За бортом творилось что-то невообразимое, громадные волны проносились одна за другой, судно взлетало, вздрагивая от их напора. Траления были прекращены.
Если все шесть месяцев будет так качать, можно сойти с ума.
Надо было выдержать, ведь это не должно было продолжаться бесконечно. Половина матросов в рыбцехе едва держалась на ногах. На палубе качка еще не так утомляла — видно все-таки, куда кренится судно, можно приготовиться, а вот в цехе приходилось все время быть в напряжении.
Даже Сеня перестал шутить и недовольно бурчал, когда приходилось подваривать ковши.
К исходу пятых суток ветер спал, волны заметно уменьшились, и мы подняли удачный трал. А ночью и совсем стихло, матросы ожили, повеселели, я услышал смех в салоне, рассказы о штормах и о том, что все это ерунда. И мне тоже очень хотелось хвастать, показать, что вот — выдержал и работал все эти дни, но я молчал, и Вася Кротов, заметив мое настроение, сказал:
— Ну, наставник, теперь полный порядок!
За ночь мы прошли еще южнее и окончательно убежали с банки, на которой внезапно появилась и исчезла серебристая путассу. Мы вышли в промысловые квадраты, где вдали флотилии прославленный траулер «Крым» брал ставриду.
Об этом мы узнали на промысловом совете. Я стоял в рубке и слушал, как незримые капитаны совещались в эфире. Наш капитан сидел на столике радиста, голубой шерстяной костюм плотно облегал его спортивную фигуру. Он сидел, уперев ноги в радиостанцию. Начальник радиостанции крутил рычаги настройки, добиваясь чистоты звука. Вел совет капитан-флагман с траулера «Орехово».
— Добрый день, товарищи капитаны и все присутствующие на совете, — услышали мы сквозь потрескивания его голос в эфире. — Прошу доложить обстановку.
Докладывали капитаны соседних судов, и мы слушали их невнимательно. Все ждали очереди «Крыма», все ждали, когда будет говорить его капитан, которому удача всегда сопутствует на промысле. Два года назад он поймал сто тысяч центнеров, в два раза больше, чем любое судно такого типа. Правда, шутили, что в тот год рыбу на шельфе можно было и штанами ловить. Однако и сейчас он нашел рыбу, а не мы.
Выступал он одним из последних, я сразу узнал его хрипловатый голос, который не раз слышал с трибуны.
Наш капитан прильнул к передатчику и записал координаты.
— Утром пойдем туда, на «большую рыбу», — сказал он.
Последним выступал капитан «Бологое». Дела там были хуже некуда, вырвало сальник дейдвуда, не работал вспомогач, капитан-флагман приказал траулеру «Антей», который был ближе всех к «Бологое», работать рядом.
После промсовета стармех сказал мне:
— У меня есть сальниковая набивка, надо было бы передать на «Бологое», — и спросил: — А ты перебивал сальник на плаву?
— Приходилось, — ответил я, — только не на плаву.
— Да, но ведь тут другие фокусы, — сказал стармех, — тут давление.
Он был прав, и я вспомнил, как мы возились на сухогрузах, когда я работал в сдаточном цехе, вечно при спуске выдавливало сальники, но там было проще, любой домкрат, любая набивка, любой зажим — все под рукой. А как справятся с этим на «Бологое»?
Надо было срочно договориться о шлюпке, и я направился к капитану. Капитан сидел у себя в каюте в белой тенниске и читал лоцию, мягкая спокойная музыка слышна была по приемнику, иллюминаторы зашторены, и от этого в каюте стоял полумрак.
— Викентий Борисович, распорядитесь, пожалуйста, чтобы меня доставили на «Бологое». Мне необходимо быть там.
— Знаю, — сказал он. — Только никогда не надо спешить, давайте свяжемся с траулером по радио, может быть, им достаточно совета, отпадет необходимость прогулки на шлюпке. Вы не смотрите, что море стихло, погода здесь обманчива.
— И все-таки я должен быть там.
— Давайте подождем, — сказал он и уткнулся в книгу, давая понять, что разговор окончен.
Я понимал его: спускать шлюпку — значит тратить время, отвлекать людей, кого-то посылать, тем более сейчас, когда он наметил переход в район «Крыма».
Узнав о моем разговоре с капитаном, Вася Кротов сказал:
— Не имеет права не давать тебе шлюпку! В крайнем случае дашь на берег радиограмму, капитана так пропесочат, что он сам за веслами побежит и про все забудет, лишь бы тебя поскорее доставить куда приказали. Ты требуй. А мы эти сутки нагоним, у нас пока все в норме.
Утром я увидел, что боцман и матросы расчехляют шлюпку. Делали они это охотно, оказалось, что на «Бологое» есть для нас почта.
— Смотри, штормит, оденься потеплее и нагрудник не забудь, — наставлял меня Антон.
На палубе уже отдали крепления шлюпки и приготовили тали, я закинул в шлюпку фуфайку и нагрудник.
— Ботинки расшнуруй, Андреевич, — крикнул боцман.
— Зачем? — спросил я.
— Упадешь в воду — узнаешь!
Желающих пойти в шлюпке много. Последним в шлюпку затащили судового пса Яшку, который визжал и отчаянно вырывался, как будто чувствовал, что будет несладко.
В этот день море немного успокоилось и траулер почти не качало, но, когда шлюпка плюхнулась в воду, я понял, что на судне, с высоты борта, волны кажутся маленькими, а на самом деле это далеко не так. Едва мы отошли, как первые же волны хлестанули через шлюпку, и мы приняли соленый душ.
— Держи нос на волну, джигит чертов, — крикнул тралмастер штурману, сидевшему на руле.
Горизонт исчез, его заполнили бушующие валы. Мы перекатывались по ним, то поднимаясь вверх, то вновь опускаясь. Я вцепился в банку. Тралмастер недвижно стоял в носу. Вася сидел около двигателя и грел ноги, задрав их на кожух. Судно наше все удалялось, теперь его было видно только тогда, когда шлюпку возносило на гребень волн.
Солнце уже клонилось к закату. Тралмастер достал фонарь с резной дверцей. Фонарь был почти музейный. Наверное, такие фонари были еще на старинных корветах.
— Правильно ли мы идем, ведь «Бологое» рядом должно быть? — спросил я.
— Ничего, — сказал Вася, — не пропадем, за нами следят и с нашего судна, и с «Бологое», если что — пойдут нам навстречу, у нас в прошлом рейсе тоже так было, заблудились мы на шлюпке, да еще ночью, так все суда сбежались нас искать.
Через полчаса мы заметили мачты какого-то судна и двинулись к нему.
Старший механик «Бологое» Кириллов провел меня в свою каюту. Небритый, с воспаленными красными глазами, он устало откинулся на спинку дивана и сказал:
— Ну как там на «Ямале»?
— Нормально, — сказал я. — А что у вас с дейдвудом, почему не вызывали меня на промсовете?
— Прет вода, и все, я только оттуда, уже и зажали, и несколько шлагов накинули, а все ничего…
— Надо было сразу сообщить.
— Но вы ведь, я слышал, по технологическому оборудованию.
Мы спустились через шахту, мимо рыбцеха, мимо мукомолки с нагромождением ржавых труб, с клочьями торчащей изоляции.
— Вы муку хоть варили? — спросил я у Кириллова.
— Варили, — ответил он, — дойдут и сюда руки, а пока у меня здесь мукомол заправляет. Фомич! Фомич! — позвал он. — Ты что, заснул?
Где-то внизу загрохотали пайолы, и как из подземелья появился маленький человек лет пятидесяти, с седоватой щетиной и с большими сросшимися бровями.
— Вот гроза матросов, варит муку как черт и всем не дает минуты отдохнуть! Хоть скатов, хоть что гони, хоть из металлической стружки, так, Фомич?
— Нужно будет, сварим и из стружки, — сказал Фомич басом и протянул мне руку.
«Бологое» не шел ни в какие сравнения с «Ямалом», это был траулер старой постройки.
В рыбцехе среди белых клубов пара здоровенные парни наполняли корзины рыбой, окунали в воду замороженные брикеты. Руки у обработчиков были красные, как морковки. Дорожки пота ползли по лицам. Мы прошли мимо морозилок и, согнувшись, двинулись в туннель гребного вала. В самом конце туннеля, где вал через дейдвуд выходил наружу к винту, столпились механики. Фонтаны брызг били через прохудившуюся набивку. Промокшие с головы до ног люди пытались накинуть новые шлаги набивки. Повсюду под ногами валялись маслянистые куски сальника, похожие на обрубки лоснящихся змей.
Один из механиков, большеголовый молодой парень лет девятнадцати, светил «переноской. Равномерно жужжала помпа.
— Фланцы пробовали с зажимами? — спросил я.
— Только день держали, — ответил один из механиков.
— Постой, сейчас новую набивку заделаем, — крикнул Кириллов, — а ну давай ломик, куда дели?
Пока ходили за ломом, я успел пообвыкнуть в темноте, устроился поудобнее на корточках и стал разглядывать зажимное устройство.
Кириллов сковырнул старую набивку, вода хлынула уже не фонтанчиком, а сильной струей. Один из механиков кинул на фланец телогрейку.
— Скоро вы там? — крикнули из машинного, — шлюпка отходит!
Я не ответил: пусть там разбираются со шлюпкой как хотят, пусть уходят. Обидно, конечно, расставаться с «Ямалом», с отдельной каютой, но ведь рядом тралим — найду способ вернуться, а сейчас надо думать о дейдвуде, надо вспомнить все случаи, что были у нас на стапелях. Но там было намного проще, а здесь — вода, и, пока она будет бить струями, ничего не сделаешь, хорошо еще, что помпы в порядке и успевают откачивать.
— Вот влипли, — сказал Кириллов, пробираясь поближе, — черт меня дернул, там уже, считай, ничего не осталось, накинуть бы сначала пару шлагов.
— Надо в нос балласт закачивать, — сказал я.
— Сбегай, Вася, к штурманам, — обратился Кириллов к третьему механику.
Это был единственный выход — как можно выше поднять корму, снять давление воды и только тогда ставить новую набивку. Но для этого требовалось время — не меньше двух часов. Я поднес руку к переноске — была уже полночь.
Наши, наверное, давно на «Ямале», и капитан, видимо, направил судно в район «Крыма», за ночь он сделает переход, а утром будут на большой рыбе. Одна надежда — что удастся остановить течь и «Бологое» тоже двинется туда. А то придется остаться здесь без вещей, без книг.
Через пару часов в токарке выточили зажимные болты, чуть позже напор воды спал, и мы сумели завести новый сальник.