Мужчина в камуфляже тем не менее на мое приветствие не ответил и никак не отреагировал на мою протянутую ладонь.
– С кем имею честь? – спросил он низким голосом, и я только тогда обратил внимание, что капитан стоит на моих кроссовках, расплющив их, и по палубе текут мутные ручьи.
Пришлось снова излагать историю рокового падения и махать в ту сторону, где, предположительно, затонул мой несчастный самолет. Незнакомец слушал молча, лицо его ничего не выражало, лишь один раз он переглянулся с рыжим, который стоял за моей спиной.
– А почему, храбрый юноша, вы решили, что именно я капитан? – спросил он.
Этим вопросом он меня озадачил.
– Почему? – пробормотал я и подумал: «А хрен его знает почему!» Но вслух сказал: – Да потому, что вы просто вылитый капитан! Борода, рост, голос…
Мне показалось, что незнакомец усмехнулся. Рыжий за моей спиной торопливо произнес: «Так-так-так… Ну-ка, ну-ка…»
– И что же, больше я никого вам не напоминаю? – вкрадчивым голосом спросил бородатый.
Люди, которые так спрашивают, обычно уверены в утвердительном ответе. Но как бы я пристально ни всматривался в суровые черты незнакомца, он не вызвал во мне более никаких ассоциаций. С бородой, в камуфляже, «обветренный, как скалы» – вылитый капитан, да и только.
– Нет, больше вы никого не напоминаете, – признался я. – Если, конечно, очень напрячь воображение, то еще Че Гевару.
– Что?! – вспылил рыжий, словно я произнес что-то оскорбительное. – Что ты сказал?! А ну повтори!!
Бородатый усмехнулся, кивнул головой, принимая мое сравнение с легендарным революционером, откашлялся в кулак.
– Тем не менее, если вас это сильно не затруднит, впредь зовите меня просто Фобосом, – попросил он. – Но прежде потрудитесь объяснить, почему ваш самолет упал именно здесь?
Я мысленно отметил, что хоть Фобос и производит впечатление неглупого человека, некоторые его вопросы ставят меня в тупик, и я начинаю злиться.
– Потому что именно здесь у него отказал мотор, – ласково пояснил я, как если бы объяснял ребенку нечто элементарное.
– А где ваши вещи?
Я невольно оглядел себя, свои босые ноги и потемневшие от воды джинсы и не сразу нашелся что ответить.
– Вещи? Какие вещи?
– Ну, допустим, документы?
– Документы остались в аэроклубе. Зачем их возить с собой? ГАИ самолеты не останавливает для проверки документов. А все остальное, наверное, растворилось от долгого пребывания в воде.
Фобос еще некоторое время пристально смотрел на меня своими замаскированными в тени козырька глазами, будто из амбразуры. Он достал из накладного кармана пачку сигарет и закурил.
– Послушайте меня внимательно, бедный вы мой! – сказал он хрипло и снова покашлял в сморщенный коричневый кулак. – Не знаю, кто вы такой и зачем поднялись на борт этой яхты, но ничем помочь мы вам не сможем.
– Напрасно. Помочь ближнему своему – святая обязанность каждого человека, – с самым серьезным видом выдал я.
Рыжий почему-то заржал.
– Есть причины, от нас не зависящие, – расплывчато пояснил Фобос.
– Какие такие причины? – искренне удивился я.
– Слишком много вопросов задаешь, узкоглазый! – язвительно вставил рыжий.
Я захлопал глазами, которые всегда считал достаточно круглыми, и тряхнул головой, словно желая избавиться от наваждения. Вокруг плескалось все то же пронзительно-синее море, над головой резвились чайки, и далекий берег выдавал себя мутной дымкой на горизонте. Яхта все так же покачивалась на волнах, и два незнакомых человека, обступив меня, держались напряженно и недружелюбно.
– Тогда позвольте мне воспользоваться вашей радиостанцией, – попросил я.
Фобос опустил голову и ответил из-под козырька:
– Радиостанция не работает. Аккумуляторы сели. И солярки нет.
– Ты понял, узкоглазый?! – начал паясничать за моей спиной рыжий, топнул ногами, хлопнул ладонями по лодыжкам. – Сели аккумуляторы! Кончилась соляра! Мотор заржавел! Море высохло! Ать! Эть! Ить!
Он пустился в пляс. У меня появилось острое желание немедленно свалить из этого плавучего дурдома. Но как это сделать? На берег везти отказываются. Радиостанцию не дают.
– В таком случае одолжите мне хотя бы спасательную шлюпку.
– А нету шлюпки! – радостно ответил рыжий, заменив собой Фобоса, который словно позабыл обо мне и, уставившись в морскую даль, попыхивал сигаретой. – Можем выдать только спасательный круг. Но за о-о-о-чень большие деньги! Ну, как?
Его лукавые выцветшие глаза сверкали озорно и жадно. Золотой зуб отражал солнечные лучи и напоминал маленький прожектор, спрятанный во рту. Растопырив руки в стороны, рыжий вприсядку медленно приближался ко мне. «Ударить его в лоб, что ли? – подумал я. – Это будет не менее приятно, чем поцеловать Ирину». Но я не доставил себе удовольствия и всего лишь отвернулся, благоразумно полагая, что пока рано и небезопасно давать волю эмоциям. Едва я взялся за ограждение и свесился над водой, как тотчас почувствовал руки рыжего на своих ягодицах. Я круто повернулся, но рыжий бойко отскочил, сверкнув золотом.
– Спокойно, гражданин! – предупредил он, показывая мне свои желтые ладони. – Это всего лишь проверка содержимого карманов.
– Спереди тоже будешь проверять? – спросил я и сжал кулаки. Неизвестно, чем бы закончилась проверка содержимого карманов, если бы Фобос примирительно не махнул рукой. Сигарета, торчащая между его пальцев, оставила в воздухе дымную закорючку.
– Не надо раздувать ноздри, юноша! – сказал он мне. – Откуда нам знать, кто вы и с какой целью к нам пожаловали.
– Да я ведь уже говорил! – воскликнул я. – У моего самолета отказал двигатель…
Фобос присосался к сигарете. Щеки его запали еще глубже, глаза превратились в тонкие щелочки. Он мне не верил.
– Где ж обломки? – негромко спросил он, будто разговаривал сам с собой, оперся локтями о перила ограждения, посмотрел на воду. – Хоть бы всплыло что-нибудь… Самолет – это ж не булыжник… Так ведь? Кроме того, он должен был издавать звук, но мы ничего не слышали. Вы со мной согласны, что это, по крайней мере, странно?
«Какие же они все тупые!» – мысленно ужаснулся я и процедил:
– «Всплыло», «издавать звук»… Это ж самолет затонул, а не унитаз. Если отказывает двигатель, то самолет летит беззвучно, как птица. Шшшшшшшшшшш-бульк! Вот и все!
– Когда я был такой же маленький, как вы, – задумчиво сказал Фобос, – то тоже был врунишкой.
Окурок полетел в воду. Я проследил за ним и почти вплотную придвинулся к Фобосу. Из двух зол я выбрал меньшее: пожилой бородатый мужчина, как я полагал, если даже не верил, то хотя бы должен был уметь сочувствовать и сопереживать.
– Пожалуйста, – зашептал я, – доставьте меня на берег, и я хорошо заплачу вам. Баксами! Или еврушками! Чем хотите!
Фобос долго молчал, почесывая бородку. Не поворачивая головы, произнес:
– Думаете, так все просто, юноша? Пообещал деньги и оказался на берегу? Как на рынке? Деньги – товар – деньги?
Он говорил медленно, спокойно, даже вяло, словно засыпая. Я скрипнул зубами и обернулся. Рыжий ходил по палубе на руках, как клоун по арене. Овальный амулет болтался на тонкой веревке.
«Цирк, а не яхта!» – подумал я, сплюнул и быстро пошел на корму. Приблизился к никелированной лесенке, по которой так жизнерадостно поднимался какой-нибудь час назад, присел над водой. Вид темно-зеленой воды меня быстро охладил. Мне неприятно было даже думать о том, как я спускаюсь, захожу в воду, отталкиваюсь ногами о скользкий борт яхты. Озноб прокатился по моему телу. И чего я мечусь? Куда намылился? Надо терпеть и ждать. Когда-нибудь они же причалят к берегу, черт подери!
Я отвернулся, чтобы не видеть никелированную лесенку, мокнущую в воде, этот сверкающий серебром мостик, соединяющий жизнь мокрую и холодную с жизнью сухой и теплой. Едва заметное движение у двери, ведущей в кают-компанию, привлекло мое внимание. Я шагнул под навес, с удивлением глядя на молодую малорослую женщину, которая, склонившись над умывальником, тщательно обрабатывала его мягкой беличьей кисточкой, будто красила. Короткая пепельная челка, высвободившаяся из-под заколки, спадала женщине на лоб. Не по размеру большая тельняшка промокла насквозь на груди. Плотная, с невыразительным рисунком скатерть, связанная на бедрах узлом, заменяла юбку.
Наконец женщина меня увидела, оставила свое занятие и положила кисточку в черную коробочку, похожую на пенал для косметики.
– И где вы все это время были? – тихо спросила она. – Сидели верхом на якоре?
Лицо ее было белым, загар даже не обозначился на нем, даже не подрумянил кончика носа, который подвергается инсоляции в первую очередь. В ее невыразительных чертах чего-то не хватало – может быть, косметики. Чтобы ответить на вопрос, какого цвета ее брови и ресницы, стоило здорово напрячь зрение. Только глаза на этом незавершенном эскизе были прорисованы четко. Каштановые, зрелые, словно кофейные капли на белой салфетке, они притягивали мое внимание как единственно заметный и подвижный объект.
– Что вы сказали? – уточнил я.
Но женщина ничего не ответила и зашла в кают-компанию. Я смотрел, как скатерть, заменяющая ей юбку, волочится по полу. «Уж не больная ли она?» – подумал я, чувствуя, как брезгливость и мистический страх разливаются по моей груди. Я спустился к двери, приблизился к умывальнику и посмотрел на матовые пыльные мазки, покрывшие дно раковины. Коснулся их, растер в пальцах. Это была обыкновенная пудра.
– Вы не проголодались?
Я обернулся. Передо мной стоял Фобос. На него падала тень от тента, и я вдруг обратил внимание на его униформу. Сейчас стало заметным то, чего нельзя было увидеть под прямыми солнечными лучами: рукава выглядели более выцветшими, нежели ткань на груди и плечах, будто они когда-то принадлежали другой, старой и поношенной куртке, а потом их отпороли и пришили к новой. Так бывает, если поверх куртки долго носить бронежилет.
– Скажите, – произнес я, – и как долго вы собираетесь болтаться здесь, посреди моря?