Неподвижно застыла вода. Почти не качало. Впечатление такое, как будто едешь в поезде, один в купе. Откроется дверь, зайдет симпатичная проводница и скажет: «Вам скоро выходить!»
Днем мы с Антоном нарезали ленту на палубе, чтобы сделать захлопки к чанам. Новая желтая лента из полихлорвинила была жесткой, и, чтобы развернуть ее, приходилось тянуть изо всех сил. Вокруг на палубе кипела работа: добытчики чинили тралы, мукомолы разбирали редуктор, боцман возился с тросами. Работали весело, с охотой, оставалось всего два дня до промысла, и надо было спешить. Мы шли в район, где работал наш траулер «Омск», сводки от которого были на зависть всем судам.
Перед самым обедом мы услышали крики. Я сначала не понял, в чем дело. Добытчики в желтых прорезиненных робах сбежались на корму, махали руками и суетились.
— Вроде кого-то смыло! — крикнул Антон.
Оказалось, что за борт свалился судовой пес Аян. Он катал кухтыли на палубе и вот доигрался — соскользнул по слипу.
— Вон там, видишь, вон! — закричал Антон.
Я перегнулся через фальшборт и увидел за кормой черную голову Аяна. Она превратилась в гладкую, прилизанную. Аян крутился в бурунах, создаваемых винтом.
— Ну, все! Затянет его. Попадет под винт, как в мясорубку, — сказал боцман.
Аян отчаянно сопротивлялся, он барахтался изо всех сил, нырял, как поплавок, казалось, еще мгновение — и конец, и не появится больше, но ему удалось вырваться из бурлящего водоворота, каким-то чудом удержаться, и его отбросило от винта. И тут новая беда: судно уходило. Тщетно он пытался плыть изо всех сил. Мы шли со скоростью тринадцать узлов, и пес отставал с каждой секундой. Мы с тоской смотрели туда, где все меньше становилась черная точка — его голова, а потом совсем потеряли ее из вида. И только по чайкам, которые кружились над ним, можно было догадаться, где он. Чайки, наверное, думали, что это рыба, и ждали, когда можно будет схватить добычу.
На вахте стоял старпом, никто не решился бежать в рубку и просить развернуть судно, все понимали, что дорога каждая минута, — надо как можно скорее попасть на промысел.
— Эх, черт, пропал бедолага, — сказал «дед».
Но вдруг судно начало разворачиваться, порталы накренились, и белая дорожка от винта изогнулась. Траулер ложился на обратный курс! Мы облегченно вздохнули.
— Корзину несите, корзину! — закричал тралмастер.
Боцман опустил с борта веревочный трап. Аян увидел судно и поплыл навстречу, мы разворачивались к нему правым бортом.
Из рыбцеха принесли большую пластмассовую корзину. Тралмастер в белом свитере ловко спустился по трапу к самой воде и стал звать:
— Яшка! Яшка! Яшенька, сыночек!
Яшка услышал его и рванулся вперед из последних сил. Он подплыл совсем близко к борту. Его несколько раз пытались схватить корзиной, и всякий раз в последний момент он соскальзывал… Пес совсем обессилел, когда тралмастер каким-то чудом, выгнувшись, как акробат, схватил Яшку за длинное ухо. Яшка рванулся, вцепился в тралмастера и взвизгнул. Мы начали вытаскивать трап.
Тралмастер, пока доставал Яшку, весь вымок. А про Яшку и говорить нечего, лохматый красивый пес стал гладким, уменьшился в два раза и дрожал. Прибежал его хозяин — гидроакустик, схватил Яшку, прижал к груди и понес в каюту.
— Надо ошейник сделать псу, — сказал первый помощник.
— Нам бы с Яшкой сейчас грамм по сто спирта, — сказал промокший тралмастер и улыбнулся.
— Ну теперь Яшку никакими пряниками на палубу не заманишь, — заключил боцман.
Весь день на судне только и было разговоров про Яшку и про его морское крещение, и все говорили о старпоме, который развернул судно, не каждый пошел бы на это.
На следующий день я проснулся рано и все-таки чуть не прозевал отдачу первого трала. Когда вышел на палубу, лебедки уже работали, растаскивая сетное полотно. Тралмастер в белой куртке распоряжался движением тросов. Боцман увидел меня и закричал:
— С первым тралом, Виктор Андреевич!
Он носился по палубе с двумя фотоаппаратами, как заправский корреспондент.
Командиры собрались в рубке, матросы сгрудились на палубе по левому борту. Боцман принес полиэтиленовый пакет, в котором лежали буханка хлеба и бутылка вина.
Матросы приподняли сетку кутка, и боцман полез в трал, как медведь, путаясь руками и ногами в сетке, он положил пакет в куток, стал вылезать, упал и совсем запутался. Под общий хохот матросов его с трудом вытащили из трала. Морской закон зато был соблюден. Угощение для Нептуна и для рыб в трале.
— Не боцман, а артист, — сказал старпом и сплюнул.
— Обычай есть обычай, не злись, — сказал капитан.
Над судном носились стаи чаек. Еще вчера их не было, откуда они узнали, что мы собираемся отдавать трал? Чаек было много, они пищали, стонали, садились на палубу, плыли рядом с бортом, белые, с черными кончиками крыльев, сероватые, с желтым клювом и выпученными глазами. Казалось, к судну слетелись все чайки побережья.
Заработали лебедки. Кухтыли, грузы, бобинцы, сетка — все это поползло с грохотом по палубе, спустилось в углубление слипа и пошло в воду.
Приборы в рубке «писали» рыбу.
— Пять косяков зашло! — крикнул штурман с крыла рубки.
Я с нетерпением ждал того момента, когда начнут выбирать трал, а мы все шли малым ходом. Время тянулось медленно, никто не уходил с палубы.
Матросы смотрели на воду в томительном ожидании. Наконец мешок начал всплывать. Мы поняли это по скоплению чаек метрах в пятидесяти за кормой.
— Идет! — закричал тралмастер.
Судно приостановилось, как лошадь перед крутым подъемом, вздрогнуло. Гудят лебедки, потрескивают тросы. Утомительно долго наматываются ваера на барабаны лебедок, глубина здесь порядочная, минут через пятнадцать с грохотом наткнулись на транец кормы траловые доски, которые добытчики ловко крепят цепочкой, и вот уже пошел кабель трала. Как глиссер, весело несется по волнам «богородица» — щиток с белыми кухтылями, который отпугивает рыбу, чтобы не ушла из трала. На щитке большими красными буквами какой-то шутник написал: «Привет рыбам!»
За «богородицей» показался сам трал, он всплывает как подводная лодка, большой, зеленый, опоясанный белыми кухтылями, набитый туго, как перекачанный баллон. Крылья трала поползли по слипу, в ячее поблескивала рыба. Это была путассу, блестящая, узкая, похожая на сельдь, только меньше и нежнее.
Куток трала набит до отказа. И вот уже он целиком вполз на слип, сплюснулся и замер. Добытчики залезли на трал, вставили шланг в ячею и водой выгоняют первую рыбу. Открыли крышки чанов, и рыба из кутка хлынула в них тугим сверкающим потоком.
— Вот это почин! — крикнул боцман.
— Ход, ход давай! — машет рукой капитан Коврову. Судно накренилось на вираже. Мы разворачиваемся к тому месту, откуда начали траление, чтобы повторить удачный путь.
Сейчас не до разговоров, матросы бегут вниз в рыбцех.
В рыбцехе, кроме рабочей смены, которая заняла свои места, собрались все, свободные от вахты. Обработчики в чистых желтых фартуках, рукава засучены, белые перчатки.
Рыба заблестела на желтых лентах транспортеров, забилась, все пришло в движение.
Боцман подошел ко мне, в руках у него желтая узкая рыбина.
— Смотри, кошачья акула!
Действительно, копия акулы, только в миниатюре. Кожа у нее шершавая, как наждачная бумага.
Технолог Федотыч, высокий, в шерстяном спортивном костюме и в тапочках, оглядел цех, посмотрел на боцмана и крикнул:
— А ну, давай, лишние, вали отсюда!
Молча наблюдал стармех за работой аппаратчиков, он смотрел, чтобы не ломали задвижки на противнях. Рядом с ним на решетке сидел Антон, положив на плечо, как винтовку, большой гаечный ключ.
В этот первый день мы все время отлично тралили. Но не ладилось с заморозкой: заедали морозильные аппараты.
Мы с Антоном из наблюдателей быстро превратились в рабочих, причем самых перегруженных. Антон вспотел сразу, я тоже запарился и скинул свитер. Стармех не выходил из цеха и в нужный момент всегда оказывался рядом, как бы случайно держа в руках ключ, именно такой, какой надо, именно тот, который мы никак не могли найти.
Бесконечным потоком ползла по транспортерам серебристая вздрагивающая рыба. В углу у шнека складывали здоровенных, похожих на бревна рыбин — треску и сайду. Изо рта, как красные мячики, торчали пузыри.
Шкерщики, ловко орудуя самодельными ножами, отрезали рыбинам головы, вспарывали брюхо, разделывали на красные дымящиеся пласты — филейчики.
Прошло два часа, и появились из аппаратов первые противни с замороженной рыбой, спрессованные брикеты поползли на транспортерах к глазировке, где покрывались прозрачной, как стекло, коркой льда.
Ловкие, как фокусники, упаковщики раздвигали заготовки картонных коробов, натягивали на них рубашки, обвязывали бечевой и швыряли короба с рыбой на транспортер. Делали они это легко, играючи, и Антон сказал:
— Давай, парни, навались, рыба сама идет!
На упаковке сошлись Федотыч и Вася Кротов. Матросы полукругом замерли около них. Технолог схватил замороженный брикет и швырнул на палубу, брикет развалился, технолог схватил второй, третий.
— Ну, ну, давай, еще давай! — кричит Вася Кротов.
— Смеешься, смеешься, на! На! Где холод? Где? Парни, он нас хочет без денег оставить!
— Ну объясни ты этому долбаку, — сказал Вася Кротов, обращаясь ко мне, — объясни, что цикл надо увеличить, господи, откуда их берут таких?! Понятие хоть есть у него, что такое холод?
— А что твой наставник понимает?
— Успокойтесь, — сказал стармех, — что с вами в конце рейса будет, нервы поберегите!
— Да не мешайтесь вы здесь! Не базарьте! — сказал рыбмастер. — По местам, быстро по местам! — кричит он на матросов.
В первые десять дней нам здорово везло. Были забиты два трюма, и аппараты ни минуты не стояли без рыбы, а мы вытащили еще полный трал. Рыбы, сжатые ячеей, задыхались, выпучив глаза. Дель вспороли сбоку через шворку, и потекла рыба. Я видел вокруг суда, расцвеченные огнями, на малом ходу они бороздили банку на параллельных курсах. Они шли с тралами.