Цирюльник распустил тесемку, которой он был стянут, и заглянул внутрь. Потом вынул одну изюминку, разжевал и проглотил вместе с косточками.
— По вкусу похоже на виноград с Юктас.
— Он с Ласити, близ Кастелли, — сказал Нис.
— Всех троих? — повторил цирюльник, держа мешочек в руках.
Он обращался к Стоуну и Берку и смотрел прямо на них. Смотрел пристально. Энгес Берк подумал: я пою в опере и вот сейчас меня освищут и прогонят со сцены.
— Эти люди мусульмане, — сказал Нис, чтобы объяснить, почему его спутники молчат и только таращат глаза. — Дервиши. Они говорят по-турецки.
— Я их как-то видел в Кастелли, — сказал цирюльник.
— Этих?
— Ведь они обнажают голову перед солнцем?
— Да.
— Значит, этих, — уверенно сказал цирюльник. Он держал в руке мешок с изюмом и думал о бороде, которая как из проволоки, и улыбался всем троим.
— Пусть рыжий садится первым. Я его запомнил очень хорошо. Замечательно исполнял воинскую пляску — пиррихий.
Нис указал Стоуну на стул. Стоун сел и почувствовал, как смит-вессон вдавился ему в бок. Плетеное сидение прогнулось под его тяжестью. Цирюльник снял очки и достал из чехольчика ножницы с тупыми концами. Он захватывал волосы между пальцами и отрезал их. Стоун посмотрел на Берка и заметил у него под буркой личный знак солдата, висевший на шее. Было жарко, и с Берка лил пот.
— Я всегда считал, что они не в своем уме, — сказал цирюльник Нису.
— Это кто как смотрит.
— А ты сам — не мусульманин?
— По отцу — да. Но я исповедую религию матери.
— По-моему, любая религия достойна уважения, если это религия родителей.
— Мудрые слова, — сказал Нис.
— Ты тоже дрался в Дикте?
— А кто дерется? Я ничего не знаю.
— На Ласити инглези еще воюют с итальянцами. Они пока держатся там, к востоку от Ласити.
— Первый раз слышу. Что же, это серьезные бои или только стычки?
— Нет, настоящие бои.
— Я считал, что все уже кончилось, — сказал Нис.
— Нет. Инглези хорошо дерутся. Они там еще держатся.
— Ничего не знаю про это, — повторил Нис.
— Да ведь сами жители Дикте тоже, говорят, дают отпор железноголовым.
— Понемногу, — осторожно ответил Нис.
— Дальше больше будет, — сказал цирюльник.
За разговором он обкромсал ножницами всю рыжую бороду Стоуна. Он обмакнул кисть в каменный кувшин с водой и потер ее о кусок простого оливкового мыла. Потом стал намыливать кирпично-красные щеки Стоуна. Делал он это не спеша, выписывая кистью крутые спирали, а под носом прошелся легкими, короткими мазками. Он мылил долго и тщательно, каждый раз макая кисть в каменный кувшин. Потом он надел очки и поточил бритву на ремне. Брить он начал не со щек, а с подбородка, как все греческие парикмахеры. Он три раза побрил Стоуна, затем подстриг ему волосы.
— Все, — сказал он Стоуну по-гречески.
Нис посмотрел на Стоуна, и Стоун встал.
Цирюльник взялся за Энгеса Берка и повторил ту же процедуру. Тщательно и не спеша и не глядя на то, что Берк не снял своей войлочной бурки, хотя и обливался потом. Снять ее Берк не мог, потому что на шее у него висел еще личный знак. Цирюльник не заводил разговора и только раз сказал Нису:
— Я и этого помню, он танцевал за женщину.
Нис кивнул с серьезным видом, но слова цирюльника вызвали в нем какое-то ироническое сочувствие к Берку.
Нис и Стоун дожидались, следя за тем, что происходит на улице. Один раз проехал мимо грузовик и затормозил неподалеку. Они с удивлением заметили, что машина греческой марки.
— Там, верно, сидит дух самого Метаксаса, — сказал по этому поводу цирюльник. — Бензина нигде нет. Железноголовые и метаксистов не очень-то балуют бензином.
Нис промолчал. Цирюльник кончил брить Берка, и его твердые, красноватые от загара щеки так и блестели.
— Они достаточно добра награбили, — сказал цирюльник, когда на стул уселся Нис.
— Да. — Нис рассеянно следил за тем, как из допотопной машины вылезали люди.
— В Смиросе железноголовые забрали все масло со склада. Я был там.
— А маслины?
— Тоже. Люди бы целый год кормились.
— И все смолчали?
— Нашлись пятеро, которые взяли да и разлили несколько бочек масла.
— И что же?
— Их расстреляли. В Дафнии железноголовые увезли весь урожай. Такой пшеницы одиннадцать лет не было. Знаешь, я тебе что скажу. Железноголовые все забирают, до последнего каика, до последней маслины. Но не везде это просто.
— Ну?
— Верно. В долине проще. Там народ никогда не умел за себя постоять. Но в Белых горах или в Дикте — другое дело. Да ведь ты из Дикте, сам знаешь.
— Да. Там им труднее приходится.
Цирюльник стал брить бороду, которая была как из проволоки. Он видел, как обнажились чистые, энергичные черты, видел стариковские морщины на молодом лице и умный, почти немигающий взгляд. Он тщательно выбрил Ниса, потом посмотрел и сам удивился новому облику этих трех странных людей.
— Готово, — сказал цирюльник, кончив бритье.
— Мне жаль, что нам нечем заплатить тебе, кроме изюма.
— Изюм превосходный.
— Спасибо тебе.
— Если пойдете дальше, не ходите на Сфакийское побережье и в Мессару. Там на всех дорогах и в деревне полно гостей. Все ищут младших инглези.
— Мы туда не пойдем, — сказал Нис, — Адио, и прими мою дружбу.
— Охотно. Передай мусульманам, что я никогда не видал лучших плясунов.
— Передам.
Тогда цирюльник взял мешок с изюмом, который он повесил на спинку стула, и протянул его Стоуну. Нис запротестовал, и не только для приличия. Цирюльник снял очки и засмеялся.
— Для меня это удовольствие, — сказал он. — Я уважаю таких людей. Адио, — сказал он.
— Адио, — ответили они все трое.
Потом они медленно прошли по главной улице Сароса и снова углубились в горы.
Когда они вышли на открытый склон Иды, Берк сказал:
— Ловко у вас вышло.
— Что вы ему говорили?
В первый раз за все время Стоун увидел смешок в глазах у Ниса — спокойный смешок без улыбки.
— Про вас говорил. Сказал, что вы дервиши.
— Дервиши на Крите?
— Когда-то здесь были. Я сказал, что мы из Динге.
— И он поверил?
— У меня патрасский выговор. Кто вы — он сразу догадался.
— Ну и пусть, если только болтать не будет, — сказал Берк.
— Не будет. Он сказал, что ему очень понравились ваши пляски. Особенно он хорошо запомнил, как вы танцевали за женщину, — сказал Нис Берку все тем же ровным голосом.
— Какие такие пляски?
— Пляски дервишей. Он вас как-то видел близ Кастелли.
Берк усмехнулся иронически, а Стоун захохотал. Им теперь было друг с другом легче, чем прежде. Без бород они больше походили на самих себя.
Стоун долго еще смеялся над Берком, и они спокойно продолжали свой путь и на другой день вечером подходили уже к деревне, где жил Спада.
12
Они должны были выйти к деревне с запада. Прошлый раз они спустились к ней с северной стороны. Когда показались поросшие мелким кустарником склоны Сулийских гор, они узнали местность.
Берк, оглядевшись, спросил Стоуна, далеко ли еще.
— Не знаю, — сказал Стоун. — По-моему, должно быть близко.
— Мы идем прямо на деревню, — сказал Нис.
— Не знаю. — Стоун не был уверен.
— Будем ориентироваться по берегу, — сказал Нис.
Они прошли дальше, стараясь следовать всем изгибам побережья, видневшегося невдалеке.
И вдруг, после небольшого подъема, они очутились над самым фиордом. Они стояли на высоком берегу, и фиорд весь лежал внизу перед ними. Но в нем чего-то не хватало.
— Это не то место, — сказал Стоун.
— То самое.
— Что-то здесь теперь не так, — сказал Берк.
Пересохшая речка виднелась на своем месте. Но деревни не было. Правда, живописный соснячок, разросшийся по откосу, заслонял вид с одной стороны. Но они узнавали белый берег, поворот голубой каменистой дороги. А самой деревни не было.
Они стали спускаться с откоса, чтобы посмотреть поближе.
— Черт подери, — сказал Берк.
— Все разрушено, — удивленно сказал Нис.
— Смотрите, что сделали, — сказал Стоун.
Они спустились еще. Там, где была деревня Сирнос, лежали груды белых, мертвых развалин. Все было сровнено с землей. Осталась лишь голубая дорога. Щебень, грязь, обломки, безмолвный прах — и только. Они вышли на дорогу и остановились, глядя на весь этот хаос.
— Разбомбили с воздуха, — сказал Берк.
Вероятно, так и было. Пятнадцать домов лежали, кучей белого мусора. Они рассыпались, как разбившаяся о берег волна. Белое крошево на зеленом фоне откоса. Белело в тех местах, где щебень и мусор выплеснулись на голубую дорогу. Белело над морем. Белело у поворота дороги. Груды разнокалиберных обломков, — маленькие, большие, камень, два камня вместе, осколки камня. Дерева не было совсем. Не осталось даже углов строений. Яйцо, раздробленное молотом. И тишина под стать хаосу кругом.
Бесстыдная тишина.
У края дороги стоял столб, и на нем белая доска с надписью. Они пошли туда. Нис с напряженным вниманием вчитался в надпись. Он прочел ее вслух по-гречески, потом повернулся и сказал:
— Это они разрушили.
— Что там сказано? — спросил Стоун.
Они растерянно стояли на дороге, засыпанной белой пылью, заваленной камнями, где все еще носился запах не то краски, не то сушеной рыбы.
Нис еще раз прочитал надпись.
— Сказано вот что, — сказал он. — Деревня Сирнос разрушена в наказание за убийство одного немецкого солдата. Сказано, что жителей деревни обвинили в пособничестве англичанам. Их судили военным судом, и приговор был — уничтожить всю деревню. За то, что здесь убили железноголового, сказано, здесь никогда больше не жить людям.
Они еще постояли, глядя на столб с надписью.
— Пойдем отсюда, — сказал Берк.
— Видал я подлости, но такой… — сказал Стоун.
— Это за нашу лодку. — В Нисе нарастал гнев.