анчик, в котором хранились "святая святых" — инструменты. У Игоря Бородецкого в рюкзаке тоже был нужный предмет — увесистый молоток, больше похожий на кувалду. Вот они подошли вплотную к стене, и ведущий репортер "Балтийской правды", не особо напрягаясь, несколько раз ударил по кирпичной кладке. Лаз стал заметно шире. Бородецкий отошел в строну и указал на металлическую дверь, как бы говоря: "Теперь ваш черед, Профессор".
Бериглазов оглядел присутствующих:
— Господа, прошу не подходить.
Все трое поисковиков стали на расстоянии наблюдать, как Профессор достал из портативного чемоданчика нужные инструменты, осмотрел фигурную замочную скважину, что-то простукивал, прослушивал и, наконец, заработал инструментом. С первого раза не получилось, и ему пришлось повторить. И вот тяжелая металлическая дверь стала открываться.
— Немецкий сейфовый замок образца 1930 года, — спокойно прокомментировал Бериглазов. — Все, господа, моя миссия выполнена.
Марина первая перешагнула через пробитую кладку, пройдя в сторону двери. За ней последовали Бородецкий с Антоном. В это время за их спинами раздался громкий голос:
— Уходите! Уходите, сейчас взорвется! — это кричал спустившийся в смотровую яму Сергей.
Первым назад рванул Бородецкий, за ним Антон. Бериглазов тоже оценил опасность и попятился неуверенными шагами. И только Марина стояла в растерянности рядом с приоткрывшейся тяжелой дверью.
Сергей быстро протиснулся к ней:
— Тебе что сказано, уходи! — заорал он и, схватив ее за руку, потащил подальше от двери;
В это время громыхнуло. Взрыв был несильный, но если бы кто-то стоял рядом с дверью, наверняка бы пострадал.
Вытолкав Марину подальше, Дружинин грозно заявил:
— Как представитель власти, приказываю всем удалиться! Пока не прибудут саперы, никто к двери не подойдет!
— Но там горит! — вдруг выкрикнул Антон.
Действительно, из-за приоткрытой двери виднелось пламя.
— Там ценности! — добавил всполошившийся Бородецкий.
Сергей перелез через окно в кирпичной кладке, побольше открыл дверь. Внутри небольшого бетонированного помещения виднелись стеллажи, на которых лежало насколько плотно закрытых металлических ящиков; их уже "лизал" огонь. Времени на раздумье не было.
— Малышкин, Шарафутдинов, ко мне! — скомандовал он, а сам, войдя вглубь тайника, первым схватил ближайший ящик.
Ящиков было семь. Нельзя сказать, что они были тяжелыми, но чтобы захватить каждый из них, надо было сбивать охватившее пламя. Чем? Да чем попало, даже собственным пиджаком. За два захода Дружинин, Малышкин и Шарафутдинов вынесли 6 ящиков из семи. Последний ящик, как и первый, тащил Сергей. Едва он вышел за пределы вскрытого уже тайника, как последовал новый взрыв…
Опираясь на палочку, Сергей Дружинин медленным шагом вошел в свой кабинет. За соседним столом уже сидел Ляшенко и попивал чай из термоса.
— Здравия желаю, товарищ Гена!
— Здравия желаю, товарищ Серега!
Улыбаясь, майор Ляшенко разглядывал раненого друга и сослуживца:
— Никак бандитская пуля?
— Издеваешься…
— Да ладно тебе, не сердись. Все только и говорят о лодке-танке и о тайнике. И конечно, о капитане Дружинине, который их обнаружил, — Ляшенко пододвинул термос: — Хочешь чаю?
— Наливай, — согласился Сергей и устало опустился на свой стул. — Ты, Геныч, тоже в героях ходишь. Поздравляю! Как прошло задержание Мозыря?
— Спокойно. Ни убежать, ни сопротивляться он не пытался. Полная безысходность. Похоже, ему надоело прятаться. Бородецкий уже готовит статью по этому поводу.
— Этот своего не упустит…
Ляшенко наслаждался чаепитием, а Сергей, глядя на него, вспомнил чаепитие в солнечном Баку.
— Тебе привет от Ильяса Азизова, — сказал он.
Геннадий едва не выронил чашку из рук:
— Так ты за время моего отсутствия успел в Баку побывать?
— Успел.
— И как там Азизов? Не женился еще?
— Не женился. Говорит, пока своей квартиры не будет, никакой свадьбы. Кстати, послал в подарок бутылку "Гек-Геля". Отличный коньяк. Правда, я его обещал Бородецкому.
— Он уже поведал мне, как помог тебе взять этого…
— …Исмаилова…
— Да, да, Исмаилова.
— Помог-то помог, только подставили меня эти поисковики крепко. Сейчас иду получать нагоняй от шефа.
— А что такое?
— Да ничего, потом расскажу, — Сергей глянул на часы, вздохнул. — Через пять минут надо быть у Кострова. Чувствую, разговор будет малоприятный.
— Ну и накуролесили же вы. Весь город знает о взрывах! — Костров рвал и метал и беспрерывно курил. — А если бы кто-нибудь погиб, свои или посторонние? Кому отвечать? Двадцать лет, как закончилась война, о взрывах уже забыли. А тут…
— Но ведь не погибли же. И ящики спасли.
— Молчи! — прикрикнул Костров и, слегка обмякнув, добавил: — За содержимое ящиков нас поблагодарили компетентные люди. Они сейчас занимаются содержимым. Но все могло быть иначе.
Дружинин сидел, опустив голову. Разболелась нога, спина была тяжелой, чужой. Как внимательный начальник, Костров словно почувствовал это:
— Балкой придавило? — нахмурившись, спросил он.
— Так точно, балкой перекрытия. Обрушилась после второго взрыва.
На губах Кострова появилась едва заметная улыбка:
— Помнишь, как в известном фильме? Чапаев спрашивает Петьку: "Ранен?" — "Ранен, Василий Иванович". — "Ну и дурак!" Вот и я говорю тебе, как старший товарищ, как фронтовой друг твоего отца: хромаешь, с костылем ходишь? Ну и дурак! Ведь ты себя мог угробить! А тебе еще жить да жить. Ты даже не семейный. Вон у Ляшенко дочь уже первый класс закончила.
Костров прошелся по кабинету, выпустил струю дыма:
— До сих пор не могу понять, откуда эта братия поисковиков во главе с Бородецким узнала о тайнике? Я разрешил задействовать Бородецкого только для поимки Исмаилова.
Сергей замялся:
— Это длинная история. Я знаком с Мариной Каретиной. Ее руководитель Доброгоров, у которого я бывал по вашему поручению, ученик Константина Каретина, отца Марины. Каретин создавал нашу советскую подводную лодку-малютку…
Сергей попытался вкратце изложить суть того, что знал, упомянув, кто такой Альфред Лебер и какое отношение его дочь имеет к Марине Каретиной, но Костров прервал его:
— Ладно, интересно… изложишь все в рапорте. Сейчас времени нет, идем допрашивать Краснолобова. Идти можешь?
— Так точно, могу, раз дошел до Управления.
— Да, с логикой у тебя в порядке, — усмехнулся полковник и спросил: — Рентген делал? Вдруг перелом?
— Не успел…
Костров поднялся, притушил папиросу:
— Пошли, Малышкина бери с собой, а нужных свидетелей я уже вызвал. И помни, — на лице начальника Управления снова появилась едва заметная улыбка, — помни плакат 30-х годов: работница сурового вида в платке приставила палец к губам: "Не болтай!" Вот и ты не болтай. И что б сегодня же к нам в медсанчасть на рентген!
Витольд Валерьянович Краснолобов сохранял внешнее спокойствие. На случай задержания у него была легенда, но он в нее не особо верил. Костров же внимательно изучал сидящего перед ним в камере для допросов директора санатория "Волна", теперь уже, наверное, бывшего, и ловил себя на мысли, что в этом немолодом, почтенного вида человеке трудно представить иностранного агента. И не просто агента, а резидента иностранной разведки. Тем более что с ним он, полковник госбезопасности Костров Сергей Петрович, знаком не один год. Не раз в санатории они мило беседовали, прогуливаясь по дорожкам, ведущим к морю, не одну партию сыграли на бильярде. И вот сейчас… Неужели он?
Краснолобов, видимо, ощутил колебания оппонента и решил использовать свой шанс:
— Сергей Петрович, мы с вами давно знакомы. Скажите, зачем меня арестовали? Вы что, серьезно подозреваете меня в шпионаже?
Костров продолжал наблюдать за человеком, сидящим перед ним:
— Вас задержали не за шпионскую деятельность, а за попытку незаконно пересечь государственную границу.
— Но я не делал такой попытки. Да и пересечь границу с охотничьим ружьем за спиной? Смех, да и только…
— Вы находились в запретной зоне, хотя пропуск ваш распространяется только на приграничную зону.
Краснолобов подавил тяжелый вздох:
— Согласен, виноват. Пошел поохотиться и очутился там, где не имел права находиться.
— И что заставило вас приблизиться к незнакомому таинственному объекту, который вышел из моря?
— Интерес, только интерес. Согласитесь, такое можно видеть разве что в фантастических фильмах.
— Но с человеком, прибывшим на этом таинственном объекте, вы общались по-немецки?
— И что из этого? Он спросил меня по-немецки, не зная, видимо, другого языка. Я по-немецки ответил, поскольку знаю немецкий.
— О чем он вас спросил?
— А вот это, простите, не помню. Арест, камера… не способствуют памяти.
"Красиво излагает, — подумал Костров. — Еще немного и я поверю в его сказку, тем более, что передатчик до сих пор не найден". Сомнения усугублялись тем, что два часа назад звонили из обкома партии, интересовались, почему арестован коммунист Краснолобов, который являлся внештатным инструктором обкома.
А директор санатория продолжил наступление:
— Сергей Петрович, я понимаю, у вас ответственная служба, бдительность. Но мы что, возвращаемся в 1937 год, к поиску врагов народа?
Надо было менять обстановку. Костров нажал кнопку:
— Пригласите Дронова.
Услышав фамилию Дронова, Краснолобов почувствовал, как его неприятно кольнуло. Он, со слов убитого им Лещука, знал, что Дронов — директор мастерской, через которую прибывший Исмаилов устраивал проверку со "Спидолой" и янтарем. Но когда он увидел вошедшего Дронова, его беспокойство, хоть и хорошо скрываемое, резко возросло. Он узнал в этом мало изменившемся человеке курсанта Борисовской разведшколы, которую неоднократно посещал с проверкой.
— Назовите себя, — предложил Костров вошедшему.
— Дронов… Дронов Василий Андреевич.