Но вот внимание немцев к себе мы привлекли, это минус. И значит, следует ожидать от них активных действий. От карательной экспедиции, если они найдут незанятую дивизию, до самого опасного для нас – посылки егерей. Ведь кто для мышей опаснее – десяток котов или один горностай, такой маленький, что в любую норку пролезет? И на месте самого главного немца, не найдя лишней дивизии, я бы послал свой «Осназ» персонально против нас, русских товарищей, как цементирующей и организующей силы. Есть у нас, конечно, и свои «егеря», разведрота, изначально был наш Осназ, но так как часть товарищей пришлось поставить на должности командиров рот и взводов, да и было наших все ж не рота, пополнили, конечно, рядовым составом из местных, наиболее толковых, отчаянных и надежных. Но все равно, специально натасканные егеря – это страшно, встречались мы с такими в Полесье в самом конце! Причем опасны могут быть и малыми группами, и ночью, и в глубине нашей территории – в отличие от армейцев, которые за пределы гарнизонов вылезали даже днем в числе не меньше, чем ротой. А прибытие крупных сил, чтобы прочесать весь лес, это процесс небыстрый и хорошо разведкой обнаруживаемый – а вот о появлении взвода егерей, ведущих против партизан по сути партизанскую же войну, можно узнать, лишь когда в самом сердце партизанского края начинают бесследно пропадать люди и целые группы, идущие на задание или в соседний отряд. И хорошо, если в отряде находились охотники-лесовики, кто могли играть с таким врагом на равных – иногда же единственным выходом было срочно просить Большую землю прислать группу Осназа. Летом сорок третьего уже можно такое было позволить.
Разведчиков и диверсантов в бригаде даже по внешнему виду легко отличить. Все в наших камуфляжах и с нашим орудием: ППС, СВД, СВУ – совсем как советские солдаты, вот только на головах у местных товарищей вместо пилоток береты, зато с нашими звездочками, или все те же «петушиные» шляпы, тоже со звездочками на тулье. Впрочем, не только среди разведчиков, но и во всей бригаде считается очень почетным быть похожим на советских – поскольку именно мы сейчас задаем фашистам перца! Но наши камуфляжи, кроме как у разведчиков и диверсов, редкость. Зато носить нашу форму считается большой привилегией. И даже оружие – немецким, которого много, мы охотно делимся с прочими мелкими отрядами и группами, кто пока возле нас, но еще не под нашим командованием, а вот советское лишь у тех же разведчиков-диверсантов и у командиров-инструкторов. В итоге же итальянцы сделали выводы совершенно неожиданные – ладно, автомат, но чтобы за нашу мосинку отдавать две немецкие винтовки? А когда очередным рейсом привезли партию советского обмундирования – так за него едва не дрались! Хватило, конечно, не на всех. Но вот знаки различия, строго по Уставу, самодельные петлицы с треугольниками или кубарями, у всех, принявших присягу (и этим гордятся как отличием наших «Красных бригад» от прочей партизанской слабоорганизованной мелочи). Ну а до парадных погон дойдет еще нескоро[45].
– …и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Родине и народному правительству.
В Первом батальоне комиссаром Степан Головань из Одессы, раньше у Ковпака был. Должность свою получил за язык – бабушка у него самая настоящая итальянка, из Милана, за русского торгового моряка замуж вышла и в Россию еще до революции приехала. Потому он по-итальянски свободно, ну а я так себе, что-то еще с Испании помнил, пленных там допрашивать приходилось, да и на испанский язык немного похож. Хотя, единого «итальянского» языка нет – то, что мы считаем за таковой, это литературный флорентийский. Тут в Италии очень долго единого государства не было – куча разных графств, княжеств и как там еще это называлось – и в каждом свой диалект. Отличающийся довольно сильно – вот у нас русский украинца все ж поймет, о чем тот сказать хочет, даже с поляком с трудом, но можно объясниться, а уроженца Сицилии, когда он по-своему заговорит, миланец или туринец не поймет совершенно, там даже предлоги и междометия другие! Знаю не понаслышке – есть в том же Первом батальоне такой уникум, хорошо еще что сам он на общеитальянском разумеет. Впрочем, и итальянцы, после недели-двух, вполне понимают русский командный.
И после присяги опять товарища Голованя трясти будут, «а какому народному правительству мы присягаем»? Так у Степана нашего талант убеждения – слушал я однажды его политбеседу, а что не понял, он сам мне после по-русски разъяснил. Ему вопрос, а он в ответ: «А какому государству вы служите? Откуда оно вообще взялось?» Тут или плечами пожимают, или говорят про «общественный договор» – кажется, эта теория еще до Муссолини была придумана. У дуче это «корпоративным государством» названо – что каждый должен быть на своем месте: рабочий работать, крестьянин пахать, солдат воевать, а высшие классы, естественно, править и всем владеть – и чтобы государство не погибло, а было самым-самым, все должны быть без эгоизма, а ради общей идеи, честно, прилежно, с осознанием, как в семье. А еще итальянцы очень обижаются, когда их с немцами сравнивают – говорят, «мы не нацисты, мы фашисты». У меня сначала от такого глаза на лоб, затем разобрался. В их понимании, «фашизм» – это общее дело, один за всех – а немцы сюда еще и «высшую арийскую расу» добавили, а вот внутри ихнего рейха, для «своих», равенство-братство!
Так Степан говорит, есть книжка очень хорошая – Энгельс, «Происхождение семьи, частной собственности и государства». И сказано в ней, что изначально никакого такого «государства» не было – повседневные дела община сама решала, где землю пахать, или куда охотиться идти. Старейшины были – самые мудрые, самые уважаемые. А вожди появились, когда оказалось, что соседа ограбить бывает проще, чем самому заработать. В Риме слово «император» было в ходу именно в значении «великий полководец». Примерно как после «генералиссимус», которым у нас Суворов был. Кстати, итальянцы еще Суворова помнят, как он их от французского завоевания освобождал. Повторяется все – правда, немцы не французы, так и мы – не проклятый царизм. Но это к слову.
И гитлеры местного разлива были уже тогда – завоевали территорию, и что с населением делать, как управлять и налоги брать? Так и вводили военную оккупационную администрацию, в мирное время. Но и то, еще несколько веков назад крестьяне были свободны, угнетение их пошло, когда «гитлеров», то есть всяких там графов, баронов и прочих стало много, и они начали уже друг с другом воевать. Грамотные есть – кто книги про историю читал, как там граф такой-то совершил набег на землю соседа, все по пути разорив и предав огню? А каково было тем, кто там жил – вот они очень часто сами, добровольно, искали «защиты» у ближнего из графов, ну а тот с них налог драл, как шкуру с овец.
Говоришь, это и сейчас есть, особенно на юге? Называется рэкет – делаешь что-то, хоть пашешь, хоть чинишь что-то – и платишь местному дону мафии, чтобы тебя другие доны не ограбили и не убили, а если не заплатишь, так этот дон сам тебя убьет. Ну так у истории законы едины – и все крутится вокруг того, кто работает, а кто ест. Но при Муссолини поутихло, так как он мафию прижал? Так дальше слушайте, и про то скажу.
Из всей благородной оравы кто был самым сильным? Правильно, король. И он тоже хотел идти грабить соседних королей – а как идти, если дома у тебя такой бардак? И он наводил порядок. Хрен бы ему это удалось, он все ж один, а благородных много, часто бывало и так, что короля на голову укорачивали. Но тут очень хорошо вышло с техническим прогрессом – если раньше каждый рыцарь в железе и на коне был как танк, и справиться с ним все одно, что с танком, то когда изобрели порох, наберет король хоть тысячу из простонародья, обучит, как с ружьями и пушками обращаться, «целься, пли!» – и нет рыцарей. И стало вроде порядка больше – хотя вопрос, где больше крови прольется, на десятке малых войнушек или на одной большой. А главное, если раньше все эти графы-бароны были хотя бы заняты делом, пусть и поганым, они ж действительно от чужих графов-баронов людей защищали – то теперь стали они просто знатью, ходили не в доспехах, а в кружевах и париках, и жили уже не в замках со стенами и рвами, а в дворцах-«палаццо». Вот только, вы думаете, они от своих привилегий отказались, с народа три шкуры драть? Ага, щас! И стали они попросту паразитами на теле народа.
Говорите, а как с теми, кто не из благородных, но у кого фабрики, заводы? Ну, положим, среди таких тоже знатных достаточно – но поговорим и о других. Вот ты мне вчера рассказывал, как у тебя в деревне было: ты горбатишься, а земля твердая, как камень, и семян на посев нет – и первый богатей, как там его звали, тебя облагодетельствует, поможет. И семян одолжит, и денег в долг, прикупить что, и лошадь даст. И даже возьмет на себя заботу твой урожай на ярмарку доставить, а то тебе ехать долго, далеко и не на чем. Вот только после окажется, что должен ты ему с процентами за всю эту «помощь» столько, что ни в жизнь тебе не расплатиться! Скажи, вот тот богатей сам-то сеял-пахал? Или жил исключительно тем, что с вас по долгам сдирал? Вот это и называлось у нас «мироед» – тот, кто сам не работает, а из всех, как клоп, сосет!
Так же и на заводе. Что значит «договор» – вот тот мироед, о котором речь шла, он когда твое зерно за гроши брал, а сам продавал, наверное, в десять раз дороже, это честно было? Только разница в том, что свое ты и сам мог отвезти – а на фабрике выбора нет, не этот мироед-владелец, так другой. Кинет он тебе мизер, чтобы ты с голода не помер, иначе кто же работать будет – а сам тобой сделанное вдесятеро дороже продаст, эта разница и называется «прибавочная стоимость». Положит он ее себе в карман и сделает с ней, что хочет – поскольку частная собственность: хоть в карты проиграет, хоть любовнице бриллианты купит.
Говорите, «без собственности нельзя, это же анархия выйдет»? Объясняю еще раз, чтобы понятнее. Вот сапоги на мне – мои. А на тебе – твои. И с этим никто не спорит. Но если, допустим, твои развалятся, и я тебе свои дам, но с условием, чтобы ты мне за каждый день по десять монет отдавал – это уже выходит что-то другое! А ты вот спрашивал, когда советские придут, не будет ли всеобщей коллективизации, «все отобрать, всех в колхоз»? Объясняю: товарищ Сталин сказал, что честно заработанная трудовая собственность столь же ценна, как социалистическая. То есть не будет лишь мироедов – что в деревне, что на заводах. А кто хорошо работает – да покупай ты себе хоть автомобиль, хоть бриллианты, если тебе охота!