Наступили долгие беспокойные зимние ночи. Мы ожидали, и не без оснований, от врага всяческих каверз.
6 декабря в пяти милях от головы дамбы Морского канала наш дозор обнаружил четыре свежие проруби, едва подернувшиеся льдом. Видимо, наши дозорные спугнули немцев: удирая, они оставили около прорубей две чеки и две пружины от мин. Санные следы вели к Петергофу. К обнаруженным лункам немедленно направлена была минная партия. Минеры произвели в лунках взрывы глубинных бомб. Это был новый и единственный способ борьбы с минами подо льдом. Несколько фашистских мин взорвалось, но сколько их еще осталось — и осталось ли вообще, — судить было трудно.
Когда через день, 8 декабря, около полуночи к этому району подходил «Ермак», ведя из Кронштадта на буксире эсминец «Стойкий», впереди ледокола, чуть в стороне от фарватера, взорвалась мина большой силы. Масса битого льда обрушилась на судно. Осколками убило матроса, трех человек ранило, шестнадцать были контужены. Старый корабль получил незначительную деформацию палубы, но остался в строю. Это был взрыв большой магнитной мины противника, поставленной, видимо, на мелком месте в стороне от фарватера.
По приходе ледокола в Неву мы немедленно отправились на него. Капитан «Ермака» М. Я. Сорокин сжато и спокойно рассказал о случившемся, провел нас по палубе и показал, как прогнулись в носовом помещении металлические пилерсы толщиной более чем в кулак.
— Это все ерунда, — говорил он, — вот матроса жаль… Остальные ребята все скоро вернутся в строй, тяжелораненых нет…
— Сколько времени понадобится на ремонт? — спросил я.
Старый капитан удивленно взглянул на нас:
— Пойдем хоть завтра, если некому будет идти, перевозки не сорвем… Подремонтируемся своими силами!
И действительно, дружная и опытная команда быстро исправила все повреждения, и через несколько дней «Ермак» вновь ушел в Кронштадт за кораблями.
Усиление нашей дозорной службы, видимо, сбило расчеты противника. Лунки стали обнаруживаться далеко от фарватера. Гитлеровцы на льду явно нервничали, торопились и ставили мины где попало.
Последний взрыв мины на канале в ту зиму произошел в ночь на 12 декабря, когда один из линейных ледоколов вел из Кронштадта эсминец «Свирепый», тральщик «БТЩ-210» и подводную лодку «Щ-309». В районе Петергофа впереди ледокола, но значительно в стороне от курса опять раздался взрыв. В воздух взлетела масса битого льда, тем дело и кончилось. Однако попытки заминировать фарватер противник продолжал вплоть до вскрытия льда.
Для усиления дозоров с середины декабря был создан на голове дамбы Морского канала специальный резерв лыжников в составе двух рот. В сторону Стрельны и Петергофа начали выходить ударно-разведывательные лыжные группы. Такие же группы стали высылать и кронштадтцы в своей зоне. Южнее фарватера, против Петергофа, мы выставили на льду пехотное минное поле. Контр-адмирал Грен к этому времени достаточно полно разведал позиции вражеских батарей, стрелявших по нашим кораблям на отрезке Петергоф — Стрельна. Выделенные им батареи немедленно открывали огонь по прожекторам противника, установленным на берегу. Без прожекторов огонь противника был для нас почти совсем не опасен. Движение по Морскому каналу, таким образом, продолжалось почти ежедневно и беспрепятственно.
Как-то в середине декабря начальник штаба флота срочно вызвал меня к себе и сообщил:
— Готовьте лучший ледокол. Он должен вывести в море подводную лодку «К-51».
— А как же она зимой вернется, Юрий Федорович? — удивился я.
Начальник штаба разъяснил, что новая большая крейсерская подводная лодка «К-51» только вступает в состав флота и по плану должна всю зиму действовать на коммуникациях противника в Балтийском море. Вернется же она в базу весной, как только уйдет лед. Лодку надо было вести с ледоколом почти до Готланда. Руководство этой операцией возлагалось на опытного подводника капитана 2 ранга Л. А. Курникова.
С оперативной точки зрения замысел был очень интересным. Фашисты на весь мир орали об уничтожении нашего флота и заблокировании его остатков в Ленинграде. И в это самое время в Балтийском море появляется советская подводная лодка и топит фашистские корабли! Идея похода была заманчива и созвучна активному поведению всех наших сил армии и флота в обороне Ленинграда.
Вернувшись из штаба, я приказал удвоить число дозоров вдоль Морского канала. Для артиллерийского прикрытия перехода подводной лодки база выделила пять батарей, а Кронштадтская крепость — семь.
18 декабря мы провожали ледокол и с ним подводный крейсер. Лед в канале был очень тяжелым, корабли шли медленно и только к шести часам утра подошли к траверзу Петергофа. Противник осветил их лучами шести своих прожекторов и открыл интенсивный артиллерийский огонь. Но наши батареи заставили немцев быстро замолчать. Три малокалиберных снаряда, попавшие все же в ледокол, не причинили ему каких-либо серьезных повреждений. А подводный крейсер даже не тронуло. Не было и подрывов кораблей на минах. Инициатива в борьбе за канал явно перешла в наши руки.
Однако на переходе к острову Лавенсари подводная лодка не раз попадала в очень тяжелое положение и была значительно повреждена сильной подвижкой льда.
27 декабря, не исправив всех своих повреждений, она с ледоколом «Ермак» вернулась в Кронштадт, и ее выход в море, к сожалению, был отставлен.
Об этом небольшом эпизоде с подводной лодкой «К-51» можно было бы и не вспоминать, но замысел, породивший его, хорошо характеризовал направленность нашей тогдашней флотской оперативной мысли. Балтийский флот по формальным географическим факторам был будто бы в блокаде, однако балтийцы все время искали случая нанести противнику урон на море и, подобно войскам Ленинградского фронта, сохраняли в своих руках наступательную инициативу. Так, все осенние месяцы наши подводные лодки вели боевые действия на коммуникациях противника по всей Балтике. Они вы ходили в море и после того, когда весь флот перешел в Кронштадт и под стенами Ленинграда развернулись самые напряженные и решающие бои. Развертывание наших подлодок в море происходило и тогда, когда уже повеяло суровой зимой. Штормы той осенью были особенно свирепы на Балтике, случались аварии на лодках, иногда повреждались горизонтальные рули. В студеной воде в штормовые ночи матросы исправляли повреждения.
И все же, несмотря на все эти трудности, в октябре и ноябре в Балтийском море одновременно находилось до семи подводных лодок. Авиация наша не могла им помочь, ибо вся она в то время действовала на сухопутном фронте в интересах обороны Ленинграда. Исключительную выдержку и героизм проявили подводники в эти осенние месяцы. Наши подводные корабли ходили у немецких берегов — на юге Балтики, в Данцигской бухте, и на коммуникации между Таллином и Хельсинки. Они вынуждены были форсировать минные заграждения фашистов в Финском заливе. За два месяца, по донесениям командиров подлодок, семь немецких транспортов были пущены на дно торпедами лодок, которыми командовали капитаны 3 ранга Ф. И. Иванцов, И. М. Вишневский, С. П. Лисин, А. С. Абросимов и П. Д. Грищенко. Этим не исчерпывается урон, нанесенный противнику в ту осень нашими подводниками. В последних числах октября и в начале ноября лодка «С-7» обстреливала в Нарвском заливе станции Нарва, Вайвара и Асери. Огнем своих пушек она взорвала склады боеприпасов врага, подожгла большие запасы топлива. Подводная лодка «Лембит» закупорила минами пролив Бьёркезунд.
Только лед, сковавший Балтику, заставил вернуться наши подводные лодки в Кронштадт. Последней вернулась 11 декабря подлодка «Щ-309» под командой капитана 3 ранга Кабо.
Так закончили наши подводники первый год войны. Их боевые действия начались в условиях белых ночей, когда каждая зарядка батарей была сложной, не раз прерывавшейся операцией. Ни днем ни ночью подводные лодки в море не имели покоя от авиации и противолодочных кораблей противника. К тому же фашисты, нагло нарушая международное право, почти все свои перевозки производили в территориальных водах Швеции.
Капитан 3 ранга Ф. И. Иванцов, командир лодки «Щ-323», не раз рассказывал нам, как при атаке фашистских транспортов те отворачивали и удирали в шведские воды, а навстречу нашей подлодке летели сторожевые катера. У восточного же берега Балтики и в Рижском заливе немцы перевозили свои войска и грузы по самым малым глубинам на баржах, лихтерах и понтонах. Никакая подводная лодка на этих глубинах (10 и менее метров) маневрировать под водой не могла. Так было с подводными лодками «С-101» и «С-102» в Ирбенском проливе, видевшими, как идут под берегом груженые мелкосидящие суда противника. Очевидно, в этих случаях удары по таким коммуникациям врага надо было наносить другим оружием — авиацией и легкими силами. Мы это хорошо понимали, но оставление нами военно-морских баз и аэродромов в Балтике и в Рижском заливе мешало этой возможности.
Действия наших подводных лодок могли бы быть и более эффективными. Но ведь все кругом развертывалось совсем не так, как планировалось, как предполагалось, а протекало, как говорится, совсем наоборот.
И все же наши подводные лодки в 1941 году потопили, по донесениям командиров, одну подлодку и 10 транспортов с военными грузами и войсками, выставили около 100 мин заграждений, на которых подрывались немецкие корабли. Свобода плавания противника на Балтике была резко нарушена, наши подводные лодки заставили его ходить в конвоях с охранением. Все это усложняло переходы, замедляло оборачиваемость транспортных средств гитлеровского флота…
Наши перевозки по Морскому каналу и всякое движение кораблей во льду закончились к новому году. За ноябрь и декабрь 1941 года из Кронштадта в Ленинград прошли более сорока корабельных отрядов. Они перевезли для фронта больше 22 тысяч бойцов, 128 орудий, 28 танков и много боеприпасов. В то же время из Ленинграда в Ораниенбаум для Приморской оперативной группы войск перевезено было 14 615 бойцов, 44 танка и 22 орудия, а также много тысяч тонн боеприпасов, продовольствия, топлива и других грузов. При этом было т