— Грузиться надо метров на восемь, на предел, — сказал я.
— Ну и что, иллюминаторы задраим, воды примем сколько влезет. Что нам переживать? Войдет как миленький. Пустяки!
Я пошел в каюту, чтобы еще раз сделать необходимые расчеты. Я чувствовал неловкость: мне бы сначала убедить Тепнина, показать ему распределение давлений, чтобы он сказал «да». А получилось, что я выскочил вперед. Решает в конечном счете он… У него больше опыта, он — начальник цеха, а я просто исполнитель. Зачем нарываться на неприятность? Мало ли что говорит главный инженер, есть начальник цеха — ему последнее слово.
Часов в пять позвонил Тепнин и сказал:
— Собирайте вашу команду, срочно будем ставить «Загорск». Приказ директора. Теперь у вас будет время пожалеть о некоторых обещаниях, данных поспешно.
Он был неправ, времени уже не было.
Я надел телогрейку и пошел в пульт собирать ребят. Мимо дока цепочкой уходили домой люди из других цехов. Они уже смыли с рук ржавчину и краску, а нам предстояло работать часов до трех ночи в лучшем случае.
В надстройке у пульта собралась наша команда. Говорили все сразу. Особенно недоволен был боцман.
— Что им приспичило! Ведь каждый раз так! Все время авралим, меня жена скоро из дома выгонит.
— Вот попробуй вечером такое судно подними, половина матросов давно разбежалась, — поддержал его моторист.
— Нечего митинговать. Раз судно аварийное — надо ставить, — сказал наш парторг Виктор Сигов.
— Надоело все это до чертиков, — сказал электрик Рудик.
— Ладно, помолчи, — оборвал я, — приказ есть приказ, грузить будем до иллюминаторов, надо их все как следует задраить. У пробоин на судне свисают бортовые кили по правому борту, так что прижимать придется к правой башне. Пусть отдают швартовы — пора начинать!
Я объяснил суть постановки: как брать тросами и как вести. На душе было неспокойно: через час начнет темнеть, да и команда неполная.
Позвонил Тепнину, хотел попросить еще людей с буксиров, но его не было. Конечно, он где-нибудь на заводе, но не хочет вмешиваться и появится на пирсе к утру, когда мы уже выйдем из воды.
Чертовы доки — вечный аврал! Все, кто кончал со мной институт, давно разбежались по конструкторским бюро, а у меня вот уже четвертый год изо дня в день одно и то же.
Я вышел на палубу башни и сверху смотрел, как отдавали швартовы.
Залив был почти пуст, изредка по фарватеру проходили суда, повторяя извилистый порядок бакенов. На доке включили прожекторы, машинисты заняли свои места в насосных отделениях.
В тишине вечера мы медленно погружали док, журчала, всплескивала вода, входя в ниши и черной пеленой покрывая палубу, уходили в воду доковые клетки, трещали, всплывая, закрепленные тросами доски, док медленно погружался. Через час окончательно стемнело. Мы приняли воду полностью: островами, длинными и ровными, торчали из воды башни. Дальше док не шел, мы почти сидели на грунте. Все-таки яма для нашего дока маловата…
— Ну вот, Андреевич, нормально в машинах, — сказал мой помощник, — течи — нигде, ни в одном отсеке, только в компрессорной чуть сочится, ну это так, пустяки.
Для него все — пустяки. Я попросил боцмана проследить, чтобы цемент и распоры были наготове.
Появились буксиры. Еще задолго до этого мы услышали их гудки и пыхтение. Вслед за ними ползла плоская тень «Загорска», стирая огни деревень на противоположном берегу.
Носовой буксир вошел в пересечение наших прожекторов. Беспомощно полз «Загорск» на поводу у буксира, лоцманский флаг повис на мачте. На судне было темно, и казалось, что команда покинула его.
Я подошел к микрофону.
— Эй, на судне, готовьте бросательный!
Носовой буксир прекратил работу, серая громада судна двинулась на нас по инерции, где-то позади нее надрывно загудел кормовой буксир. Этот гудок означал: «Одерживаю». Несколько коротких всхлипов буксира — и тот замедлил ход.
— Что они там, заснули? — крикнул боцман. — Конца подать не могут!
Но вот хлопок, как будто пастух ударил бичом, и в воздухе мелькнула выброска — пеньковый тонкий трос с грузом.
— Берегись! — крикнули с судна.
Теперь уже можно было различить матросов на баке.
Вдоль башен ждали рабочие. Тихо, слышно было даже в динамиках, как стучат корабельные часы в нашем пульте управления. Сейчас самое главное — вовремя одержать судно, не дать ему навалиться на башню.
— Закрепили?
— Закрепили, — ответили сразу несколько голосов с верхней палубы судна.
Пора начинать выборку. Замешкался боцман на противоположной башне дока.
— В чем дело, Валя?
— Сейчас, — ответил он хриплым голосом; ему не нужно микрофона — крикнул вполсилы. Ему все можно делать вполсилы. Ребром ладони он забивает гвозди в сосновый брус.
Загудел, как шмель, мотор шпиля — начали. Я нервничаю.
— Валя, осторожней! — кричу в микрофон. — Не наваливай на свой борт, только одерживай.
Не дают покоя кили, торчащие с правого борта «Загорска», они могут свернуть нам клетки.
Только бы не поднялся ветер, сейчас нам нужно вести судно очень точно.
Командует мой помощник, он покрикивает на матросов, особенно его раздражает неповоротливый толстяк Воронов. Он запутался с тросом, тяжело дышит. Втроем мы накинули несколько петель на барабан.
Наконец ввели судно, резкий всплеск — отдали буксирный трос. Носовой буксир развернулся почти на месте и скользнул под тросами между бортом судна и углом доковой башни. Молодец, капитан!
Буксир загудел на прощание и растворился в ночи, видны только снопы искр из его дымовой трубы.
«Загорск» в пространстве между доковыми башнями. Матросы опускают мягкие плетеные кранцы. Пятна света от прожекторов осветили и проржавевшую помятую обшивку «Загорска», лица матросов, капитана на крыле рубки и долговязого лоцмана в кожаном пальто.
Я пошел в пульт управления, надо было проверить, все ли готово у электриков.
Окна пульта открыты, и по гудению шпилей, по скрипу тросов, по голосам я продолжаю ощущать путь судна.
У пульта наш парторг Виктор.
— Ну и боцман, опять поленился завести дополнительный трос. Ведь это же не обычное докование! Здесь начеку надо быть! Распустился совсем, — ворчит он.
— Валя, — спросил я, — со среднего завел уже?
— Завожу, — крикнул он.
— «Завожу»! — возмутился Виктор. — Наверное, и не думал!
На судне перенесли трос на корму, передавали его через надстройки.
— Поджимайте к борту, сколько можно говорить! — закричал мой помощник.
Я побежал, перепрыгивая через тросы, туда, где был натянут тонкий отвес: надо довести судно до него, потом отжать. Прожекторы поймали отвес в перекрестье.
Чтобы лучше увидеть, как движется судно, я встал на переходном мостике. Теперь боцман дал слабину, мы выводили судно по центру. Виктор из пульта замахал руками — хватит. Еще какие-то полметра. Стоп.
Тросы вытянулись. Я видел, какого труда стоило удерживать их. Кряхтел Петров, обеими руками вцепился во вьюшку Воронов, только боцман стоял не напрягаясь, придерживая трос ногой, для страховки просунув во вьюшку кусок доски. Когда вернулся в пульт, электрики уже включили щит, на котором загорелись зеленые и желтые лампочки. Можно начинать подъем.
Я повернул переключатели, и на всем стометровом пространстве дока начали вращение приводы клинкетов. О том, что они открылись, сообщили лампочки: погасли зеленые, загорелись красные. Щит был похож на огромное электропианино. Я взглянул на часы: было ровно два часа ночи.
— Дай закурить, — попросил я Виктора. Мне, как всегда, не хватало пачки, и мои пробеги по палубе усеяны окурками «Беломора».
— Побираешься, — сказал Виктор, всунул мне в зубы сигарету, щелкнул пистолетом-зажигалкой.
Я задымил над приборами, вглядываясь в дрожащие стрелки. Виктор выключил свет, чтобы лучше было видно пространство за окнами, где в черной воде втиснулось в док обтекаемое тело судна.
— Ну вот, — сказал мой помощник, входя в пульт, — мельтешили, суетились, все ерунда! Корму прихватило без звука. Не такие суда поднимали, а это что — пустяки.
Он сел за столик и начал с Виктором разговор о картошке, о том, пора или не пора ее сажать и у кого лучше огород.
Медленно шел подъем, кончилась сигарета, заразительно зевнул Виктор.
Я вдруг почувствовал, что здорово устал, особенно ноги сдали, сейчас бы прилечь, вытянуться.
— Холодает-таки, — сказал мой помощник, прикрывая окна.
И вдруг истошный вопль: «Кренимся!» Это закричали на судне.
— Кренится! — крикнул боцман.
Я уже сам увидел, как плоский борт «Загорска» косо надвигался на окна пульта. Неужели этот торчащий поломанный киль уперся в клетку? Если так, надо срочно погружаться и все начинать сначала, иначе продавит палубу дока. Казалось, что крен достиг предела, и ничем уже не остановишь падение, и вот-вот обнаружится хрупкость стекол пульта и малая прочность бетонных башен дока, которые медленно начнут разваливаться. Вот оно — наказание за самонадеянность. Только без паники.
— Сообщите крен, капитан, — стараюсь говорить как можно спокойнее.
— Крен десять градусов.
— Десять градусов — ерунда, — сказал мой помощник, — у нас до двадцати «Полесск» доходил, и то ничего.
— Борис Андреевич, что вы медлите, — крикнул Виктор, — надо срочно грузить док!
— Раскудахтался, пустяки, а он орет, — сказал мой помощник.
Все у него пустяки, он видел вещи пострашнее, которые наше поколение представляет смутно: в сорок втором его чуть не расстреляли, в сорок третьем он бежал из концлагеря — после такого нервничать по пустякам не стоит.
Да, главное — сохранять спокойствие и не суетиться, люди ждут моего решения. За эти три года они привыкли верить мне так же, как и я им. Нельзя трусостью подрывать их доверие. Прошло несколько долгих секунд.
Мы продолжали подъем. Судно начало выравниваться. Сначала незаметно для глаза, потом резкий рывок на другой борт, несколько колебаний, вот, кажется, все замерло. Так и есть.