А молодые побеги дрожали всем своим зелёным существом. И по-детски попискивали.
– Ой – Ой! Мы падаем… падаем… падаем…
Но, конечно же, они не падали. Ведь Мать-лоза, цепко держала их своими прочными пальчиками – руками. Так цепко, что никакой ветер, не мог сломать их.
И над всем этим миром цветов, лоз, деревьев, царили пчёлы. Они жужжали, сновали от цветка к цветку, от дерева к дереву, от лозы к лозе. И всё, что цвело вокруг, нуждалось в любви. Нуждалось во внимании, нуждалось в опылении своих тычинок!
И Пчела, и Трутень, Каждую весну дарили всему живому в саду эту любовь.
А Сад, Сад дарил им нектар. Как благодарность за столь трудолюбивое, заботливое, и нежное внимание.
– Ж-ж-ж, – жужжала деловито Пчела. И, не обращая внимания ни на что, трудилась с утра до вечера. Она опыляла цветы, разносила по саду пыльцу, собирала нектар.
– Ж-ж-ж, – жужжал вместе с ней трутень. Он тоже трудился. Особенно в начале весны. Но потом, он как-то всё меньше и меньше думал о нектаре, о мёде для своих деток. Но зато, всё громче и громче жужжал.
– Ж-ж-ж, – не унимался он. – Смотрите, смотрите все, как я умею жужжать. Какой я умный, какой я красивый. Как я люблю свою пчёлку. А пчела всё трудилась и трудилась. Весь зад был опылён её трудолюбивыми лапками. И вскоре, к середине лета, столько плодов появилось вокруг.
Ярко алые черешни, тяжёлыми пачками свисали с раскидистых молодых веток дерева.
Яблоки улыбались красными боками, прижимая к земле раскидистые плодовые ветки.
Сливы наливались тёмно-синим соком, таким сладким, и таким неповторимым на вкус. И весь сад шептал: «Спасибо, спасибо, спасибо пчёлка за твою любовь, за то, что ты так вовремя опылила наши лепестки и тычинки!
А трутень, всё жужжал и жужжал: «Ах, какой я красивый! Ах! Как я умею жужжать! Ах, какие у меня мощные и красивые крылья.
Шло лето. И всё это видел и слышал Мальчик. И как было жаль, что никто не верил, что весь Сад – живой. И никто не слышал этих удивительных разговоров и сцен.
Незаметно пролетело лето. И вот настала осень. По утрам стало уже не так тепло и ласково, как было прежде. И тучи, тёмные и дождевые всё чаще приходили с Севера. И холодные ветры, дули порой целые недели напролёт. Мальчик пошёл в школу. И всё же, когда выдавалось время, он также ложился в гамак, и всё так же прислушивался. И как же всё изменилось вокруг.
Розы всё ещё цвели, но что это? Мальчик услышал жалобный голос.
– Милый, милый зелёный Жук! Но почему же ты так жесток! Зачем ты выедаешь мои лепестки изнутри? Мне же больно… Мне больно… Больно.
А жук жужжал в ответ:
– Ну как же-ж-ж-ж-е мне не выедать твои лепестки! Я же-ж-ж-е голодный. А лепестки твои такие ж-ж-ж-жёлтые. Такие ж-ж-ж-желанные! Такие ж-ж-ж-жасминные!
Жасминные!? – От возмущения, роза задрожала всеми своими лепестками. – Ну и лети к своим жасминам! Изменщик! – Уже не шептала, а кричала роза.
– Ну, и улеч-ч-ч-чуууу!!
Жук Зелёный, Изумрудный, Перламутрово-сверкающий, вылетел из розы, и, надсадно жужжа, улетел в тёмную глубину сада. И тут же, лепестки розы пожухли, и стали падать вниз. Один за другим. И каждый новый порыв ветра срывал их всё больше и больше. А Жук всё летал от розы к розе. Но опытные красавицы тут же закрывали свои лепестки. Они уже знали его нрав – выедать изнутри самые сочные побеги.
Так он и летал целый день. А когда стемнело, он стал натыкаться на ветки. И вот, наконец, налетел на острый шип самого старого, и самого колючего шиповника. И он упал, и уже не мог взлететь. От ночного холода, он забился в какую-то щель. Да так и затих. И стал не изумрудным, а коричнево-серым.
А Детки Лозы Чёрного Доктора так высоко выросли, стали так сильны, что доставали до самой высокой опушки самой высокой абрикосы! Но что это?
Мальчик прислушался, и вдруг увидел: «…Мама… мамочка. Мама, отпусти нас, расплети свои цепкие пальцы, не пережимай нам наши веточки. Нам так больно, и так трудно дышать».
– Нет! Нет! – Отвечала Лоза. – Разве могу я отпустить вас, таких моих любимых, таких моих ещё глупых! Да вы же сразу сломаетесь! И как я тогда буду жить без вас?!
– Но мы уже такие большие! – Отвечали хором молодые побеги. – Мама! Расплети свои пальчики! Ты так туго переплела наши ветки. Мы даже не можем брать сок из земли! Отпусти! Мы тебя просим, просим, просим… Мы уже так цепко держимся за друзей, за камни, за стены дома, Отпусти!
– Нет! Нет! Нет! – Отвечала Лоза. Я вас так люблю… Так люблю…
У Мальчика даже слёзы выступили из глаз. Он видел, как набухли веточки в тех местах, где Лоза, оплела их мёртвой хваткой своими огрубевшими за лето усами.
А трутни! Они уже даже не жужжали как прежде. Видно было, что пчёлы выгнали их из улья за лень и за бахвальство. Они тихо сидели на листьях разных осенних цветов и грелись в последних лучах уходящего лета. И не перед кем уже было жужжать и хвастаться! Ибо Мудрые и трудолюбивые пчёлы уже спрятались в свои надёжные и тёплые ульи. Но весь сад всё ещё с теплом вспоминал о той мудрой любви, что подарили ему пчёлы.
– Спасибо… Спасибо… Спасибо! – Раздавалось со всех деревьев. – Спасибо вам за ваш труд, за вашу мудрую любовь.
И всё это слышал Мальчик.
Ах, как жаль, что никто ему не верил. А мальчишки даже смеялись порой над его «выдумками». А это были совсем не выдумки. Это была интересная, удивительная жизнь!
И тогда мальчик, встал из гамака и взял секатор. Это такие большие садовые ножницы. Он подошёл, и осторожно отрезал усы Чёрного Доктора. Отрезал, а потом расплёл жёсткие узлы и петли на молодых побегах. И тут он вновь услышал голос: «Спасибо тебе, спасибо мальчик»
Это шептали молодые виноградные побеги:
«– Спасибо за то, что ты столь мал, а понял главное: на этой Земле мало просто любить. Надо ещё помнить, что любовь, должна быть мудрая».
– Спасибо и тебе, сад! – Ответил мальчик.
Чик-Чак
Ах, как хорошо, как уютно всё было в пчелином улье! Как всё разумно и ладно было там устроено. Одни пчелы то и дело летали в сад. Там было много плодовых деревьев. А в цветнике было столько разных цветов, что просто глаза разбегались! И пчелы с раннего утра гудели над их лепестками и тычинками. И собирали нектар – будущий мёд.
Из улья они вылетали налегке. А назад тяжело груженные, надсадно жужжа, они возвращались в улей. И как счастливы были они, хоть и тяжела была их работа.
А в улье все знали своё место. Одни пчёлы вентилировали улей своими натруженными крылышками. Другие, боевые, смотрели – нет ли врагов! А их было немало… Особенно опасны были шершни. Стоило только одному разузнать, что есть шанс поживиться, как сразу прилетали десятки и сотни других шершней. И тогда горе было всем обитателям улья! Пчелы это прекрасно знали. Особенно боевые. Но вот беда – «кодекс чести пчел» не позволял им сражаться иначе, кроме как по всем правилам. Так уж они были устроены.
И вот однажды, шершень по имени Шур-Шур, со всего маху свалился прямо на полку улья, у самого входа. Он быстро огляделся и тут же понял главное: раз пчелы продолжают спокойно трудиться, значит они ещё глупенькие!
«А с боевыми, я справлюсь, – подумал про себя Шур-Шур. – Они ведь чтут кодекс чести. Они даже перед входом в улей написали: «Честь – превыше всего!»
– А ну, кто здесь самый честный и самый благородный рыцарь!? – воскликнул шершень, – вызываю на честный бой!
– Я!
– Я!
– Я! – пронеслось по всему улью!
Пчёлы – бойцы выкрикивали это «я», гордо поглядывая на своих сородичей.
Как же! Это была такая прекрасная возможность показать своё благородство и доблесть. Пчёлы при этом даже не задумывались, что шершень был в несколько раз больше и сильнее каждой из них.
Первой вышла боевая пчела Жу-Жу.
– Я принимаю твой вызов гадкий шершень! – Гордо прожужжала она. – Защищайся!
Жу-Жу смело кинулась на шершня.
А Шур-Шур чуть отошел в сторону и вмиг перекусил пчеле крылья. А затем и шею!
– И я! – кричали и кидались другие пчелы.
Всё новые и новые бойцы издавали боевой клич и бросались в бой. Им казалось, – как они красивы в этом боевом порыве! Как мужественно гудят их крылья! Как роскошно развиваются в полёте усы!
Но этим всё и кончилось. Они всё падали и падали к ногам шершня… И вскоре ни одной боевой пчелы не осталось в улье.
– Ах, беда! – Плакала пчела Матка. – Ах, беда…
Но и только! На большее, к сожалению, у Матки ума не хватило.
А шершень залез в улей и принялся подъедать сладкий ароматный мёд. Когда Шур – Шур наелся, он набрал полный рот мёда и улетел.
Собрались тут пчёлы на совет.
– Ах! Какое горе! – кричали одни…
– Ах! Наши боевые пчёлы все погибли! – кричали другие…
– Ну, что ж… Их уже не вернуть, – говорили третьи, – а работать надо.
– Может всё само собою образуется… – говорили четвёртые…
А на утро прилетели десять шершней! Они деловито заняли все входы и выходы из улья и принялись за дело. Одни погоняли рабочих пчёл.
– Работать, работать, бездельники! – кричали они.
Другие, наевшись мёда, набивали полные защёки нектара и прополиса, улетали.
Вскоре они возвращались, и всё повторялось сначала!
– А что делать? – Тихо шептали пчёлы, ползая вокруг Матки… – Мы же не боевые, мы же рабочие…
– Лишь бы не было больше бескрылых пчёл, – отвечала им Матка.
Так и прошло лето. С каждым днём всё холоднее и холоднее дул северный ветер. Чёрные тучи затянули весь горизонт. И солнышко всё ниже и ниже склонялось к закату.
И только тут пчёлы поняли: и мёда, и прополиса, и воска у них осталось очень и очень мало. А впереди была длинная, холодная зима.
Они, честные труженицы, всё больше и больше работали. Но каждая пчела чувствовала: зима будет лютая и длинная… А мёду становилось всё меньше и меньше, сколько бы они не работали …Пчёлы так привыкли к шершням, что даже не замечали их. Да и сколько поколений сменилось за лето! И новым молодым пчёлам казалось, что так и должно быть!