– Может быть, вам стоит рассказать Майре?
На мгновение мне показалось, что Филип сбит с толку, но это выражение лица быстро сменилось раздраженным.
– Что ты имеешь в виду?
– Может быть, вам стоит рассказать ей, отчего вы такой… такой несчастный.
Он молчал. Что тому причиной – замешательство, гнев или удивление, я не мог сказать. Я продолжал.
– В тот день, когда я приехал, я стоял у камина в гостиной и смотрел на вашу фотографию, а потом вы вошли, мы поговорили и выпили. Я не мог отделаться от мысли, что где-то вас уже видел. Когда я сказал об этом Майре, она ответила, что такого быть не может, что вы выбираетесь из дома только на прогулку верхом или в Лондон.
– У меня нет времени на эту чушь. Я сказал тебе…
– «Сладкие субботы». Вот где я вас видел.
Грязь и камни хрустели под копытами лошадей. Голос Филипа был насмешливым.
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
– Я обычно встаю ночью, чтобы попить воды. С чердака мне видно ваше лицо. И когда я увидел его сквозь щель в занавесках, я узнал ваш профиль. Я видел вас там.
– Что за бред.
– Вы даже сами себе не хотите признаться. Вы заперли Майру в этом доме точно так же, как заперли себя в своем собственном подземелье.
Обладая инстинктом, о котором я не подозревал, я обернулся как раз вовремя, чтобы увернуться от удара Филипа.
Его лицо стало массой искаженной плоти, и я понял, что случится дальше.
– Стойте! – крикнул я, но Филип вновь потянулся ко мне, и на этот раз его пальцы схватили мою куртку. Я ударил ногами по бокам Леди, подался вперед, крепче сжал поводья. Пришлось ударить ее еще раз, чтобы она, наконец, рванула вперед. Я изо всех сил пытался увести ее с тропы. Я с трудом держался, ее движения становились резче, быстрее. Генерал не отставал. Обернувшись, я увидел перекошенное лицо Филипа и едва не соскользнул, наклонился вперед еще сильнее, вцепился в гриву Леди. Филипу не нужно было за мной гнаться, я и сам мог в любой момент упасть и разбиться.
Его лошадь теперь была ближе – я почувствовал первый толчок, когда Генерал влетел в меня боком. Каким-то образом мне удалось усидеть в седле, но второй толчок едва меня из него не выбил.
Он в бешенстве, думал я. Он в самом настоящем бешенстве.
Внезапно мир закружился передо мной бесконечной ледяной каруселью. Я не знал, было ли это на самом деле, или я спал, плыл по воздуху в течение бесконечно растянутого момента, как если бы мы летели или падали. Короткое замедление, прыжок, галоп, рысь. Я открыл глаза. Я сжал поводья, дыхание стало прерывистым. Несмотря на холод, мое лицо и руки покрывал пот.
Леди почти остановилась.
– Ой… ой! – стонал я, вдавливаясь глубже в седло, пытаясь остановить ее.
Я спешился и рухнул на землю. Мои ноги стали воздухом. Запах земли был сладким и травянистым.
Только тогда я услышал позади себя ржание. Я обернулся.
Вдали, позади нас, беспокойно метался туда-сюда Генерал. Филип лежал на земле.
Я медленно подошел ближе. Я понял, что значил этот бесконечно растянутый миг в воздухе. Леди перепрыгнула канаву, а Генерал испугался, резко остановился и скинул своего всадника.
Он был еще жив, когда мы добрались до больницы.
Телефон я оставил на чердаке, не ловивший сигнал, разряженный, и стоял теперь у дороги, думая, попытаться ли найти ближайший фермерский дом, соседский коттедж. Или теперь мой путь лежит обратно в Винтеруэйл?
Хотя, конечно, оставить Филипа одного я не мог. Я никогда не умел адекватно реагировать на чрезвычайные обстоятельства. Когда я обнаружил, что Николас пропал, я сидел на веранде, оцепеневший.
Филип лежал на земле в нескольких метрах от меня, без сознания, его тело было изогнуто под неправильным углом. Где я читал, что людей со сломанными конечностями нельзя трогать? Или это относилось только к жертвам убийств и местам преступления? Я ходил вокруг него, смотрел, как поднимается и опадает его грудь, как по виску течет темная струйка.
Дикая, мрачная паника стремительно поднималась во мне.
Словно в ответ на мои безмолвные мольбы на узкой проселочной дороге появилась машина. Я замахал руками, призывая обратить на меня внимание. Автомобиль остановился, камни разлетелись из-под колес. Светловолосая пара средних лет была явно обеспокоена.
– Пожалуйста, – попросил я, – можно ваш телефон?
Лишь набирая номер, я понял, что мои пальцы дрожат.
– Экстренная помощь, какая служба вам нужна? Пожарные, полиция или «Скорая помощь»?
После этого посыпались бесчисленные вопросы: с какого номера я звоню? Где конкретно я нахожусь? С помощью супругов я кое-как ответил. Мне сообщили, что «Скорая помощь» уже выезжает, но попросили оставаться на связи.
– Сколько пострадавших?
– Один… два… нет, один, я не пострадал.
– Сколько лет пациенту?
– За шестьдесят… под семьдесят…
– Он дышит?
Да, он дышал.
– Кровь идет?
Да, из виска. Из открытой раны.
Не трогайте его. Постарайтесь согреть.
Женщина вытащила из машины одеяло для пикника, в красно-белую клетку, неприличное в своей жизнерадостности, и накрыла им Филипа. Мы зажали рану ее носовым платком – мера, жалкая своей неэффективностью. Мы ждали, как нам велели, каких-либо изменений в его состоянии, и мне казалось, что его дыхание становится чаще и поверхностнее.
Наконец приехали «Скорая помощь» и полиция. Медицинская бригада была небольшой – парамедик и ее помощница, – но работала слаженно. Филипа быстро осмотрели, прикрепили к его телу какие-то трубки, шею обернули шиной, потом бережно подняли его и положили на носилки. В последний раз я увидел знакомые очертания его профиля, его лоб, изгиб носа, рот – все это внезапно лишилось эмоций, оживлявших это лицо лишь несколько минут назад.
Прежде чем сесть в машину вслед за двумя хмурыми полицейскими, я кое-как поблагодарил супругов, попрощался с ними. Лишь когда мы уже уезжали, до меня дошло, что я не спросил их имена. Что я скажу Майре?
Майра.
И что станет с лошадьми?
– Мы об этом позаботимся, – сказал офицер, сидевший на пассажирском сиденье. Он был старше, чем седой водитель, его лицо было суровым и напряженным. Я не смог вспомнить номер ее телефона, но знал адрес. Пока он звонил, мы с водителем молчали. Когда он договорил, я спросил, едем ли мы к Майре.
– Пока нет, – сначала мы направлялись в больницу. Я тоже должен был пройти обследование. Мы ехали вслед за воющей каретой «Скорой помощи», держась на приличном расстоянии. Сколько раз в Лондоне я слышал этот вой, проклиная его внезапность среди ночи?
Офицер обернулся, посмотрел на меня. Как это произошло? В этих местах, сказал он, очень много пострадавших по время верховой езды.
Проехала машина, сказал я. Машина на большой скорости, испугавшая лошадей. Я не смог контролировать свою, и Филип попытался ее удержать.
Слова сами сорвались с языка.
Он хотел остановить мою лошадь.
В ближайшей больнице, в городе, в получасе езды, меня отвели в отделение скорой и неотложной помощи, где медсестра в аккуратной голубой униформе быстро и ловко осмотрела меня. Измерила мое кровяное давление, посветила в зрачки, задала мне несколько вопросов и заявила, что со мной все в порядке.
– Вы были шокированы, так что расслабьтесь.
Я поблагодарил ее и вышел, стал искать Майру.
Приемная была забита битком. Надрывно плакал ребенок, юноша зажимал рану окровавленным платком, пожилая дама отчаянно кашляла в носовой платок. Я налил себе воды из кулера и сел в углу. Спустя сорок минут я спросил у администратора, есть ли новости.
– Филип… Филип Темплтон.
– Боюсь, право информировать вас имеют только врач или старшая медсестра.
Я вышел на улицу. На подъездной дорожке стоял офицер полиции, с которым я сюда приехал, и курил.
– Она здесь, – сказал он мне. – Выехала, как только мы ей сообщили. – Он выдохнул клуб дыма и тумана. – Вам лучше вернуться в больницу.
Я дрожал, моя куртка мало защищала от холода. Стены больницы сияли сталью и стеклом. Вновь войдя, я стал искать медсестру, которая меня осматривала, но ее нигде не было видно. Белые бесконечные коридоры были яркими квадратами света.
– Нем…
Я обернулся. Майра. Ее лицо было белым, как снег, который я держал в руке этим утром. Я обнял ее, и она глухо прошептала мне в плечо:
– Он в коме.
Однажды вечером Николас объяснил, ради чего он в Дели.
– Ананда? – повторил я.
Стояла полночь, мы были в саду, сидели на плетеных стульях, стаканы с нашими напитками чуть запотели. Было начало июня, через несколько дней я собирался уехать домой на месяц. Гульмохары за воротами ярко алели, как костюмы танцоров, а клумбы в саду бунгало украшали пурпурно-розовые петунии, изнемогавшие от жары. Где-то поблизости цвело дерево чампа. Я его не видел, но воздух нес его глубокий золотой аромат.
Николас сказал, что путь научных исследований полон сюрпризов.
– Начнешь читать о происхождении идеала бодхисатвы и сам не заметишь, как заинтригован агиографической литературой…
– Кто он?
Стоит ли мне ревновать, добавил я в шутку.
Нет, насчет него беспокоиться не стоит. Он умер две тысячи лет назад.
Ананда был преданным слугой Будды и неразлучным его спутником. Самым верным и любимым учеником.
– Что озадачивает ученых, так это его очевидное отсутствие в рамках повествовательного искусства Гандхары. Он был важен для Учителя, поэтому трудно поверить, что его игнорировали, случайно или же намеренно.
Я спросил, много ли о нем известно.
– Буддийские тексты много рассказывают об их отношениях, какими бы странными они ни казались. Он был довольно необычной фигурой. Несмотря на преданность Ананды, его нельзя назвать хорошим учеником. Он был слабым и зависимым, рабом своей низменной натуры, упорно поддавался своим страстям.
– Почему же он тогда выбрал его? – спросил я. – Я имею в виду Будду… почему он выбрал Ананду?