[298], употреблявшаяся для лечения дизентерии, и алоэ из Сокотры. В маленьких пакетиках продавали высоко ценившееся лекарственное средство — толченый рог носорога. Сушеная и зеленая галанга (galanga)[299], также имевшаяся на рынке, успокаивала нервы, а замечательным средством от головной боли считались припарки из толченой гвоздики. Длинные и тонкие ломтики ревеня, привезенного из Китая, тоже были к услугам больных, была здесь и аса-фетида[300], популярное лекарство и любимая многими приправа. Тут же лежали вечно пополняемые кучи ходовых товаров — орехов арековой пальмы и листьев бетеля вместе с известью от парежженных устричных раковин, — эту смесь из орехов и извести, завернутую в листья бетеля, жуют по всей Южной Азии.[301] Аптекари предлагали также высушенные на солнце анилиновые листья, приготовленные для красильных кубов.[302]Был там и нард, валерианов корень, привозимый из Непала, лежащего у подножья далеких Гималаев, и ароматическое куренье — душистый корень путчок из легендарной Кашмирской долины, миробалан, мирра и гуммиарабик.[303] На прилавках стояли лотки желтой куркумы она шла на приправу к острому блюду керри и придавала ему нужную окраску.[304] Там можно было найти и сандал, который толкли на камнях и смешивали с маслом, а потом втирали в кожу, эта смесь придавала атласность и благоухание молодым гибким телам, ибо жители душного Каликута любили, чтобы их кожа и все, что их окружает, благоухало. Уличные разносчики предлагали большие охапки чампака и розы, лепестки которых толстым слоем устилали полы домов. Араб Абд-ар-Реззак[305].\, современник описываемых событий, писал: «Эти люди не могут жить без роз, и они считают их столь же необходимыми, как и пищу»[306].
Большой популярностью пользовался цветок, обладавший стойким, не улетучивающимся запахом — хурсингар[307] — «цветок печали». Каликутские старики готовы были без устали рассказывать, почему хурсингар цветет только в темноте. Много-много лет назад, говорили они, жил на свете властитель, дочь которого была красивей всех девушек в округе — она обладала настолько чарующей красотой, что к ней сватались люди со всех концов Индии. Но она не обращала внимания ни на кого из земных ее поклонников и отдала свое сердце гордому далекому богу солнца. В конце концов он соизволил выслушать ее немолчные далекие мольбы и взглянул ей в лицо. Она была прекрасна и телом и душой, и ее ослепительная красота привлекла его с непреодолимой силой. В ту ночь он спустился с неба, возлежал с ней, и она, в своей великой любви, радостно отдала ему то, что девушка может отдать только однажды. На заре он удалился, презрев свою легкую победу, и больше не возвращался к ней. Покинутая, потерявшая рассудок девушка, измученная стыдом и отчаянием, покончила с собой. Ее холодное тело несравненной красоты положили на погребальный костер, охвативший ее жадным пламенем. Мгновение — и от чудесной девы осталась только горсточка белого пепла. Затем, когда иссушенная зноем, жаждущая земля впитала в себя первые сладостные капли дождя, из этого пепла выросло прекрасное дерево, покрытое большими цветами нежной окраски — белой и желтой; и благоухание этих цветов ветер разносит далеко-далеко. Но цветы раскрываются только в час сумерек, когда ненавистный бог погружается в море, и поспешно сжимают свои лепестки с первым утрецним лучом.
У каликутских аптекарей были и другие товары — бханг[308] — маленькие зловещие пакетики, которые продавались в укромных уголках и которые покупатели, таясь, быстро прятали в свои одежды; сок, выжатый из его листьев и семян, пили с мускатным орехом и гвоздикой; еще Веды[309] называли бханг одним из пяти «освободителей от греха» — он, в зависимости от дозы, разжигал лихорадочные страсти или же вызывал оцепенение; продавался тут и дурман (Datura alba), вызывающий временную потерю памяти и рассудка: того, кто примет дурман, можно соблазнить, толкнуть на воровство или даже убийство. На подносах были навалены коробочки мака, на которых выступали капли — слезы забвения. Мак покупали люди, стремившиеся поддержать и усилить свое вожделение. Много-много продавалось там разных лечебных средств — их невозможно перечислить. Но самое трогательное было то, как дряхлые старики платили неимоверные цены за пилюли, приготовленные из магнитного порошка, — эти пилюли будто бы наверняка возвращали им давно утраченную молодость.
Желающий мог приобрести живых птиц и зверей — павлинов для домов знатных людей, ручных обезьян и мангуст, которых покупали с такой же охотою, как и теперь, чтобы избавить дома жителей Каликута от полчищ крыс. В Каликуте были мастерские ремесленников, работавших по слоновой кости, по черепашьим панцырям и по раковинам морских животных; из этих материалов получались причудливой формы браслеты, запястья и кольца для ног и рук. Спрос на браслеты в Каликуте никогда не падал, потому что женщины, как правило, надевали их на руки по двадцать-тридцать штук, от кисти до плеча; когда умирал кто-нибудь из родственников, то, по обычаю, женщины ломали эти браслеты и взамен их покупали новые!
Продавцам драгоценных камней не было нужды расхваливать свои товары Богачи сами приходили в их лавки, где они сидели на цыновках, поставив перед собой весы и разложив крохотные пакетики камней. По первому слову ювелиры рассыпали алмазы, сапфиры, обыкновенные и звездные — с Цейлона, рубины простые и шпинелевые — из далекой Бирмы, изумруды и аметисты, гранаты, яшму, бериллы, бирюзу. Очень большой спрос был на камень «кошачий глаз» — считалось, что он приносит и увеличивает богатство, защищает от всякой кражи и ущерба.
Верховным государем Каликута был саморин[310], индус из группы наиров. По авторитету, по богатству и по власти он был наиболее могущественным правителем Малабара, но зато все другие князья его ненавидели и завидовали ему. Защищая своих собратьев наиров, которых они выделяли среди всего остального населения, предоставляя специальные привилегии мусульманам и создав мощный для тех мест флот, саморины Каликута превратили свой город в крупнейший экспортный и перегрузочный центр Малабарского побережья и обеспечили себе громадные, поистине сказочные доходы.
Королевское достоинство наследовалось по женской линии. «Первый сын, родившийся у старшей сестры короля, — наследник престола, и таким образом один за другим наследуют все братья, а когда нет братьев — племянники». Если у сестер саморина не было сыновей, семейный совет выбирал в качестве нового саморина близкого родственника прежнего. Этот своеобразный обычай чаще всего приводил к тому, что страной управлял старик; такое положение дел все еще имеет место в Каликуте и до сих пор[311].
Следствием столь своеобразного порядка престолонаследия являлось то, что саморин не женился и не был связан какими-либо законами о браке. В соответствии с обычаем, он выбирал себе в наложницы молодую наирскую девушку, поселял ее неподалеку от дворца и давал ей пышное содержание. Когда она надоедала ему, он отсылал ее прочь и выбирал по своему вкусу другую.
Саморин жил во дворце, довольно обширном, хотя и не внушительном здании. Дворец был окружен оградой; ворота день и ночь охранялись вооруженной стражей. За оградой, в тени деревьев, находились люди, перед ними стояли столы, на которых находились «большие сосуды в форме кувшинов, с трубкой в полторы пяди длиной, сделанной из позолоченной меди. Те, кому хотелось пить, приближались, не заходя за ограду к этим людям, и открывали рты, ни в коем случае не касаясь сосудов; сверху им в рот лили воду, причем все это время трубка или сосуд должны были находиться от их ртов на расстоянии больше пяди.
Прежде же, чем дать им пить, им вручали один или два куска мякоти кокосового ореха вместо хлеба. Этот обычай был введен царем из-за жестокой и удушливой жары в том краю, а также потому, что ежедневно у дворца толпилось великое множество народа». Как требовал обычай, распространенный во всей Индии, коровы свободно ходили по улицам города, заходя и внутрь дворцовой ограды.
В особых комнатах дворца сидели писцы и чиновники саморина. Они — как это делается еще и поныне — вели свои записи на длинных жестких пальмовых листьях («оллах»), пользуясь заостренным стилем без чернил. Каждый чиновник, в знак своей должности, носил при себе связку листьев и стиль. Работа начиналась маленькой курьезной церемонией — чиновники отрезали кусочек от листа, писали на нем имя бога, которому они поклонялись, произносили молитву, разрывали лист и принимались за дело.
Чистоту во дворце поддерживали женщины высшей касты, так как уборка носила ритуальный характер. Подметя полы и обрызгав их водой, женщины разбрасывали мокрый коровий помет из латунных мисок[312] тонким слоем по полу и по дорожкам, где ходил саморин. После этого пол натирали руками, и он сохранял блеск примерно неделю. Как только слой помета (считающийся в Индии важнейшим средством санитарии) высохнет, повсюду раскидывают цветы чампак и розы, от которых весь дворец благоухает.
Саморин обычно носил шелковую юбку, а верхняя часть тела, до поясницы, была обнажена; на руках и на лодыжках у него были тяжелые золотые браслеты и кольца, и он весь был усыпан драгоценными каменьями. Подобно своим подданным, он любил жевать бетель. «Бетель подносили ему то в золотой чаше, то в золотом или серебряном ящичке; рядом стоял паж с украшенной драгоценными камнями чашкой, куда государь сплевывал свою кроваво-красную слюну. Саморин ел из серебряных блюд с серебряного подноса, а воду пил из носика серебряного кувшина, который держали высоко над его головой. Он питался обычно сухим вареным рисом и остро приправленными овощами». Когда правитель появлялся в городе, его несли в шелковом паланкине, прикрепленном к шесту, инкрустированному драгоценны