– Это, так сказать, орудия труда, – сказал он. – Хорошо помогают.
– Ничего, – взвесил свой на руке Дим. – Ну а если кого зашибем насмерть?
– Одного-двух можно, – был ответ. – Таких мы сактируем[102].
Когда за спинами «воспитателей» закрылась дверь назначенной камеры и загремел запор, вся четверка, засунув руки в карманы, вразвалку прошла в центр, после чего остановилась. Одни арестанты, сидя и лежа на щитах нар, втихую курили, били вшей и мирно беседовали, а сверху, от окна раздавались отрывистые возгласы «Стос!», «Рамс!» – там играли в карты.
– Эй, кто тут Рукатый?! – громко спросил Дим, а Зорень добавил: – Покажись, разговор имеется!
– Ну, я, – возникло в тусклом пятне света бульдожья харя. – Чего надо?
Далее произошло то же, что с Лимоном и Хрящем. Но только в более жестком варианте.
Через пару минут, валяясь на полу, Рукатый пускал кровавую пену изо рта и конвульсиво подергивал ногами, а рядом хрипели его дружки с проломленными головами.
В течение недели, в том числе по ночам, группа навестила еще три камеры, в которых злостно нарушался режим, а в четвертой «воспитателей» самих едва не пришибли. Как только их туда завели и охранники заперли дверь, на флотских с верхних этажей секций молча прыгнули человек шесть, после чего образовалась свалка.
Ваську пырнули заточкой в бок, на Олега навалились сразу двое, а остальные, сбив Зореня с ног, бросились на Дима. Пришлось вспомнить то, чему учил его Пак в парашютном батальоне.
Самого здорового, взвившись с воздух, старшина свалил ударом ноги в лоб, а когда приземлился, подсек второго. Затем, бросив руки вперед, с хрустом свернул шею очередному.
Когда на шум ворвалась охрана, впавший в тихое бешенство Дим добивал последнего. Те его едва оттащили.
– Ну, ты, Вонлярский, и зверь, – сказал Диму в своем кабинете капитан, спустя час после разборки. – Никогда таких не встречал. Уважаю.
– У нас в роте были ребята и покрепче, – ответил разбитыми губами тот. – Мы свое дело сделали. Как насчет вашего обещания?
– Все как договорились. С завтрашнего дня будете работать на пищеблоке.
– А как с нашим раненым?
– Он тоже. Подлечится в санчасти и присоединится.
Работа, как и ожидалась, была не пыльной.
Утром, за час до подъема, моряков отводили на пищеблок, и там, в числе его обслуги, они обретались до вечерней поверки. Таскали в варочный цех с хлеборезкой мешки с крупами, картошкой и капустой, лотки хлеба, а также прочий харч, а потом оттуда развозили завтрак, обед и ужин по камерам своего корпуса.
День проходил быстро, к тому же появилась возможность подкормиться. Вскоре к ним присоединился и Васька, на котором все зажило как на собаке. Между тем мысль о побеге в голове Дима крепла, приобретая форму реальности. Этому способствовали их теперешнее положение, и все тот же американский грузовик, трижды в неделю – в понедельник, среду и пятницу – доставлявший в тюрьму из города продукты.
Вчетвером, нейтрализовав охрану, его можно было захватить, вышибить тюремные ворота и сбежать, а там будет, что будет. Вот только согласятся ли на побег ребята?
По ночам Дима часто мучила эта мысль, и он внимательно присматривался к каждому из них, по давно выработавшейся привычке.
Зорень, скорее всего, согласится. Это Дим чувствовал интуитивно. А вот как Олег с Васькой?
Делу помог случай. Один из хлеборезов оказался Васькин земляк, который шел по этапу второй раз и как-то рассказал им о «дальних таборах», куда вскоре предстояло отправляться.
– В лучшем случае попадете на лесоповал, в худшем – в рудники кайлить золото. Пайка – пятьсот грамм черняшки в день с пустой баландой, при лошадиной норме. Ну, а кто не выполняет, тем триста, а то и новый срок за саботаж. Народ там дохнет как мухи.
– А ты не свистишь, дядя? – поугрюмел Олег. – Это ж вроде фашистских концлагерей получается.
– Не веришь, прими за сказку, – пожевал зэк[103] беззубым ртом. – Пойду-ка я, хлопцы, резать пайки.
– Я на такое не согласен, – проводил взглядом удаляющуюся фигуру Васька. – Что будем делать, братва? Поедем туда как бараны?
– А ты, что предлагаешь? – покосился на него Олег.
– Надо отсюда рвать когти. И чем быстрее, тем лучше.
– Хорошо сказал, – буркнул Зорень. – Только как это сделать?
На пару минут возникло тягостное молчание. В варочном цеху шипел пар, там неясно мелькали тени обслуги.
– У меня есть одна мысль, – нарушил молчание Дим. – Поговорим вечером, после отбоя.
Ночью, когда все уснули, а камера огласилась храпом, сонным бормотаньем и возней крыс под нарами, друзья с двух сторон плотно подвинулись к Диму.
– Значит так, – тихо сказал он. – У меня есть план. Вникайте.
– Ну, ты и башка, – скрипнул щитом Зорень, когда они выслушали то, что предлагал разведчик. – Я лично «за» на все сто.
– И мы тоже, – прошептали Олег с Васькой.
На следующий день, оставшись одни в овощном подвале, куда их отправили перебирать картошку (охранник прохаживался снаружи, греясь на осеннем солнышке), план тщательно обсудили, распределив роли. Дим брал на себя водителя грузовика и управление им, остальные должны были локализовать охрану. Сигналом к нападению служил возглас старшины «Майна!»[104], а днем побега назначалась очередная пятница. К слову, разгружать машину, обычно заставляли моряков как вновь прибывших, что теперь было им весьма на руку.
В пятницу машина не пришла. Вместо нее к пищеблоку подкатили две тяжело груженые подводы.
– А где же «студер»? – поинтересовался Олег у одного из солдат-возниц, взваливая на горб очередной мешок с крупою.
– Сломался мериканец, – лаконично ответил тот, оправляя на лошади хомут. – Ну, стоять, Орлик!
Моряки помрачнели.
– А если это надолго? – утер Зорень с лица пот, когда разгрузив подводы, они сделали короткий перерыв, усевшись на корточки сбоку от входа.
– Будем ждать, – жестко ответил Дим. – Айда работать.
Не появился грузовик и в понедельник (план рушился на глазах), а по тюрьме прошел слух о готовящемся этапе.
– Вот тебе и подорвали, – тихо шипел от злости Васька.
– Одно слово – непруха, – кусал губы Олег. Дим с Зоренем молчали.
А в среду, когда перемыв лагуны в подсобке, они пустили по кругу цигарку, снаружи заурчал мотор, и сердца четверки гулко забились.
– Эй, флотские, кончай филонить! – заорал из зала старший нарядчик. – Быстро на разгрузку!
– Ну, погнали наши городских, – отвердел скулами Дим, первым направившись к выходу.
У стоявшего метрах в пяти от него с тихо работавшим двигателем «студебеккера» молча расхаживал сержант-водитель и постукивал сапогом по баллонам.
– Живей! – обернулся к заключенным. – У меня мало времени!
– Айн момент, начальник! – весело отозвался Олег, после чего они с Васькой открыли задний борт и ловко забрались в кузов.
Дим с Зоренем стали принимать ящики и мешки, таская их в пищеблок, а два нестроевого вида охранника, подойдя к шоферу, стали обмениваться с ним новостями.
– Эй, начальники, тут в кузове дохлая собака! – подойдя с Зоренем в очередной раз к борту, высунулся из-за него Дим.
– Какая на хрен собака? – обернулись все трое. – Откуда?
– А я знаю? – пожал плечами тот. – Взгляните сами.
Как только вся тройка подошла к борту и сунула головы в полумрак тента, Дим скомандовал «Майна!»
Охранники сразу же получили сверху по мозгам и, суча ногами, исчезли, а они с Зоренем придушили шофера.
– Быстро в кабину, – опуская бесчувственное тело вниз, прошипел Дим, вслед за чем с ее обеих сторон хлопнули дверцы.
– Ну, родная, не подведи! – цапнув руль, сжал зубы старшина, выжимая сцепление.
Набирая скорость, четырехтонная махина покатила к воротам, спустя пару секунд выбила их и, взревев мотором, в грохоте железа выпрыгнула наружу.
– Давай курс! – врубил очередную передачу Дим, прибавляя газу.
– Жми к церкви! – заорал, подпрыгивая на сиденье, Зорень.
Перед глазами крутанулись несколько полуразрушенных домов (автомобиль пошел юзом), а потом выровнялся и запрыгал по колдобинам в сторону краснеющего впереди храма. В зеркале заднего вида мелькнули выброшенные из кузова тела охранников, один из которых тут же вскочил и захромал к напарнику. Когда церковь осталась позади, ученик Макаренко, блестя глазами, приказал свернуть направо, после чего машина запетляла среди развалин. Минут через десять они вырвалась на окраину, за которой к далекому горизонту уходила степь и редкие, с багряной листвой перелески.
– Сейчас вон к той развилке, – ткнул пальцем в лопнувшее стекло Зорень. – Дорога, что пошире, на Чугуев. До него тридцать километров.
– Добро, – сбросив ход, вывернул Дим баранку. Под колесами загудел грейдер, стрелка спидометра снова поползла вправо.
Практически на всей протяженности дорога была пустынна. Изредка навстречу мелькали пустые и груженые полуторки, запряженные тощими клячами телеги, а раз, гудя мощным мотором, начальственно проплыл «ЗИС».
Ландшафт между тем менялся. Теперь вместо равнины, в которой порой угадывались села, к обочинам все ближе подступали деревья, а примерно с середины пути равнина стала перемежаться холмами и долинами, покрытыми хвойными и смешанными лесами.
– А я думал, что здесь кругом степь, – взглянул на Зореня Дим. – Выходит, ошибся.
– Выходит, – согласился тот. – А теперь давай рули вон на ту грунтовку.
В сотне метрах справа просматривалась едва приметная, поросшая бурьяном дорога. Дим свернул с грейдера, и грузовик, подскакивая на рытвинах, завилял вдоль кромки уходящего полого вниз соснового бора. В его конце тот пересекался светлой неглубокой речкой.
– Форсируй и сразу направо, в кусты, – высунулся из окна Зорень. – Мы почти на месте.
«Студебеккер», вздымая водяные усы, легко преодолел водную, с галечным дном преграду, сделал плавный поворот и въехал в узкий просвет зарослей молодого осинника.