Но Нарина не была неблагодарна и подвигала к нему, улыбаясь, свои розовые губки... Как вдруг она испустила ужасный крик, заставивший колониста обернуться, ибо он уже искал старосту, чтобы велеть ему высечь плетью ленивую и слишком веселую негритянку.
Занятая полностью своей любовью, несчастная придвигала свою руку машинально к цилиндрам и не заметила, что тростника более не оставалось нисколько, и в ту самую минуту, как Атар-Гюль хотел поцеловать ее, она всунула кисть своей руки между двух цилиндров, которые, продолжая вращательное движение, скоро раздавили ее... и вся бы рука последовала за кистью, если бы негр не схватил топор и не отсек разом кисть, которая исчезла между двумя цилиндрами.
Староста прибежал на крик господина Билля и его невольников.
Нарину тотчас же отнесли в больницу, где ее старательно лечили. У другого хозяина, не столь человеколюбивого, как этот колонист, она подверглась бы жестокому наказанию по выздоровлении за убыток, причиненный ее хозяину.
— Что прикажете сделать с этим шалуном? — спросил староста. — Он заслуживает наказание за то, что остановил фабрикацию и изувечил одну из ваших невольниц.
— Какого он поведения?
— Что касается этого, господин Вилль, то уверяю вас, что отличного. Он работает так усердно, как ломовая лошадь. Немного задумчив, но смирен как ягненок и кроток как голубь.
— В самом деле? Ну так я возьму его к себе во двор... Этот каналья Юпитер, которому я поручил моих собак, день ото дня становится негоднее... Я отошлю его к тебе на завод для замены этого... Умеет ли он говорить по-английски?
— Коверкает кое-как несколько слов, но он очень хорошо понимает знаки.
— Ну, кончено!.. Я беру его... но наперед, чтобы не делать потачки таким шалостям, влепи ему несколько ударов... так пустяки... для примера, только поскорее... ибо жена моя и дочь ожидают меня к завтраку... и я хочу возвратиться домой пока еще не так жарко.
— В таком случае, господин Вилль, я влеплю ему дюжину...
— Как дюжину?..
— Да сударь! — ответил староста, махнув плетью.
— А! я и забыл было совсем!.. Да, да, дюжину... а потом пришли его ко мне тотчас же.
Вследствие этого приказания Атар-Гюль был привязан к столбу и высечен.
Спокойствие и прежняя улыбка не оставили его ни на минуту.
Он не кричал и не плакал; даже радость и удовольствие выражались на его лице в то время, как он получал удары.
И точно все исполнялось по его желанию. После некоторого приключения он имел только одну единственную цель: сблизиться с господином Виллем и быть принятым в его семействе. Ибо он питал теперь в своем сердце две весьма различные ненависти: к Брюлару и к колонисту.
Но ненависть, которую он имел к Брюлару была ничтожна в сравнении с той, которую он чувствовал к господину Виллю.
Когда наказание кончилось, Атар-Гюль связал в узел свои пожитки и поспешил помочь господину Виллю сесть на лошадь, который, тронутый его усердием и не злопамятством, шутя, слегка потрепал его по щеке.
Атар-Гюль отправился в дом колониста, не простившись даже с Нариной; он забыл и любовь...
И что такое любовь в сравнении с глубокой, сильной африканской ненавистью.
Когда колонист возвратился домой, то солнце сильно пекло, а потому он очень сожалел, что не взял с собой большого зонтика, и понукал свою лошадь, как вдруг звук знакомого голоса заставил его вздрогнуть...
Он ехал по длинной аллее из густых тамарнитовых деревьев, как вдруг из-за кустарников выбежала ему навстречу, прелестная как роза, веселая, молодая девушка...
Это была Женни, его дочь...
За ней шел красивый молодой человек, неся большой зонтик и ведя под руку престарелую женщину...
Это были Теодорик, жених Женни, и госпожа Вилль.
— Берегись, берегись, Женни, — сказал колонист, — лошадь придавит тебе ножку...
И в самом деле молодая девушка бросилась на шею к своему отцу с такой горячностью, что большая соломенная шляпка ее упала и прелестные кудри белокурых волос рассыпались по белоснежным плечам и закрыли все лицо...
— Бедный батюшка, — сказала она, с нежностью и беспокойством взглянув на колониста, — как вам жарко... А мы позабыли подать вам зонтик. Это Теодорик виноват!
— Ах!.. Женни!.. Ты напрасно обвиняешь Теодорика.
В это время подошла госпожа Вилль и сказала:
— Друг мой! ты верно устал!..
— Не лучше ли вам сойти с лошади, господин Вилль? — спросил с участием Теодорик.
— Нет, дети мои, мне и так хорошо; какую усталость не забудешь при таком ласковом приеме... однако я охотнее дойду до дому вместе с вами!
И колонист слез с лошади, погладил ее рукой и отдал одному из негров, последовавших за ним...
— Что это за новый слуга у тебя? — спросила госпожа Вилль, указывая на Атар-Гюля.
— Сокровище!.. настоящее сокровище!.. Как мне сказал староста наш Яков, он заменит мне этого ленивого Юпитера.
— Но уверен ли ты в честности этого невольника, друг мой?.. Надежен ли он?
— Ты знаешь, что староста Яков знает в этом толк. Ну, пойдем, пойдем скорее, мне очень хочется есть...
— Вы будете иметь отличный обед, сударь, — сказала с улыбкой госпожа Вилль. — Повар наш Томи сегодня особенно постарался... у вас будут морские угри под соусом... черепаховый суп...
— Замолчи! замолчи! не говори мне... Но посмотри, пожалуйста, на Женни и Теодорика, не правда ли, что это будет славная парочка!.. Женни одна из прелестнейших девиц острова Ямайки.
— Скажите лучше, наша Женни, сударь, — возразила госпожа Вилль.
Колонист вместо ответа крепко обнял свою жену.
Наконец они пришли домой, вошли в просторную и богато убранную столовую, где все это доброе и честное семейство весело уселось обедать вокруг большого стола.
— Позовите ко мне Юпитера, — сказал господин Вилль, отобедав и напившись кофе.
Через четверть часа Юпитер явился к нему, дрожа всем телом.
Колонист лежал на диване и держал в руке охотничье ружье, щелкая замком.
— Юпитер! — сказал он невольнику, — я замечаю, что ты совсем забываешь свои обязанности; во-первых, ты худеешь и изводишься, между тем как хороший невольник должен быть всегда толст и здоров для чести своего господина. Собаки мои, тебе порученные, также худеют день ото дня. А потому, убирайся вон из моего дома, и не осмеливайся показываться мне на глаза, бездельник!.. Ступай на завод работать!.. Атар-Гюль будет работать на твоем месте...
Бедный Юпитер печально склонил голову и сказал тихим голосом:
— Простите меня, хозяин, простите, только девять дней не так исправно исполнял я свои обязанности... а до сих пор...
— Правда, что до сей поры ты вел себя как усердный слуга, — возразил колонист, бросив кусок сахара Атар-Гюлю, который проворно поймал его ртом. — Но после того! черт знает, что с тобой сделалось! Я, право, не знаю, что удержало меня велеть засечь тебя до полусмерти... от чего ты так изменился вдруг?
Тогда Юпитер, с выражением глубочайшей горести и внутреннего страдания, произнес следующие слова:
— Девять дней тому назад любимый сын мой, маленький мальчик, пропал неизвестно куда, и я не мог отыскать его нигде!
— Сын твой пропал!.. — воскликнул честный Вилль, вскочив с дивана и замахнувшись прикладом ружья на Юпитера. — Сын твой пропал! Бездельник! Негритенок отличнейшей породы, стоивший, по крайней мере, триста франков! Ты не только извел моих собак, и сам изводишься, каналья, но еще осмелился и потерять своего сына! Да ты хочешь разорить меня, мошенник! Постой! Я дам тебе!.. Если завтра же ты не отыщешь своего сына, а через две недели не потолстеешь, то я велю отодрать тебя до полусмерти... ступай! Скройся с глаз моих. А ты, мой верный Атар-Гюль, поди сюда, вот тебе часы, которые я предназначал этому скоту; да послужит этот подарок тебе наградой и ободрением... а ты, подлец Юпитер! пропадай скорее отсюда или попробуешь, из какого дерева сделан приклад моего ружья.
Юпитер вышел вон, бросив свирепый взгляд на своего соперника, который радовался, как ребенок, приложив часы к уху и прислушиваясь к их стуку.
Вот каким образом Атар-Гюль попал в милость к колонисту.
ГЛАВА VБережливые хозяева, или Новый источник дохода
Я думаю, необходимо объяснить здесь почтенным читателям причину ненависти, которую Атар-Гюль питал к господину Виллю, который, по-видимому, не мог подобно Брюлару, поведением своим внушить этого ужасного чувства своему невольнику.
Вот от чего это произошло:
Недели через три после выгрузки Брюларом больших и малых Намаков в колонии, господин Вилль обедал у господина Бефри, богатого колониста.
За десертом, когда дамы удалились и место их заняли бутылки с мадерой, разговор обратился на негров, на плантации, сахарные заводы, барыши и убытки от того получаемые.
Бефри. Ну что, Вилль, скажите-ка, довольны ли вы своей последней покупкой? Как работают ваши новые негры?.. Привыкают ли понемногу?
Вилль. (Пустив в потолок облако табачного дыма и потом плюнув.) Нешто!.. порядочно... Я доволен ими... У этого проклятого Брюлара очень легкая рука... У меня издохло не более пяти душ... с тех пор...
Бефри. Черт возьми! Я, право, не понимаю, как может он отдавать их за эту цену? Откуда он таскает их нам?..
Вилль. Ну, что нам за дело до того, где он их берет... благо дешево отдает... Вали да Бога хвали!.. Вот он уже третий раз привозит мне негров и ни разу не надувал... Ах! нет!.. извините!.. Один раз обманул... этакий цыган проклятый!..
Бефри. Расскажите, пожалуйста, господин Вилль.
Вилль. Три месяца тому назад он всучил мне старого, дряхлого и совсем седого негра, выкрасив черной краской ему волосы и откормив его месивкой или болтушкой... черт знает чем... через три дня после его отъезда я посылаю своих негров купаться в море, и подмалеванный арап мой возвращается ко мне с белыми седыми волосами; через пять дней жир с него спадает и я вижу, что меня надули и что я купил старого и негодного к работе облома... однако этот старый черт ест ужасно как много, и я должен кормить его даром, без всякой пользы, а это не очень приятно, когда заплатили за него две тысячи франков.