– Это если нас не заметут в пути, – швырнул Олег в костер докуренную цигарку.
– Насчет «заметут» вряд ли, – прищурился машинист. – Поездная охрана сядет только в Пензе. А до этого ночью на полустанке вагон я опломбирую. Туда никто не сунется.
– И как он будет помечен? – снова поинтересовался Олег. – Это важно.
– Намалюю мелом на двери крест, вроде санитарного.
– Ну, так что, братва, едем без пересадки в Ташкент? – обвел всех взглядом Зорень. – Какие будут мнения?
– Лучше и не придумать, – устроился поудобнее Олег. – В Средней Азии нас искать, что иголку в сене.
– Сделаем там новые документы, начнем другую жизнь и все такое, – мечтательно протянул Васька.
Только старшина сидел молча и смотрел на огонь. Для себя он определил иначе.
– Ну, а как ты, Дим Димыч? – тронул его за плечо Зорень. – Чего задумался?
– Я, ребята, пас, – поднял тот голову. – У меня под Днепропетровском фронтовой друг, буду пробираться к нему, а там видно будет.
– Жаль, – погрустнели остальные. – Но может все-таки поедешь с нами? Вместе было бы сподручней.
– Нет, я для себя все решил, – ответил Дим. – А у вас все будет хорошо. Уверен.
– Твои слова да богу в уши, – вздохнул Олег. – Васек, давай заварку, вода выкипает.
В бурлящий кипяток опустили волокнистую плитку, а когда он приобрел дегтярный цвет и дал запах, емкость сняли, поставив в центр, после чего стали пить чай, хрустя сахаром и душистой антоновкой.
– Значит так, тезка, – прихлебывая из банки, сказал Дим. – Часть продуктов, что у нас есть там, – кивнул на ответвление схрона, – мы прихватим с собой в дорогу. А та, что останется – твоя. Время голодное. И еще, – взглянул на моряков. – У меня тут, – поочередно указал пальцем на голенища, – зашито пять тысяч. Ребята передали, в Венгрии. Половина из них ваша.
– Нет, – категорично покачал Зорень головой. – Ты остаешься сам, кругом разруха, деньги пригодятся. А мы, если все пройдет нормально, по приезду загоним часть того, что возьмем. Ведь так же, ребята?
– Не вопрос, – поддержали его Олег с Васькой. – Так что бабки оставь себе, не парься.
– Ну, как знаете, – пожал плечами старшина. – Вам виднее.
После чая друзья снова перекурили, а потом провели Дмитрия до опушки леса за склоном и долго смотрели вслед удаляющейся фигуре.
– Да, Сема, друг у тебя подходящий, – нарушил молчание Олег. – Своих в беде не бросает.
– Так нас учил Антон Семенович, – последовал ответ. – В коммуне.
Потянулись дни ожидания.
Моряки приготовили для каждого мешки с лямками, загрузив их насушенными у костра сухарями, банками с тушенкой, чаем и сахаром. А потом устроили что-то вроде бани и постирушки. Воду нагрели в ведре и найденной на берегу озера пустой железной бочке, а вместо мыла, по совету Зореня, использовали древесную золу, которая подошла как нельзя лучше.
– Хорошо быть чистым, – натягивая поутру высохшую тельняшку, довольно изрек Васька.
– Не то слово, навернув на ноги свежие портянки, – заявил Олег и притопнул сапогами. – Морской порядок!
Затем, поплевывая на галечник, Дим наточил до бритвенной остроты финку, а Васька с Олегом вычистили и смазали револьверы.
– Может, возьмешь наган? – пощелкал барабаном Олег, вставив в него патроны. – Нам одного хватит.
– Не надо, – прищурил глаза Дим и сделал неуловимое движение рукою.
– Дзинь… – задрожало тонкое лезвие в старой дубовой стойке при входе.
– Ловко, – уважительно протянули друзья. – Бац. И в точку.
– Дурное дело не хитрое, – подойдя к стойке, выдернул финку Дим. – Я таким макаром в поиске трех фрицев уконтропупил.
На пятый день, ближе к полудню наконец прихромал Дмитрий. День выдался погожий (октябрь радовал погодой), и компания грелась на солнышке у схрона.
– Все путем, – тряхнул он каждому руку, после чего уселся рядом на валун и, попросив воды, жадно напился.
– Завтра, в шесть вечера, всем быть на месте, – утер рукавом губы.
– Наконец-то, – посветлели лицами моряки. – Ждать и догонять, последнее дело.
– А это тебе, держи, – извлек машинист из кармана брезентового плаща «вальтер» и передал Диму.
– Спасибо, – взвесил тот на руке пистолет. – Отличная машина.
– Владей, – щербато улыбнулся гость. – На вот тебе еще запасную обойму. – Кстати, Сема – обратился он к Зореню. – Точное место на перегоне – пикет[109] «Сто двадцать пять», неподалеку от него разбитый немецкий ДОТ, там можно укрыться. Воду с собой не тащите. В нем будет полная канистра и чуток самосада. Вам на дорогу.
– Дякую, Мить, – повлажнел глазами тот. – Чтобы мы без тебя делали?
– Э-э, брось, – поморщился машинист. – Ты ж из-за меня попал в эту историю. Ну, ладно, я пойду, – встал с камня.
Когда Зорень, проводив друга, вернулся назад, у схрона царило радужное настроение. Дим, насвистывая «В парке Чаир»[110], протирал масляной ветошью лежавший перед ним на ящике разобранный пистолет, а Олег с Васькой проверяли, все ли взяли в дорогу.
К месту стали выдвигаться после полудня. Перед этим тщательно скрыли все следы своего пребывания.
– Ну вот, вроде тут никого и не было, – оглядев напоследок место, давшее им приют, констатировал Дим, после чего навьюченная мешками четверка стала спускаться к озеру. Обойдя его слева, поднялись на склон, где лес редел и сопрягался с извилистой, поросшей старыми дубами балкой.
Зорень вел группу уверенно, по только ему известным приметам. К месту пришли за два часа до назначенного времени. Понаблюдав из посадки за открывшимся ландшафтом, представлявшим собой участок голой степи, прорезанной железной дорогой, моряки довольно быстро углядели чуть левее, метрах в тридцати от насыпи, серый надолб ДОТа, а на ней столбик пикета.
– Теперь бегом, – убедившись в отсутствии людей на местности, махнул рукой Дим, после чего вся группа рванула к укреплению.
Вскоре посадка оказалась позади, и моряки по одному спрыгнули в прилегавший к ДОТу оползший от дождей орудийный дворик.
– Точно, сто двадцать пятый, – вглядевшись в табличку видневшегося впереди пикета, довольно просопел Васька.
Затем, перешагнув порог с перекошенной железной дверью, вошли в полумрак и осмотрелись.
Амбразура ДОТа была разворочена прямым попаданием снаряда, весь пол усеян кусками бетона, а в углу валялся истлевший труп в каске с «рунами», скалясь белыми зубами.
– Отвоевался, падаль, – харкнул в его сторону Олег, и все прошли в смежный отсек, прилегающий к боевому. Его бетонное перекрытие было частично разрушено, и сверху лился вечерний свет, бросая по сторонам замысловатые тени.
– А вот и канистра, – направился в дальний угол Зорень.
Защитного цвета емкость стояла на нижнем настиле деревянных нар у стены, а рядом лежал бумажный сверток.
– Табачок, – взял его в руки и понюхал бортсрелок. – Ну что, ребята, перекурим?
Чуть позже, прихватив канистру и освободившись от мешков, друзья сидели в орудийном дворике, дымя цигарками. Край неба на западе темнел, холодало.
– Да, скоро зима, – поднял воротник бушлата Олег. – Интересно, какая она в Ташкенте?
– Теплая, – пряча в кулак огонек, улыбнулся Зорень. – Мне пацаны в колонии рассказывали.
– А ты, Димыч, как будешь добираться до своего друга? – грызя сухарь, поинтересовался Васька. – До Днепропетровска километров двести. Не меньше.
– Пехом и на перекладных, Васек. Мне Семен рассказал маршрут движения.
– Смотри не попадись. Церберам.
– Это вряд ли, – тряхнул чубом Дим. – Еще не вечер.
Когда из синей дали возник едва слышный перестук колес, а вслед за ним призывной гудок, все, кроме Дима, быстро экипировались.
– Ну, бывай, брат, – первым заключил его в объятия Зорень. – Даст Бог, увидимся.
– Бывай, – дернул кадыком Дим. И перешел к Олегу.
– Я вас провожу, – сказал, когда прощание завершилось, и взял в руку булькнувшую канистру.
Как и было договорено, на перегоне состав сбросил скорость, и вагоны стали реже постукивать на стыках. На одном, ближе к хвосту, тускло мигнул фонарь, и беглецы метнулись к насыпи.
– Давай откатывай, – пробубнил Дим, сбросив тяжелый крюк, и дверь поехала в сторону. – Залазь! – брякнул канистру на настил, после чего Зорень с Олегом скользнули внутрь, а Ваську он подсадил, как пушинку. Потом, задыхаясь, накатил вместе с ними дверь по ходу, сбросил сверху лязгнувший крюк и сбежал с насыпи.
– Так-так, так-так, так-так, – прощально отзвенели колеса.
Вернувшись к ДОТу, где он решил дождаться глубокой ночи, Дим расположился во вспомогательном отсеке. Для начала, сорвав с верхних нар пару досок, он сломал их о колено, настрогал финкой щепок и соорудил небольшой бездымный костерок. По бокам установил на ребра пару кирпичей, разбросанных по помещению. Затем, вынув из мешка флягу с водой и пустую жестянку, набулькал в нее воды, установил над огнем и подварил себе крепкого «чифиря», как порой делали на фронте. Тот подбодрил Дима, и он предался размышлениям.
Для начала проработал в голове маршрут и режим движения. Выходить предстояло с рассветом и следовать в направлении Змиев-Красноград-Синельниково. Там, под Синельниково, в селе Михайловка должен жить Петька Морозов, у которого можно будет ненадолго остановиться. А что будет дальше, время покажет. За четыре года войны Дим отвык загадывать наперед. Прожил день – не убили. Ну и ладно.
Жаль было матери.
О том, что произошло, он ей не писал. Не хотел расстраивать.
Между тем Мария Михайловна все знала. Следователь, ведший его дело, свое слово сдержал. Навестил Вонлярскую в Москве, передал вещи Дима и рассказал, что случилось. Мать сделала невозможное. Она добилась встречи с Буденным и Ворошиловым. Те приняли участие в судьбе сына, и спустя некоторое время Мария Михайловна приехала в Харьков с документами о пересмотре дела.
– Поздно, – сказал, ознакомившись с ними, надзирающий за тюрьмами прокурор. – Ваш сын в бегах и находится во всесоюзном розыске.