк Брандер, всем известный борец с извращенцами, самодовольный, самоназначенный мститель за свою поруганную жизнь, наконец-то получает небольшую расплату за то, что сделал с Джерри Фишером.
«Сдавайся, – хочется ей крикнуть. – Джерри умер. Разве ты не настроился на него, когда этот урод Скэнлон держал его в заложниках? Разве не почувствовал, насколько тот стал пустым? Или все это слишком много для тебя, и ты просто смотрел в другую сторону? Ну так вот тебе краткая выжимка, Майки: он больше не человек и не может понять твои топорные жесты искупления.
Не будет тебе отпущения грехов, Майк. Уйдешь с этим в могилу. Справедливость – такая сука, да?»
Она ждет, пока он ощутит ее, почувствует, как презрение размывает это лихорадочное болото вины и жалости к самому себе. Но этого не происходит. Брандер купается в собственной симфонии и просто не замечает ничего вокруг.
– Черт, – тихо шипит Лени.
– Прием, – вызывает Наката, ее голос так далеко. – Всем прием.
Кларк увеличивает громкость и связь:
– Элис? Лени.
– Майк, – говорит Брандер спустя целую минуту. – Я слушаю.
– Срочно возвращайтесь. Они позвонили.
– Кто? Энергосеть?
– Они говорят, что нас эвакуируют. Через двенадцать часов.
– Это полная ерунда, – говорит Брандер.
– Кто выходил на связь? – интересуется Лабин.
– Не знаю, – отвечает Наката. – Вроде бы мы его до этого никогда не слышали.
– И это все, что он сказал? Эвакуация в двенадцать?
– И мы должны оставаться внутри «Биб» до этого времени.
– Без объяснения? Без какой-либо причины?
– Он разорвал связь, как только я приняла приказ. – Элис выглядит немного виноватой. – У меня не было возможности спросить, а когда я перезвонила, никто не ответил.
Брандер встает и направляется в рубку.
– Я уже поставила на автоматику, – останавливает его Кларк. – Когда связь появится, нам дадут сигнал.
Тот останавливается, сверлит взглядом ближайшую переборку. Потом бьет по ней кулаком:
– Это дерьмо полное!
Лабин просто наблюдает.
– Может, и нет, – говорит Наката. – Может, это хорошие новости. Если бы они хотели оставить нас, когда эта штука сдетонирует, то зачем врать об эвакуации? Зачем вообще с нами говорить?
– Чтобы мы сидели смирно и близко к эпицентру, – сплевывает Майк. – А теперь вопросик для тебя, Элис: если они действительно планируют эвакуацию, то почему не объясняют ее причину?
Та беспомощно пожимает плечами:
– Не знаю. Энергосеть нечасто говорит нам о том, что происходит.
«Возможно, они стараются спровоцировать нас, – размышляет Кларк. – Хотят, чтобы мы по какой-то причине сбежали».
– Хорошо, – громко произносит она, – как далеко мы сможем уйти за двенадцать часов? Даже с «кальмарами»? Каковы шансы на то, что отойдем на безопасное расстояние?
– Зависит от того, насколько большая бомба, – говорит Брандер.
– На самом деле, – замечает Лабин, – если принять во внимание то, что они хотят задержать нас здесь на двенадцать часов, и предположить, что именно это время понадобится для отхода на безопасное расстояние, то можно вычислить радиус взрывной волны.
– Если только они не вытащили эту цифру из шляпы, – парирует Майк.
– Но это по-прежнему не имеет смысла, – настаивает Наката. – Зачем обрывать связь? Это гарантированно наведет нас на подозрения.
– Они забрали Джуди, – напоминает Лабин.
Кларк глубоко вздыхает:
– По крайней мере, это можно сказать точно.
Остальные поворачиваются к ней.
– Они хотят, чтобы мы остались здесь, – заканчивает она.
Брандер стучит кулаком о ладонь:
– И если вы меня спросите, то это главная и единственная причина убраться отсюда на хер. Чем быстрее, тем лучше.
– Я согласен, – говорит Лабин.
Брандер бросает на него удивленный взгляд.
– Я найду его, – говорит она. – Сделаю все, что могу, по крайней мере.
Брандер качает головой.
– Я должен остаться. Мы все должны остаться. Шансы на то, что мы найдем его…
– Больше всего шансов на то, что мы его найдем, если я пойду одна, – напоминает ему Кларк. – Когда я там, он все еще иногда выходит. А ты и близко не подберешься.
Естественно, он это понимает. Просто символически протестует: если нельзя получить прощение грехов от Фишера, то, по крайней мере, можно постараться и выглядеть святым в глазах всех остальных.
«И все-таки, – вспоминает Лени, – это не совсем его вина. Майк уже пришел сюда с грузом прошлого, как и все мы. Даже если действительно хотел причинить вред…»
– Ну, остальные ждут. Думаю, мы поплыли.
Кларк кивает.
– Ты идешь наружу?
Она отрицательно качает головой:
– Сначала проведу сонарный поиск. Никогда не знаешь, может, и повезет.
– Не задерживайся. Осталось всего восемь часов.
– Я знаю. Пойду сразу за вами.
– Мы направимся…
– К мертвому киту, а потом будете придерживаться стабильного курса на восемьдесят пять градусов. Я знаю.
– Слушай, а ты уверена? Мы можем подождать тебя здесь. Один час большой разницы, скорее всего, не сделает.
Она мотает головой:
– Уверена.
– Ладно. – Брандер кажется таким неуверенным, поднимает руку, та дрожит и падает.
Он спускается по лестнице.
– Майк, – окликает она его.
Рифтер смотрит вверх.
– Ты уверен, что они взорвут эту штуку?
Он пожимает плечами:
– Без понятия. Может, и нет. Но ты права: они хотят, чтобы мы здесь остались, по какой-то причине. Что бы это ни было, могу поспорить, нам это не понравится.
Кларк размышляет над его словами.
– Скоро увидимся, – говорит Майк, заходя в шлюз.
– Пока, – шепчет она.
Когда на станции гаснут огни, воцаряется почти полная тишина.
Лени сидит в темноте и слушает. Когда в последний раз эти стены жаловались на давление? Она не может вспомнить. Поначалу «Биб» беспрестанно стонала, наполняя каждую секунду бодрствования трескучим напоминанием о весе на плечах. Но через какое-то время она примирилась с океаном: напирающая вода и отвечающая ей броня достигли равновесия.
Естественно, на рифте Хуан де Фука остались и другие виды давления.
Сейчас Лени почти наслаждается тишиной. Не беспокоит звяканье шагов по палубе; ушли в прошлое неожиданные вспышки случайного насилия. Она слышит только собственный пульс. Единственное дыхание доносится из кондиционера.
Она сжимает пальцы, те погружаются в ткань кресла. Со своего места в кают-компании Лени видит рубку. Периодические сигналы мерцают сквозь открытый люк, и это единственный источник света. Для Кларк его достаточно; линзы подхватывают скудные фотоны и окрашивают комнату в сумеречные тона. Она так и не вошла в отсек с тех пор, как остальные отправились в путь, не стала наблюдать, как их иконки исчезают за краем экрана, и не прочесывала рифт, ища Джерри Фишера.
Она и сейчас не собирается этого делать. Не знает, станет ли вообще этим заниматься.
Далеко отсюда одинокая музыка воды Лабина поет ей серенаду.
Лязг.
Снизу.
«Нет. Уходите. Оставьте меня одну».
Она слышит, как выкачивается вода из шлюза, как он открывается. Три мягких шага. Движение на лестнице.
Кен Лабин тенью поднимается в кают-компанию.
– Майк и Элис? – спрашивает Лени, опасаясь его слов.
– Ушли. Я сказал им, что догоню.
– Мы слишком сильно разбрелись, – замечает она.
– Думаю, Брандер был только рад на время от меня избавиться.
Кларк слабо улыбается.
– Ты не идешь, – говорит он.
Она качает головой:
– Не пытайся…
– Я не буду.
Он с комфортом располагается в удобном кресле. Лени наблюдает за его движениями. В них есть осторожная грация, всегда была. Он перемещается так, словно постоянно боится что-то повредить.
– Я полагал, что ты так поступишь, – начинает он через какое-то время.
– Извини. Я сама себя не понимала, пока… ну…
Кен ждет продолжения.
– Я хочу знать, что происходит, – после паузы выпаливает она. – Может, они действительно на этот раз играют с нами по правилам. И это же возможно. Может, все не настолько плохо, как мы думали…
Лабин, кажется, обдумывает такую вероятность:
– Что насчет Фишера? Ты не хочешь, чтобы я…
Она разражается коротким смешком:
– Фишер? Ты действительно хочешь днями тащить его через ил, а потом вытянуть на какой-нибудь долбаный пляж, где он даже встать не сможет, не сломав ноги? Майк, может, и почувствует себя лучше. Только для Джерри это не станет актом благотворительности.
И сейчас она понимает, что для Лени тоже. Она обманывала себя все это время. Чувствовала, как становится сильнее, и думала, что сможет забрать с собой этот дар куда угодно. Думала, что сможет упаковать весь источник Чэннера внутри, будто новый протез.
Но теперь… Теперь одна мысль о том, чтобы все бросить, возвращает прежнюю слабость. Будущее раскрывается перед ней, и Кларк чувствует, как деволюционирует, сворачивается в какого-то доисторического головастика, проклятого памятью о том, каково это – быть сделанным из стали.
«Это не я. И я никогда такой не была. Меня использовал рифт…»
– Кажется, – помолчав, произносит Лени, – я не так уж сильно изменилась…
Лабин смотрит так, словно сейчас улыбнется.
Выражение его лица пробуждает в ней какой-то смутный, нетерпеливый гнев.
– А зачем сюда вернулся ты? – требует она ответа. – Тебе всегда было глубоко наплевать, что мы делали или почему. Ты всегда заботился только о себе, что бы это…
Что-то щелкает. Виртуальная улыбка Лабина исчезает.
– Ты знаешь, – решает Кларк. – Ты знаешь, в чем дело.
– Нет.
– Ерунда, Кен. Майк был прав, ты чересчур много знаешь. Ты точно знал, какие вопросы задавать сухопутникам о процессорах на бомбе, ты все знаешь о мегатоннах и диаметрах пузырей. Так что происходит?
– Я не знаю, честно. – Лабин качает головой. – У меня есть… опыт в определенного рода операциях. А почему это должно тебя удивлять? Или ты действительно думала, что сюда попадают только из-за случаев домашнего насилия?
Наступает тишина.
– Я не верю тебе, – наконец произносит Кларк.
– Это твое право, – отвечает Лабин, в его голосе почти слышится грусть.
– Тогда почему ты вернулся?
– Сейчас? – Лабин пожимает плечами. – Я хотел… хотел сказать, что мне жаль. Из-за Карла.
– Карла? Мне тоже. Но это уже давно в прошлом.
– Он очень заботился о тебе, Лени. И со временем бы вернулся. Я знаю это.
Она глядит на него с любопытством.
– Что ты…
– Но во мне на уровне инстинкта вбита жесткая секретность, понимаешь, и Актон мог видеть сквозь нее. Все, что я совершил… прежде. Он мог все увидеть, не было…
«Актон мог видеть…»
– Кен, мы никогда не могли на тебя настроиться. Ты знаешь об этом.
Он кивает, трет руки друг о друга. В тусклом голубом свете Кларк видит, как пот бусинами выступает на его лбу.
– Нас тренировали. – Голос больше похож на шепот. – Допрос Ганцфельда – это стандартный прием в корпоративных и правительственных арсеналах, поэтому ты должен уметь… блокировать сигналы. Я мог с большинством из вас. Или просто оставался в отдалении, чтобы это не стало проблемой.
«Что он говорит? – спрашивает Лени себя, уже все понимая. – Что он говорит?»
– Но Карл, он просто… он слишком низко опустил уровень ингибиторов… И я не мог сдержать его.
Он проводит ладонями по лицу. Кларк никогда еще не видела его настолько нервным.
– Ты знаешь, когда у тебя появляется это чувство, – объясняет Лабин, – когда тебя поймали на краже печенья из банки? Или в постели с чужой женщиной? Для него существует формула. Какая-то специальная комбинация нейромедиаторов. Когда ты чувствуешь, что тебя, понимаешь… раскрыли.
«Боже мой».
– У меня есть… нечто вроде условного рефлекса, – рассказывает он. – Оно просыпается, как только эти вещества появляются в крови. Я это даже толком не контролирую. И когда чувствую, глубоко внутри, что меня раскрыли, то просто…
«Пять процентов, – сказал ей Актон когда-то давно. – Может, десять. Если будете держаться на этом уровне, с вами все будет в порядке».
– На самом деле у меня не было выбора, – говорит Кен.
«Пять или десять процентов. Не больше».
– Я думала… думала, он просто беспокоился об истощении кальция, – шепчет Кларк.
– Прости меня. – Лабин неподвижен. – Я считал, что, когда спущусь сюда… Считал, так будет безопаснее для всех, понимаешь? И все бы так и случилось, если бы Карл не…
Она смотрит на него, оглушенная, слова доносятся словно издалека.
– Как ты можешь говорить об этом, Кен? Разве твое признание – не нарушение безопасности?
Он неожиданно встает. На секунду ей кажется, что Лабин сейчас ее убьет.
– Нет, – отвечает Кен.
– Потому что предчувствие говорит тебе, что я уже мертва. Что бы ни случилось. Нет никакой проблемы.
Он отворачивается и, идя к лестнице, повторяет:
– Извини.
Ее собственное тело кажется ей таким далеким, но в этом мертвом пространстве растет маленький, обжигающий уголек.
– А что, если я передумаю, Кен? – кричит Лени ему вслед, поднимаясь с кресла. – Что, если я решу уйти вместе с вами? Это запустит старый рефлекс убийцы, так?
Он останавливается около лестницы:
– Да. Но ты не решишь.
Она стоит безмолвная и смотрит ему вслед, а Кен даже не оборачивается.
Она снаружи. Это не часть плана. План – сидеть внутри, как ей сказали. План – сидеть там и просить, чтобы все закончилось.
Но вот Лени тут, у Жерла, плывет по Главной улице. Генераторы нависают над ней, словно укрывающие ее гиганты. Она купается в их теплом натриевом свечении, проходит сквозь облака мерцающих микробов, едва замечаемая ими. Под ней чудовищный бентос фильтрует жизнь из воды, не обращая внимания на Кларк, как и она на него. Она проплывает мимо разноцветной морской звезды, прекрасно-извращенной, сшитой из останков. Та лежит, свернувшись на дне, две руки идут вверх; несколько оставшихся амбулакральных ножек слабо колышутся под воздействием течения. Шелковистый грибок растет в изорванной сетке швов.
У подножия гейзера термистор показывает пятьдесят четыре градуса по Цельсию.
Это ни о чем ей не говорит. Источник может спать еще сотню лет или взорваться в следующую секунду. Лени пытается настроиться на придонных обитателей, ощутить те инстинктивные озарения, которые мог выкрасть у них Актон, но она так и не научилась чувствовать разум беспозвоночных. Возможно, это умение приходит только к тем, кто пересек десятипроцентный барьер.
Кларк никогда не рисковала залезать туда прежде.
Там узко. Внутренности трубы хватают ее, не успевает Кларк проползти и трех метров. Она извивается и корчится; мягкие куски серы и кальция отламываются от стенок. Постепенно продвигается вперед. Руки задраны перед головой черной суставчатой антенной. Пространства держать их по бокам нет.
Лени закупоривает трубу так плотно, что снаружи в нее не просачивается свет. Приходится включить головной фонарь. Снежная буря хлопьев вьется в его луче.
Где-то в метре впереди туннель резко поворачивает вправо. Лени не думает, что сможет проделать то же самое. А даже если бы смогла, она знает, что проход заблокирован, так как покрытая известью рука скелета торчит из-за угла.
Кларк извивается вперед. Раздается неожиданный рев, и на секунду ее парализует, кажется, что гейзер сейчас взорвется. Но рев только в голове: что-то забилось в электролизный приемник и лишает ее кислорода. Это всего лишь сама Лени теряет сознание.
Она дергается туда-сюда, спазмами продвигается по сантиметру вверх. Этого хватает; приемник снова чист. И в качестве бонуса ей удается пробиться достаточно далеко, чтобы заглянуть за угол.
Сваренный скелет Актона, покрытый коркой минеральных отложений, забивает проход. Капли расплавившегося сополимера пристают к останкам старым свечным воском. Где-то в них одинокий кусок человеческой технологии еще работает, пытаясь докричаться до заглушенных сенсоров «Биб».
Она не может до него дотянуться. Едва может дотронуться. Но каким-то образом даже сквозь налет видит, что шея Карла аккуратно сломана.
Рептилия
Оно забыло, чем было когда-то.
Хотя здесь, внизу, это практически ничего не значит. Какой толк от имени, когда вокруг некому им пользоваться? Оно не помнит, откуда пришло. Не помнит тех, кто его выгнал давным-давно. Не помнит повелителя, что когда-то сидел на вершине позвоночного столба желатиновым покровом языка, культуры и происхождения, о котором властелин не любил вспоминать. Оно даже не помнит его медленного тления, окончательного распада на десятки независимых, ссорящихся подпрограмм. Теперь даже они замолчали.
От коры головного мозга уже почти ничего не поступает. Импульсы нижнего уровня вспышками доносятся от теменных и затылочных долей. Шумят фоном моторные функции. Иногда сама по себе бормочет зона Брока. Остальное по большей части темно и мертво, выглажено начисто черным океаном, горячим и переменчивым, словно открытый пар, холодным и тяжелым, как антифриз. Осталась только рептилия.
Оно передвигается вперед, не обращая внимания на вес в четыреста жидких атмосфер. Ест, что находит, каким-то образом понимая, чего надо избегать, а что можно сожрать. Опреснители и рециркуляторы дают ему воду. Иногда старая кожа млекопитающего становится липкой от выделений; костюм открывает поры океану, и все начисто промывает морской водой.
Разумеется, оно умирает, но медленно. И даже если бы знало об этом, то не стало бы думать о смерти.
Как и у всех живых существ, у него есть цель. Оно – охранник, который иногда забывает о том, что должен защищать. Но это неважно – поймет, когда увидит.
Оно видит ее сейчас, выползающую из дыры в дне мира. Она выглядит почти как остальные, но рептилия всегда чувствует разницу. Почему надо оберегать ее, а не остальных? Ему наплевать. Рептилии никогда не спрашивают о мотивах. Только действуют в соответствии с ними.
Женщина, похоже, не знает, что оно здесь, наблюдает.
Рептилии явлены прозрения, которые по всем правилам должны быть для нее сокрыты. Ее выгнали до того, как остальные подкорректировали нейрохимию на более чувствительный уровень. И, тем не менее, она так изменилась, что отдельные слабые звуки стали различимы на громком и хаотическом фоне. Кора головного мозга умерла, все внутренние шумы фактически затихли. Сигналы слабы, как и всегда, просто исчезла вся статика. И поэтому рептилия, даже не осознавая этого, вбирала в себя некое смутное осознание отдаленных чувств.
Каким-то образом она ощущает, что это место стало опасным, но не понимает почему. Ощущает, что другие существа исчезли. Но, тем не менее, та, которую надо защищать, все еще здесь. У рептилии меньше понимания, чем у матери-кошки, когда та перетаскивает подальше котенка, находящегося в опасности, но она решается совершить бросок к безопасности.
Становится легче, когда та, которую нужно охранять, перестает сопротивляться. Со временем она даже позволяет ему оттащить ее от ярких цветов туда, где ей на самом деле место. Она издает звуки, странные, но знакомые. Поначалу рептилия слушает, но потом от них начинает болеть голова. Через какое-то время женщина замолкает. В полной тишине оно несет ее сквозь невидимые ночные пейзажи.
Тусклый свет расцветает впереди. И звук: поначалу слабый, но быстро нарастающий. Тихий вой. Бурление. И что-то еще, резкий шум – «металлический», шепчет зона Брока, хотя рептилия и не знает, что означает это слово.
Медный маяк загорается во тьме впереди – слишком грубый, слишком уверенный, гораздо ярче биолюминесцентных угольков, обычно освещающих путь. Весь остальной мир оборачивается темнотой. Оно обычно избегает этого места. Но та, которую надо защищать, пришла отсюда. Здесь она будет в безопасности, хотя для него эта территория представляет нечто совершенно…
Из коры приходит дрожь воспоминания.
Маяк сияет в нескольких метрах над дном. Чем ближе, тем яснее он распадается на линию меньших по размеру огней, раскинутых по дуге, словно фотофоры на боку какой-то огромной рыбы.
Зона Брока снова шумит: «натриевые прожекторы».
Позади них маячит что-то большое. Оно парит над поверхностью массивным гладким валуном, невозможно плавучим, окруженным по экватору огнями. Жилковатые волокна связывают его с дном.
И что-то еще, маленькое, но болезненно яркое нисходит с неба.
– Это «Рыба-бабочка» с «Астории» Слышитеменя?
Рептилия бросается обратно во тьму, ил вихрем завивается за ней. Она отступает на добрых двадцать метров, прежде чем смутное осознание просачивается внутрь.
Зона Брока знает эти звуки. Не понимает их – она вообще мало на что годна, кроме мимикрии, – но уже слышала раньше. Рептилия чувствует непривычную дрожь. Прошло уже столько времени с тех пор, когда от любопытства был какой-то толк.
Существо разворачивается и смотрит туда, откуда сбежало. На расстоянии огни превратились в размытое, тусклое свечение. Она где-то там, незащищенная.
Потихоньку оно продвигается к маяку. Один источник света снова разделяется на несколько; смутный, угрожающий силуэт снова маячит за ними. И тварь с небес уселась на его вершину, издавая звуки, одновременно пугающие и знакомые.
Она плавает в свете, ждет. Преданная, испуганная, рептилия подбирается ближе.
– Эйслушайте.
Оно дергается, но остается на месте.
– Янехотелваспугать, ноникоговнутринет. Ребятамненадозабратьваснаверх.
Она скользит, к твари с неба, останавливается перед светящимися круглыми частями спереди. Пресмыкающееся не видит, что она там делает. Сомневаясь – глаза болят от непривычной яркости, – поднимается к ней.
Женщина поворачивается и встречает его, возвращаясь. Протягивает руку, ведет вдоль бугрящейся поверхности, мимо огней, кольцом опоясывающих середину (таких ярких, слишком ярких), вниз…
Зона Брока лопочет, не переставая – «и-и-и-и-иб-б-би-и-иб-биб-бибиб-бии биб», – но теперь что-то еще просыпается где-то внутри рептилии… Инстинкт. Чувства. Не столько память, сколько рефлекс…
Оно тянет назад, неожиданно испугавшись.
Она упирается. Издает странные звуки «надавнутрджеррииидивнтрвсепорядке». Рептилия сопротивляется, сначала неуверенно, а потом решительно. Скользит вдоль серой стены, которая оборачивается то откосом, то выступом; пытается ухватиться, цепляется за какую-то выпуклость, приникает к этой непонятной жесткой поверхности. Голова вертится туда-сюда, туда-сюда, между светом и тенью.
«…оДжерритыдолженззаййтивнутрь…»
Оно замирает. «Внутрь». Знает это слово. Даже понимает его каким-то образом. Зона Брока теперь не одна, что-то еще тянется наружу из лобной доли, стучится. Какая-то штука, понимающая, о чем говорит Брока.
О чем говорит она.
– Джерри…
Оно знает и этот звук.
– …пожалуйста…
А этот раздавался последний раз так давно.
– …поверь мне… там хоть что-нибудь от тебя осталось? Хоть что-нибудь?
Тогда, когда рептилия была частью чего-то большего, когда оно еще думало как…
…он.
Пучки нейронов, столь долго спавшие, искрят во тьме. Старые забытые подсистемы запинаются и перезагружаются.
Я…
– Джерри?
«Мое имя. Это мое имя». Он едва может думать из-за неожиданного бормотания в голове. Части его еще спят, другие никогда не заговорят, а некоторые полностью смыты. Джерри трясет головой, пытаясь прочистить ее. Новые части – нет, старые, очень старые, ушедшие, и теперь они вернулись и не могут, суки, заткнуться – орут, привлекая его внимание.
Все вокруг такое яркое, все вокруг причиняет боль. Все вокруг…
Слова пергаментом раскрываются в разуме: «Свет зажжен. Дом пустой».
Свет зажигается, мигая.
Он видит отблески больных, насквозь прогнивших вещей, корчащихся в голове. Старые воспоминания со скрежетом трутся о толстые слои коррозии. Что-то возникает в неожиданном фокусе: кулак. Чувство костей, ломающихся в лице. Океан во рту, теплый и немного солоноватый. Мальчик с шокером. Девочка, вся в синяках.
Другие мальчики.
Другие девочки.
Другие кулаки.
Все вокруг болит, везде.
Что-то пытается разжать ему пальцы. Что-то тянет внутрь. Что-то хочет все вернуть. Хочет снова забрать его домой.
Слова приходят к нему, и он их выпускает:
– Не смей касаться меня, сука!
Он отталкивает мучительницу прочь, отчаянно хватается за пустую воду. Тьма слишком далеко; он видит тень, растягивающуюся по дну, черную и плотную, корчащуюся на свету. Он бьет ногами так сильно, как может. Ничто его не хватает. Спустя какое-то время свет меркнет.
Но голоса кричат как никогда громко.
Прыжок в небеса
«Биб» зияет темной ямой под ногами. Там что-то шуршит; он замечает намеки на движение, чернота перемещается во тьме. Неожиданно что-то сверкает; два пятна слоновой кости играют отраженным светом, почти затерявшиеся на беспросветном фоне. Они парят там мгновение, потом начинают подниматься. Вокруг них возникает бледное лицо.
Она поднимается в челнок, с нее каплями стекает вода, и тьма словно следует за ней, тянется до угла в пассажирском отсеке и зависает там покрывалом. Женщина ничего не говорит.
Джоэл смотрит в яму, потом на пассажирку:
– Кто-нибудь еще будет или…
Она качает головой так слабо, что он едва это замечает.
– Там был… в смысле, там был еще один… – Именно эта женщина висела перед его иллюминатором пару минут назад. Бирка на плече гласит: КЛАРК. Но второй, тот, который рванул во тьму, как беженец не с той стороны забора, – он все еще поблизости, если верить сонару. Прижался ко дну в тридцати метрах от освещенной зоны. Просто сидит там.
– Больше никто не придет. – Голос ее тихий и мертвый.
– Никто?
Только двое из команды в шесть человек? Он выворачивает ручки дисплея: дальше тоже никого нет, если только они не прячутся за скалами или еще где-то.
Он оглядывается назад, в горло «Биб».
«Или они все прячутся там, как тролли, ждут в темноте…»
Джоэл неожиданно захлопывает люк и накрепко его задраивает.
– Кларк, правильно? Что тут вообще происходит?
Она моргает.
– Ты думаешь, я знаю? – Женщина кажется почти удивленной. – Я считала, ты мне все расскажешь.
– Я знаю только то, что Энергосеть заплатит мне кучу денег за ночную смену в срочном порядке. – Джоэл взбирается вперед, падает в кресло пилота. Проверяет сонар. Этот странный хрен все еще там. – Я не думаю, что по плану должен кого-то здесь оставить.
– А ты и не оставишь, – говорит Кларк.
– Оставлю. Я вижу его на радаре.
Она не отвечает, он поворачивается и смотрит на нее.
– Хорошо, – наконец говорит женщина. – Тогда выходи и лови его.
Джоэл не сводит с нее взгляда, а потом решает, что не хочет ничего знать.
Без лишних слов он возвращается к пульту и продувает балластные отсеки. Скаф неожиданно обретает плавучесть и натягивает стыковочные зажимы. Кита освобождает их, ударив по кнопке. Челнок подпрыгивает над станцией, словно живое существо, качается от вязкого сопротивления и начинает подъем.
– Ты… – Сзади.
Джоэл поворачивается.
– Ты действительно не знаешь, что происходит? – спрашивает Кларк.
– Мне позвонили примерно двенадцать часов назад. Полуночный рейс к «Биб». Когда я добрался до «Астории», мне сказали всех эвакуировать. Сказали, вы будете наготове.
Ее губы слегка размыкаются. Не совсем улыбка, но, возможно, самое близкое ее подобие, какого можно дождаться от этих психов. Она ей идет, красота Кларк холодная, отстраненная. Снять линзы – и Джоэл легко мог представить, как загружает ее симуляцию в свою виртуальную программу.
– Что произошло со всеми остальными? – отваживается спросить он.
– Ничего, – отвечает она. – С нами случился… приступ паранойи.
Джоэл фыркает:
– Неудивительно. Поместили бы меня туда на годик, так паранойя стала бы наименьшей из моих проблем.
Опять эта еле заметная, призрачная улыбка.
– Но честно, – настаивает он. – Почему другие решили остаться? Это какая-то трудовая акция? Одна из этих… – «Как их там называли?» – Забастовок?
– Что-то вроде того. – Кларк смотрит на переборку, нависающую над головой. – До поверхности далеко?
– Боюсь, минут двадцать. Эти скафы Энергосети больше похожи на хреновы дирижабли. Все остальные плавают наперегонки с дельфинами, а я тут вынужден барахтаться. Но все-таки… – Кита пытается обезоруживающе улыбнуться, – есть и положительная сторона. Мне платят по часам.
– Повезло тебе, – говорит она.
Прожектор
Настала почти полная тишина.
Мало-помалу голоса прекратили кричать. Теперь они переговариваются друг с другом шепотом, обсуждая вещи, которые не имеют к нему никакого отношения. Хотя это нормально. Он уже привык к тому, что его игнорируют. Он радуется, что его игнорируют.
«Ты в безопасности, Джерри. Они не могут причинить тебе вред».
«Кто… Что…»
«Они все ушли. Остались только мы».
«Ты…»
«Это я, Джерри. Тень. Я спрашивала себя, когда ты вернешься».
Он качает головой. Слабый свет все еще течет из-за спины. Фишер поворачивается лицом не столько к нему, сколько к еле заметному отступлению мрака.
Она пыталась помочь тебе, Джерри. Она всего лишь пыталась тебе помочь.
«Она…»
«Лени. Ты – ее ангел-хранитель. Помнишь?»
«Я не уверен. Я думаю…»
«Но ты ее оставил. Ты сбежал».
«Она хотела… Я… Не внутрь…»
Он чувствует движение собственных ног. Вода толкается в лицо. Фишер движется вперед. Мягкая дыра открывается во тьме впереди. Внутри нее видны какие-то формы.
«Вот там она живет, – говорит Тень. – Помнишь?»
Он ползет к свету. Там раньше были звуки, громкие и болезненные. Двигалось что-то большое и темное. Теперь же лишь этот огромный шар висит над головой, как, как…
«…как кулак…»
Он останавливается, испуганный. Но все вокруг тихо, так тихо, что слышны даже отдаленные крики, дрейфующие над дном. Джерри вспоминает: не так далеко отсюда в дне есть отверстие, которое иногда говорит с ним. Правда, он никогда не понимает его слов.
«Давай», – подталкивает Тень. Она зашла внутрь.
«Она ушла…»
«Отсюда нельзя сказать наверняка. Тебе надо подобраться поближе».
Под сферой прохладное, темное убежище; свет от экваториальных огней не может обогнуть выпуклую поверхность. В пересекающихся тенях южного полюса что-то маняще мерцает.
Вперед.
Он отталкивается от дна, скользит в конус тени под станцией. Яркий сверкающий диск в метр диаметром извивается внутри границ обода. Он заглядывает внутрь.
Оттуда на него кто-то смотрит.
Пораженный, Джерри рывком ныряет вниз и в сторону. Диск корчится от неожиданного волнения воды. Фишер останавливается, поворачивает назад.
Пузырь. Вот и все. Газовый карман, пойманный под…
«…воздушным шлюзом».
«Там нечего бояться, – говорит ему Тень. – Так ты попадаешь внутрь».
Все еще нервничая, он подныривает под сферу. Воздушный карман сияет серебром в отраженном свете. В нем появляется черный призрак, почти неразличимый во мраке, отчетливо видны лишь два пустых белых пятна там, где должны быть глаза. Пальцы с двух сторон приближаются друг к другу, сливаются и исчезают. Ладонь объединяется с собственным отражением, погружаясь внутрь по запястье, касаясь металла по другую сторону зазеркалья.
Он отдергивает руку, зачарованный. Призрак парит наверху, пустой и безмятежный.
Джерри поднимает руку к лицу и проводит указательным пальцем от уха к основанию челюсти. Очень длинная молекула, сложенная вдвое, размыкается.
Гладкое черное лицо призрака раскалывается на пару сантиметров; то, что оказывается под ним, выглядит бледно-серым в отфильтрованном свете. От неожиданного холода Джерри чувствует, как щека покрывается знакомой «гусиной кожей».
Он не останавливается, распарывая темную кожу от уха до уха. Огромный улыбающийся разрез открывается под глазными пятнами призрака. Расстегнутый, лоскут черной мембраны плавает под подбородком, прикрепленный к горлу.
Посередине освежеванной зоны виднеется складка. Фишер двигает челюстью; складка открывается.
Зубов практически нет. Некоторые он проглотил, другие выплюнул, если они выпадали, когда печать была расстегнута. Неважно. Большинство из того, что он сейчас ест, мягче его во много раз. Когда редкий моллюск или иглокожее оказывается слишком прочным или большим, чтобы проглотить его зараз, всегда есть руки. Большие пальцы все еще противопоставлены.
Но сейчас он впервые видит эту зияющую, беззубую руину там, где раньше был рот. Почему-то ему известно, что это неправильно.
«Что со мной случилось? Что я?»
«Ты – Джерри, – говорит Тень. – Ты – мой лучший друг. Ты убил меня. Помнишь?»
«Она ушла». Фишер все понимает.
«Это нормально».
«Я знаю. Я все знаю».
«Ты помог ей, Джерри. Теперь она в безопасности. Ты спас ее».
«Я знаю».
И он вспоминает что-то еще, столь малое, но жизненно значимое, в это последнее мгновение, прежде чем все вокруг становится белым, как солнце:
«…Так поступаешь, когда действительно…»
Восход
Подъемник все еще затаскивал «Рыбу-бабочку» в свое брюхо, когда на главном дисплее появились новости. Джоэл проверил их, нахмурился, потом решительно выглянул в иллюминатор. Серый предрассветный свет омывал горизонт с востока.
Когда он посмотрел на экран снова, информация не изменилась:
– Черт, это не имеет никакого смысла.
– Что? – спросила Кларк.
– Мы не возвращаемся на «Асторию». Точнее, я возвращаюсь, а тебя надо выкинуть где-то на континентальном шельфе.
– Что? – Кларк подошла поближе, остановившись практически у входа в кокпит.
– Вот тут так говорится. Мы следуем обычным курсом, но идем вниз на нулевую высоту в пятнадцати километрах от берега. Ты высаживаешься. Я возвращаюсь на «Асторию».
– А что там?
Он проверил:
– Ничего. Вода.
– Может, лодка? Субмарина? – На последнем слове ее голос стал странно глухим.
– Может быть. Но никаких упоминаний об этом нет, – проворчал он. – Возможно, тебе придется проплыть остаток пути.
Подъемник зафиксировал их. Прирученные молнии взорвались наверху, накаляя пузыри с газом. Океан начал уменьшаться.
– То есть ты хочешь выбросить меня посередине океана, – холодно сказала Кларк.
– Это не мое решение.
– Разумеется, нет. Ты просто следуешь приказам.
Джоэл повернулся. Ее глаза уставились на него одинаковыми снежными ландшафтами.
– Ты не понимаешь, – принялся объяснять он. – Это не приказы. Я не управляю подъемником.
– Тогда кто…
– Пилот – гель. Он не говорит мне, что делать. Просто уведомляет, действуя сам по себе.
На какое-то время она замолчала, а потом спросила:
– Так вот как сейчас дела делаются? Мы подчиняемся приказам от машин?
– Кто-то дал ему первоначальное распоряжение. И гель ему следует. Они нас еще не захватили. И к тому же, – добавил он, – они – не совсем машины.
– О, – тихо сказала она, – я почувствовала себя гораздо лучше.
Джоэл неловко повернулся обратно к консоли:
– Хотя это все равно странно.
– Да уж. – Кларк не кажется особо заинтересованной.
– В смысле, что мы получили эту информацию непосредственно от геля. У нас же есть радиосвязь. Почему никто просто не сказал нам?
– Потому что у тебя нет связи, – сухо отрезала Кларк.
Удивленный, он проверил диагностические данные:
– Нет. Все работает прекрасно. Думаю, я сейчас позвоню и спрошу, какого хрена все это значит…
Тридцать секунд спустя он повернулся к ней:
– Откуда ты узнала?
– Счастливая догадка. – Она не улыбнулась.
– Ну, с оборудованием все в порядке, сигнал есть, но я никого не могу вызвать. Мы летим без связи. – В глубине разума начало пульсировать сомнение. – Если только у геля есть доступ, которого у нас по какой-то причине нет. – Он связался с интерфейсом подъемника и вызвал афферентную ветвь модуля. – Хм. Что ты там говорила о получении приказов от машин?
Эта фраза привлекла ее внимание:
– Что там?
– Подъемник получает приказы по Интернету.
– А это не рискованно? Почему Энергосеть не поговорит с ним напрямую?
– Не знаю. Он сейчас отрезан так же, как и мы, но последнее сообщение пришло вот из этого узла. Твою мать, это еще один гель.
Кларк наклонилась вперед, умудрившись в столь тесном пространстве каким-то образом его не коснуться.
– Как ты это понял?
– По адресу узла. Символ контроля блока означает биохимическое распознавание.
Дисплей громко и дважды пропищал.
– Это что? – спросила Кларк.
Солнечный свет прожектором разливается над океаном, глубокий и ярко-голубой.
– Какого черта?..
Кабина переполняется компьютерными криками. Датчики альтиметра сверкают алым и резко падают вниз.
«Мы падаем, – подумал Джоэл, но потом решил иначе: – Нет, этого не может быть. Нет ускорения.
Океан поднимается…»
На дисплее вихрь данных, кружащийся в водовороте, слишком быстром для человеческого глаза. Где-то наверху гель яростно обрабатывает возможности, которые могут спасти им жизнь. Неожиданный крен: Джоэл схватил бесполезные ручки управления субмариной и вцепился в них так, словно от этого зависела его жизнь. Краем глаза он заметил, как Кларк улетела к задней переборке.
Подъемник вцепился в небо, молнии плясали по всей его длине. Океан гнался за ними огромной светящейся выпуклостью, распухающей в нижнем иллюминаторе. Его смутный свет расцвел прямо на глазах Джоэла: голубой сконденсировался до зеленого, затем до желтого.
И до белого.
Дыра разверзлась в Тихом океане. Из нее поднялось солнце. Кита закрыл глаза руками, увидев силуэты костей в оранжевой плоти. Подъемник завертелся, как игрушка, которую пнули со всего размаха, зарылся в небо, взмыв на колонне пара. Снаружи кричал воздух. Аппарат орал в ответ, скользя в вышину.
Но не сломался.
Каким-то образом после казавшихся бесконечными секунд крен выправился. Датчики все еще работали, выдавая «атмосферные возмущения» на расстоянии почти восьми километров по курсу один-двадцать. Джоэл выглянул из иллюминатора по правому борту. В отдалении океан тяжеловесно обрушивался сам на себя. Кольцеобразные волны разбегались под скафом, устремляясь к горизонту.
В эпицентре мягким серым побегом росло в небо кучевое облако. Отсюда, на фоне темного неба, оно выглядело почти мирно.
– Кларк, – сказал он, – мы сделали это.
Он повернулся в кресле. Рифтер лежала, свернувшись зародышем около переборки. Она не двигалась.
– Кларк?
Но ответила ему не женщина. Снова заблеял интерфейс подъемника.
«Незарегистрированный контакт», – пожаловался он.
«Курс 125 х 87, V1440 6V5.8 м1с², расстояние 13 000 м.
Столкновение неизбежно
12 000 м.
11 000 м.
10 000 м».
Едва видная сквозь главный иллюминатор, белая облачная точка поймала луч утреннего света. Она казалась инверсионным следом, увиденным спереди.
– Твою мать, – сказал Джоэл.
Иерихон
Одну стену полностью занимало окно. За ним расстилался город, похожий на светящийся рукав галактики. Роуэн заперла за собой дверь, понурившись от внезапной усталости.
«Еще нет. Еще нет. Скоро».
Она прошла по офису и отключила весь свет. Сквозь стекло полилось мерцание уличных огней, не дав ей спрятаться во тьме.
Патриция пристально посмотрела на город. Запутанная решетка столичных нервов устремлялась за горизонт, каждый ее синапс светился. Роуэн повернулась на юго-запад. Она смотрела туда, пока глаза не застили слезы, боясь моргнуть из опасения пропустить хоть что-то.
Оно придет оттуда.
«Боже, если бы у нас был другой выход».
Это могло сработать. Разработчики модели делали ставки на то, что все пройдет без единого выбитого стекла. Все эти трещины и сдвиги породы должны были сработать в их пользу, послужить преградами для распространения толчка. Только дождаться правильного момента: неделю, месяц. Идеальный расчет. Вот и все, что было надо.
Точный расчет и разумный кусок мяса, который следовал бы человеческим правилам, а не создавал свои собственные.
Но она не могла винить гель. Согласно мнению системщиков, он просто не мог по-другому и делал то, что, по его разумению, должен был делать. Роуэн отнесла запись таинственного интервью Скэнлона с этой долбаной штуковиной, которая сейчас прокручивалась в голове Патриции по сотому разу, в «ХимШестерни», и техники удивились, та явно сбила их с толку, а потом неожиданно побледнели и запаниковали, но, когда кто-то наконец все понял, – было уже поздно. Машина приняла управление на себя. И одинокий шаттл Энергосети, который официально должен был стоять в доке «Астории», каким-то образом появился на спутниковых камерах, паря над хребтом Хуан де Фука.
Она не могла винить гель, поэтому постаралась обвинить программистов.
– Как эта штука может работать на Бетагемота? Почему вы это не засекли, хотя так долго с ней возились? Даже Скэнлон все сразу понял, господи ты боже мой!
Но они и так были слишком перепуганы, нагонять еще больше страху не было никакого толку. Вы дали нам задание, оправдывались они. И не объяснили, что стоит на кону. Даже не сказали, что мы делаем. Скэнлон подошел к вопросу совершенно с другой стороны: кто знал, что у зельца любовь к простым системам? Мы никогда его этому не учили…
Мягко зазвенели часы.
– Вы просили сообщить вам, мисс Роуэн. Ваша семья благополучно выбралась из города.
– Спасибо, – сказала она и отрубила связь.
Отчасти она чувствовала себя виноватой за их спасение. Едва ли было справедливым, что те, кто избежал Холокоста, оказались возлюбленными его создателей. Но Патриция поступила так, как поступила бы на ее месте любая мать. И больше того: она осталась.
Это не было жертвой. Она не погибнет от своего решения. Дома Энергосети строили, учитывая возможность Большого землетрясения. Сутки спустя большинство зданий в этом квартале будут по-прежнему стоять. Конечно, того же не скажешь про Гонгкувер, Ситэк или Викторию.
Завтра она попытается собрать осколки и сделает это так хорошо, как только сможет.
«Может, нам повезет. Может, все окажется не настолько плохо. Кто знает, гель мог и сам выбрать сегодняшнюю ночь…
Пожалуйста…»
Патриция Роуэн уже видела землетрясения прежде. Сдвиг породы в Перу случился, когда она была в Лиме по делам проекта «Подъем»; моментная магнитуда того толчка достигла девяти. Каждое окно в городе взорвалось.
Тогда ей не удалось увидеть последствия разрушений. Она попала в ловушку, сидя в отеле, когда сорок шесть этажей стекла рухнули на улицу внизу. Здание оказалось хорошим, ему недаром выставили пять звезд: окна вестибюля выдержали. Роуэн вспомнила, как смотрела из лобби на темно-зеленый ледник осколков высотой в несколько метров, забитый кровью, обломками и кусками искалеченных трупов, зажатыми между раздробленными частями. Одна коричневая рука торчала как раз перед окном вестибюля, корчась в трех метрах над землей. У нее не хватало трех пальцев и тела. Первые лежали в метре от ладони, больше похожие на сосиски, парящие над землей, но Патриция так и не смогла понять, чьим останкам, если такие вообще были, когдато принадлежала эта конечность.
Она вспомнила свое удивление, почему рука оказалась на такой высоте от земли. Вспомнила, как ее вырвало в корзину.
Здесь такого, естественно, произойти не могло. Это было Тихоокеанское побережье Северной Америки: существовали стандарты. Каждое здание на материке в сейсмоопасной зоне имело окна, которые в соответствии с проектом при землетрясении взрывались внутрь. Не идеальное решение, особенно для тех, кому не посчастливилось бы в этот момент оказаться в комнате, но самый лучший из доступных компромиссов. В помещении стекло не достигало такой скорости, какую могло развить, падая с небоскреба.
Малое благо.
Если бы существовал какой-то другой способ стерилизовать необходимый район. Если бы Бетагемот по своей природе не жил в неустойчивых зонах. Если бы корпы Н’АмПасифик не имели права использовать ядерное оружие.
Если бы только голосование не было единогласным.
«Приоритеты. Миллиарды людей. Жизнь такая, какой мы ее знаем».
И все равно решение далось очень тяжело. Тактически оно выглядело очевидным и правильным, но приказ удержать команду «Биб» в карантине на станции и в конце концов пожертвовать ими оказался очень трудным. И теперь, когда они каким-то образом сбежали, было…
«Нелегко? Нелегко обрушить землетрясение в девять с половиной баллов на головы десяти миллионов людей? Всего лишь нелегко?»
Для этого не находилось слов.
Но каким-то образом она это сделала. Единственная этическая альтернатива. Это все равно оставалось малым убийством по сравнению с тем, что надо было предпринять в случае…
«Нет. Я сделала это для того, чтобы никаких других случаев не было».
Может, именно поэтому она собралась с силами и отдала приказ. А может, каким-то образом реальность просочилась из мозга до самых кишок и вдохновила на необходимые шаги. Что-то там определенно ее ударило.
«Интересно, что бы сказал Скэнлон?»
Спрашивать его было уже слишком поздно.
Разумеется, она ему так ничего и не сообщила. Даже такого желания не возникло. Сказать ему, что им все известно, что его секрет вышел наружу, что он опять потерял всякое значение, – это казалось хуже, чем убить его. Она не хотела причинять вред этому несчастному человеку.
Часы снова прозвенели:
– Коррекция.
«Господи, господи».
Процесс начался там, внизу, за пределами света, под тремя черными километрами воды. Безумных гелей-камикадзе прервали посреди их бесконечных воображаемых игр: «Забудьте о ерунде. Пора взрываться».
И, возможно, потрясенные, они сказали: «Не сейчас, это неправильное время, слишком большой ущерб». Но это уже не имело значения. Другой компьютер – в этот раз тупой, неорганический, программируемый и полностью надежный – послал необходимую последовательность цифр, и гелей лишили командования, не обращая внимания на то, что они думают.
А может, зельцы просто отдали честь и встали в сторону. Может, им было наплевать. Кто знает, о чем там думают эти монстры?
– Детонация, – объявили часы.
Город померк.
Бездна рванула вперед, черная и голодная. Один изолированный участок дерзко засиял в неожиданной пустоте: наверное, госпиталь включил резервные генераторы. Несколько частных автомобилей, антикварные реликвии на самообеспечении, порхали, как мотыльки, на неожиданно ослепших улицах. Сеть Быстротранса тоже еще светилась, только слабее, чем обычно.
Роуэн взглянула на часы: с момента решения прошел всего час. Только час с тех пор, как их заставили. Почему-то казалось, что минуло больше времени.
– Тактическая информация от Сейсмической станции тридцать один, – сказала она. – Дешифровать.
Глаза наполнились данными. Карта со вспомогательными цветами развернулась в воздухе перед ней, изрезанное шрамами дно океана, вскрытое и растянутое по вертикали. Один из рубцов трясло.
За виртуальным дисплеем, по ту сторону окна, один район города слабо замерцал. Подальше к северу засветился еще один сектор. Подчиненные Роуэн лихорадочно переправляли энергию с плит Горды и Мендосино, с экваториальных солнечных ферм, с тысяч маленьких дамб, разбросанных по Кордильерам. Но на это понадобится время. Больше, чем у них сейчас есть.
«Возможно, мы должны были их предупредить».
Даже объявление за час до взрыва могло многое изменить. Недостаточно времени для эвакуации, но, по крайней мере, можно хотя бы успеть снять фарфор с полок. Достаточно, чтобы выстроить линию резервов, неважно, понадобятся те или нет. И куча времени для паники на всем побережье, если бы хоть слово выскочило наружу. Вот почему даже ее собственная семья понятия не имела о причине внезапного путешествия на восток.
Дно океана пошло рябью на глазах Роуэн, словно сделанное из резины. Плавающая прямо над ним прозрачная плоскость, представляющая водную поверхность, разбрасывала вокруг круги. Две ударные волны перегоняли друг друга на экране, за ними следовали подземные толчки. Они двигались к Каскадной субдукционной зоне, вонзились в нее, разослав малые толчки, которые дрожью под прямыми углами прошли по сдвигам породы. Какое-то время та словно сомневалась, и Роуэн даже позволила себе надежду, что землетрясение остановилось.
Но потом вся территория начинает скользить, медленно, тяжеловесно, поначалу почти неразличимо. Внизу, на границе Мохоровича[46], пальцы, пятьсот лет цеплявшиеся за обрыв, начинают с болью разжиматься. Обрушиваются пять веков сдерживаемого давления.
Следующая остановка. Остров Ванкувер.
Что-то невероятное происходит в проливе Хуан де Фука. Сборщики бурых водорослей и супертанкеры почувствовали невозможные изменения в глубине водяной колонны под собой. Если на борту есть люди, то у них осталось несколько мгновений поразмышлять, насколько бесполезным бывает девяностосекундное предупреждение об опасности.
У Полосы оказалось больше времени.
Тактический дисплей, естественно, не разменивается на детали. Он изображает коричневую рябь, захлестывающую прибрежный почвенный горизонт и продвигающуюся вглубь континента. Он не передает, как океан поднимается холмами от берега. Не демонстрирует, как уровень моря встает на дыбы. Не показывает, как тридцатиметровая стена воды размазывает пять миллионов беженцев в желе.
Но Роуэн все равно видит это.
Она три раза моргает, глаза щиплет. Послушный дисплей исчезает. В отдалении красные проколы скорых и полицейских мигалок сверкают тут и там на решетке, погрузившейся в кому. Она не знает, виноваты ли в этом зазвучавшие сирены оповещения, или они просто на дежурстве. Расстояние и звукоизоляция блокируют любой сигнал.
Пол начинает нежно подниматься.
Поначалу это кажется почти колыбельной, туда-сюда, но постепенно, раскачиваясь, колебания обретают все бо`льшую амплитуду, которая чуть не сбивает Патрицию с ног. Здание жалуется со всех сторон, бетон рычит, трется о балки, и это больше чувствуется, чем слышится. Роуэн раскидывает руки, балансирует, обнимает пространство. Не может заставить себя закричать.
Огромное окно взрывается наружу миллионом звенящих обломков и дождем опадает в ночь. Воздух наполняется спорами стекла и звуком музыки ветра.
На ковре осколков нет.
«О господи, – тупо соображает Патриция. – Застройщики оплошали. Вся эта куча денег на противотолчковое внутреннее стекло, а они его поставили задом наперед…»
На юго-западе поднимается маленькое оранжевое солнце. Патриция Роуэн падает на колени, чувствуя девственную поверхность ковра. Наконец начинает щипать глаза. Она позволяет выступить слезам, чувствуя глубокую благодарность: «Я человек. Я все еще человек».
Ветер омывает ее. Он доносит слабые крики людей и машин.
Обломки
Океан зелен. Лени Кларк не знает, сколько была без сознания, но они не могли затонуть больше чем на сотню метров. Океан все еще сверкает зеленью.
«Рыба-бабочка» медленно падает в воду, носом вниз, атмосфера скафа кровоточит сквозь десятки маленьких ранок. Трещина в форме молнии бежит по переднему иллюминатору; Кларк едва видит ее сквозь воду, поднимающуюся в кокпите. Передний конец челнока превратился в дно колодца. Лени отталкивается ногами от спинки пассажирского сиденья и прижимается к вертикальной палубе. Полоска света на потолке мерцает перед ней. Она умудряется вытащить пилота из воды и привязать к другому сиденью. По крайней мере, одна нога у него точно сломана. Он висит там промокшей марионеткой, все еще без сознания. Продолжает дышать. Она не знает, проснется ли он когда-нибудь.
«Будет лучше, если этого не случится», – размышляет она и хихикает.
«Это было не очень смешно», – говорит она себе и снова хихикает.
«Твою мать. У меня глубинная болезнь».
Лени пытается сосредоточиться. Внимание фокусируется лишь на отдельных вещах: единственной заклепке, торчащей перед глазами. Звуке трещащего металла. Но эти предметы словно заполняют собой все пространство. На что бы ни падал ее взгляд, оно распухает, поглощая весь мир. Кларк едва может думать о чем-то другом.
«Сто метров, – все-таки умудряется она. – Пробоина в корпусе. Давление… поднимается…
Азот…
Наркоз…»
Лени наклоняется, чтобы проверить атмосферные датчики на стене. Их стрелки лежат на боку. Это ее удивляет, хотя Кларк не понимает, почему. В любом случае, контроллеры, похоже, не работают.
Она тянется к панели доступа, оскальзывается, больно ударившись, падает с всплеском в кокпит. Часть диодов подмигивает на затонувших панелях. Они красивые, но чем больше Кларк смотрит на них, тем больше болит грудь. Наконец она находит связь между этим двумя явлениями и снова высовывает голову, глотая воздух.
Панель доступа прямо перед глазами. Она неловко шарит по ней, наконец, открывает. Баллоны с гидроксом лежат бок о бок в военном порядке, связанные вместе какой-то каскадной системой. С одной стороны виднеется большая желтая ручка. Она тянет за нее, и та неожиданно легко подается. Кларк теряет равновесие и снова падает под воду.
У самого лица вентиляционное отверстие. Лени не уверена, но ей кажется, что в прошлый раз из него пузырей не шло. Она считает это хорошим признаком. Кларк решает ненадолго остаться здесь и понаблюдать за новым течением. Что-то ее беспокоит. Что-то в груди.
Ах да, правильно. Она постоянно забывает, что не может дышать.
Каким-то образом ей удается запаять лицевую печать. Затем остается лишь ощущение того, как сжимается легкое, а вода проникает в тело.
Когда Лени приходит в сознание, две трети кокпита уже затоплено. Она поднимается в кормовой отсек, стягивает костюм с лица. Вода истекает из левой части груди; воздух наполняет правую.
Наверху стонет пилот.
Она поднимается к нему, откидывает сиденье, чтобы он мог лечь на спину, лицом к задней переборке. Закрепляет его на месте, пытается держать сломанную ногу относительно прямо.
– Ай! – кричит он.
– Извини. Постарайся не двигаться. У тебя нога сломана.
– Да уж! А-а-а! – Пилот вздрагивает. – Господи, мне холодно. – Кларк видит, как до него доходит. – О, черт, у нас пробоина.
Он пытается двинуться, умудряется вывернуть голову, пока какая-то другая травма не заставляет его выпрямиться. Он расслабляется, морщась.
– Кокпит затапливает, – говорит она ему. – Пока медленно. Подожди секунду. – Лени спускается вниз и тянет за край люка рубки. Тот застревает. Кларк не останавливается. Люк освобождается и начинает закрываться.
– Подожди секунду, – окликает ее пилот.
Кларк толкает крышку обратно к переборке.
– Ты знаешь принципы системы управления?
– Разбираюсь в стандартной схеме.
– Там что-нибудь еще работает? Связь? Двигатель?
Она встает на колени и спускает голову под воду.
Парочка датчиков была жива, пока она не потеряла сознание. Сейчас Лени проверяет то, что осталось.
– Манипуляторы. Внешние прожекторы. Сонарный бакен, – докладывает Кларк, поднимаясь из воды. – Все остальное мертво.
– Сволочь. – Его голос дрожит. – Ну, мы можем выбросить буй, хотя не думаю, что за нами пришлют спасательную команду.
Она наклоняется сквозь прибывающую воду и нажимает кнопку. Что-то мягко отталкивается снаружи от корпуса.
– А почему они не должны? Тебя послали нас забрать. Если бы мы сумели вырваться до того, как эта штука взорвалась…
– Мы смогли, – говорит пилот.
Кларк оглядывает помещение.
– Э…
Пилот фыркает:
– Слушай, я не знаю, что вы там, ребята, делали внизу с ядерной бомбой и почему мы не могли взорвать ее чуть попозже, но мы ушли от нее, понимаешь? Нас что-то сбило потом.
Кларк выпрямляется.
– Сбило?
– Ракета. Воздух – воздух. Пришла прямо из стратосферы. – Голос его дрожит от холода. – Я не думаю, что она ударила по скафу, зато разнесла к чертям подъемник. Мы еле набрали порядочную высоту перед этим…
– Но это не имеет никакого смысла… Зачем спасать нас, а потом сбивать?
Он не отвечает. Дыхание у него быстрое и громкое.
Кларк снова тянет люк кокпита. Тот захлопывается над дырой с легким треском.
– Звучит нехорошо, – замечает пилот.
– Подожди секунду. – Кларк вращает колесо, люк тонет, со вздохом обхватывая герметическую печать. – Думаю, у меня получилось. – Она снова взбирается к задней переборке.
– Боже, как мне холодно, – говорит пилот и смотрит на нее. – Твою мать, насколько мы опустились?
Кларк смотрит в один из маленьких иллюминаторов отсека. Зеленый размывается. Синий восходит.
– Сто пятьдесят метров. Может, двести.
– Почему я в сознании?
– Я поменяла смесь. Мы на гидроксе.
Пилота страшно трясет.
– Послушай, Кларк, я замерзаю. В одном из этих шкафчиков есть спасательные гидрокостюмы.
Она находит их, разворачивает один. Пилот пытается выбраться из кресла, но безуспешно. Она старается помочь.
– Ау!
– У тебя и вторая нога повреждена. Может, просто растяжение.
– Черт! Я разваливаюсь на части, а ты меня просто сюда забила? Разве ты в Энергосети не проходила хоть какой-то курс медицинского обучения, ради всего святого?
Она отступает: один неловкий шаг к спинке другого пассажирского сиденья. Неподходящее время для признаний в том, что она находилась под азотным наркозом, когда засовывала его сюда.
– Слушай, извини, – говорит он спустя минуту. – Просто… просто ситуация плохая, знаешь? Можешь хотя бы расстегнуть костюм и укрыть меня?
Она так и делает.
– Так лучше. – Хотя его по-прежнему трясет. – Меня зовут Джоэл.
– А я – Кл… Лени, – отвечает она.
– Итак, Лени. Мы сами по себе, все системы сдохли, и мы направляемся ко дну. Есть предложения?
В голову ей ничего не приходит.
– Хорошо, хорошо. – Джоэл глубоко вздыхает. – Сколько у нас гидрокса?
Она спускается и проверяет вентиль на каскаде:
– Шестнадцать тысяч. Какой у нас объем?
– Небольшой. – Он хмурится, действуя так, словно пытается сосредоточиться. – Ты сказала, глубина около двухсот метров, что дает нам примерно двадцать атмосфер, когда ты задраила люк. Где-то минут сто у нас есть. – Он пытается рассмеяться, но не получается. – Если они все-таки пошлют помощь, то им лучше сделать это побыстрее.
Лени ему подыгрывает:
– Могло быть и хуже. Сколько бы мы протянули, если бы задраили люк, скажем, на тысяче метров?
Его трясет.
– О… Двадцать минут. А до дна тут примерно четыре тысячи, и так далеко гидрокса бы хватило, скажем, минут на пять максимум. – Он хватает ртом воздух. – Сто восемь минут не так плохо. Многое может случиться за сто восемь минут…
– Интересно, успели ли они уйти, – шепчет Кларк.
– Что ты сказала?
– Были и другие. Мои… друзья. – Она качает головой. – Они собирались доплыть до берега.
– До континента? Но это же безумие!
– Нет. Могло сработать, если только они достаточно далеко уплыли…
– Когда они ушли? – спрашивает Джоэл.
– Где-то за восемь часов до твоего прибытия.
Кита ничего не отвечает.
– Они могли успеть, – настаивает Лени, ненавидя его за это молчание.
– Лени, на таком расстоянии… не думаю.
– Это возможно. Ты не можешь просто… О нет…
– Что? – Джоэл вертится на своей привязи, старается разглядеть то, что видит она.
В полутора метрах под ногами Кларк игла морской воды пробивается из-под люка, ведущего в кокпит. Еще две появляются прямо на ее глазах.
По ту сторону иллюминатора вода становится темно-синей.
Океан пробивается в «Рыбу-бабочку», оттесняет атмосферу в угол. Его давление не ослабевает.
Синий уходит. Скоро останется лишь тьма.
Кларк видит, что Джоэл не сводит глаз с люка. Но не того текущего предателя, который позволил врагу проникнуть внутрь; этот сейчас уже скрылся под двумя метрами ледяной воды. Нет, Кита смотрит на шлюзовой люк, расположенный внизу, который последний раз открывался и закрывался на станции «Биб». Он утоплен в палубе, обернувшейся стеной, его целостность непоколебима, вода только начинает захлестывать его нижний предел. И Кларк прекрасно знает, о чем думает Джоэл, потому что такие мысли приходят в голову и ей.
– Лени, – говорит он.
– Я тут.
– Ты когда-нибудь пыталась себя убить?
Она улыбается:
– Естественно. А кто не пытался?
– Но, похоже, не сработало.
– По-видимому, нет, – соглашается Лени.
– Что случилось? – Голос у него спокойный, хотя сам пилот дрожит, а вода почти добралась до кресла.
– Да ничего особенного. Мне было одиннадцать. Налепила наркопластырей по всему телу. Вырубилась. Очнулась в госпитале, на бюджетной койке.
– Ни хрена себе. Еще чуть-чуть, и попала бы в отделение для беженцев.
– Ну да, мы были не слишком богатые. К тому же там оказалось не так уж плохо. У них по штату даже психологи полагались. Я сама одного видела.
– Да? – Его голос снова задрожал. – И что она сказала?
– Он. Сказал мне, что в мире куча людей, которым он нужен гораздо больше, чем мне, и что в следующий раз, когда я захочу внимания, то лучше привлечь его каким-нибудь другим способом, не на деньги налогоплательщиков.
– В-в-вот к-к-к-козел. – Джоэла основательно трясет.
– На самом деле нет. Он был прав. И я никогда больше ничего такого не пробовала, поэтому его метод, можно сказать, сработал. – Кларк соскальзывает в воду. – Я поменяю смесь, а то у тебя сейчас приступ начнется.
– Лен…
Она скользит на дно отсека, возится там с вентилями. Высокое давление превращает кислород в яд; чем глубже они погружаются, тем меньше воздуходышащие могут вытерпеть, не срываясь в конвульсии. Ей уже приходится во второй раз обеднять смесь. Сейчас она и Джоэл дышат однопроцентным кислородом.
Если он проживет достаточно долго, то скоро начнутся другие проблемы, которые Лени уже не сможет контролировать. У пилота нет нейроингибиторов рифтера.
Ей приходится подняться и снова встретиться с ним лицом к лицу. Лени задерживает дыхание, нет смысла переключаться на электролизер из-за жалких двадцати или тридцати секунд. А так хочется это сделать, просто остаться здесь, внизу. Пока она тут, он не сможет ни о чем ее попросить. Кларк в безопасности.
Но за всю свою жизнь она никогда не могла признаться себе в трусости.
Лени появляется на поверхности. Кита все еще смотрит на люк и открывает рот, готовясь заговорить.
– Эй, Джоэл, – быстро реагирует она, – ты уверен, что не хочешь, чтобы я нырнула? Зачем использовать твой воздух, когда мне он не нужен?
Он качает головой.
– Я не хочу провести последние пару минут, слушая голос машины, Лени, пожалуйста. Просто… останься со мной.
Она отворачивается от него и кивает.
– Твою мать, Лени. Мне так страшно.
– Я знаю, – тихо говорит она.
– Это ожидание, просто… Господи, Лени, да на такое даже шелудивую собаку нельзя обрекать. Пожалуйста.
Она закрывает глаза, ждет.
– Открой люк, Лени.
Кларк мотает головой:
– Джоэл, я даже себя убить не смогла. В одиннадцать лет не получилось. И… прошлой ночью тоже. Как я могу…
– У меня ноги сломаны, Лен. Я уже ничего не чувствую. Ед-два могу говорить. Пожалуйста.
– Почему они сделали это с нами, Джоэл? Что происходит?
Он не отвечает.
– Что их так испугало? Почему они такие…
Кита двигается.
Дергается вперед, падает вбок. Вытягивает руки; одна цепляется за край люка. Другая хватается за колесо в центре.
Ноги гротескно изгибаются под ним, но он словно их не замечает.
– Извини, – шепчет Лени. – Я не смогла…
Он неловко кладет ладони на колесо.
– Нет проблем.
– Господи. Джоэл…
Он пристально смотрит на люк. Пальцы смыкаются на ободе.
– А ты знаешь, Лени Кларк? – В его голосе холод и страх, но и неожиданная жесткая решимость.
Она качает головой.
«Я ничего не знаю».
– А я бы с удовольствием тебя трахнул, – говорит он.
Лени не понимает, что на это ответить.
Пилот крутит колесо. Тянет за рычаг.
Люк падает в челнок. За ним обрушивается океан. Каким-то образом плоть Лени успевает приготовиться к удару, хотя сама она отвернулась.
Тело Киты прижимается к ней. Похоже, Джоэл борется. Или его трясет шквал воды. Она не знает, жив он или мертв, но слепо держит его, океан вертится вокруг них, пока не остается никаких сомнений.
С исчезновением атмосферы «Рыба-бабочка» ускоряется. Лени берет тело пилота за руки и вытаскивает его через люк. Труп следует за ней в вязкое пространство глубины. Скаф крутится внизу, моментально исчезая.
Нежно толкнув, Кларк отпускает Джоэла. Тот медленно поднимается к поверхности. Она наблюдает за его уходом.
Что-то дотрагивается до ее спины. Прикосновение едва ощущается сквозь гидрокостюм.
Лени поворачивается.
Тонкое прозрачное щупальце оборачивается вокруг ее лодыжки. На почти черном фоне оно кажется свинцово-серым. Она подносит его ближе. Из раздутого кончика в ее пальцы выстреливают липкие нити.
Кларк отбрасывает его в сторону, следует за щупальцем сквозь воду. По пути ей встречаются другие слабые, истощенные создания, едва подергивающиеся в течении. Все они ведут к чему-то длинному, толстому и тенистому. Она огибает его по кругу.
Огромную колонну корчащихся, похожих на червей желудков, слабо пульсирующих биолюминесценцией.
От отвращения Кларк бьет тварь плотно сжатым кулаком. Та немедленно реагирует, отбрасывая прочь извивающиеся части собственного тела, которые сверкают и горят толстыми светлячками. Центральная колонна темнеет, втягиваясь в себя. Она пульсирует, спускается рывками, ускользает под прикрытием отринутой плоти. Кларк не обращает внимания на принесенные в жертву куски и преследует хозяина. Снова наносит удар. И снова. Вода наполняется пульсирующими расчлененными приманками. Она игнорирует их, продолжает терзать центральную колонну. Не останавливается, пока не остается ничего, кроме клубящихся вокруг обрывков.
Джоэл. Джоэл Кита. Лени понимает, что он ей нравился. Она едва знала его, но он все равно ей понравился.
И они убили его.
«Они убили всех нас. Намеренно. Они этого хотели. И даже не сказали нам почему.
Это все их вина. Всех».
Что-то вспыхивает в Лени Кларк. Каждый, кто когдалибо бил ее, насиловал или гладил по голове и говорил, что все в порядке и все будет хорошо, приходит к ней в это мгновение. Каждый, кто притворялся ее другом. Каждый, кто притворялся любовником. Все те люди, которые использовали Лени, топтали и говорили друг другу, насколько они лучше ее. Все те, кто жил за счет нее, каждый раз, когда включал свет.
Они все ждали там, на берегу. Они сами напросились.
Эти чувства похожи на те, что испытывала Кларк, когда выбила дурь из Баллард, но тот случай был ничем, так, привкусом грядущего. В этот раз зачтется все. Она плавает посередине Тихого океана, в трехстах километрах от земли. Она одна. Ей нечего есть. Это неважно. Теперь ничего не важно. Она жива, и одно это дает ей преимущество.
Пришло время для величайшего страха Карла Актона. Лени Кларк активирована.
Она не знает, почему Энергосеть так ее боится. Она знает только то, что они не остановились ни перед чем, желая удержать ее подальше от земли. Если ей хоть немного повезло, сейчас они считают, что им все удалось. Если ей хоть немного повезло, они больше ни о чем не беспокоятся.
Но все изменится. Лени Кларк ныряет и плывет на восток, навстречу собственному воскрешению.