А вечерний Рим гулял, веселился, праздновал свободу от тирании дуче. Песни, крики, шум – вот еще маленькая группа людей движется по улице, крича во все горло: «Граждане! Проснитесь, Муссолини арестован, смерть Муссолини, долой фашизм!» Окна домов внезапно ярко освещаются, двери распахиваются, и все в крайнем волнении торопятся на улицу, чтобы обняться и обменяться новостями – группы превращаются в толпы ликующего народа, они срывают портреты Муссолини и всю фашистскую символику на улицах и в помещениях, ломают и жгут любое упоминание о диктатуре фашизма. Помещения фашистской партии разгромлены, а на тех, кто сохранил на отвороте пиджака фашистский значок, немедленно набрасываются с криком: «Долой этого клопа!» Однако же никого не бьют до смерти, а отпускают помятым. Никто из видных представителей павшего режима не пострадал в этот вечер и ночь от народного гнева. Рим праздновал и веселился – как умеет гулять лишь Рим. Кто бывал в этом городе, тот поймет.
И все ждали, что будет завтра! Ходили упорные слухи, что король выступит перед народом и подробно скажет о том, какой будет новая жизнь. Но уже было ясно, что там будет больше свободы – уже было объявлено о свободе слова, собраний, из тюрем спешно выпускались коммунисты и прочие левые. Так что Рим веселился – в уверенности, что это лишь начало, что завтра будет лучше, и для Италии завершится наконец эта война.
Тем более что с русскими нам делить нечего – ну, а англичане… А что англичане – их нет нигде поблизости! Наши храбрые парни воюют где-то далеко в Африке, взяв с британцев достаточную плату за позор Триаполитании сорокового года, так что будет хорошим решением вернуть их домой, заодно подписав с Англией достойный мир. И настанет жизнь, как прежде, может быть, и не слишком сытая, как всегда бывает в первые годы мира, но по крайней мере, никого не убьют и не искалечат. Наконец-то мир – и у победившей стороны не будет к нам претензий, ведь сумела же Италия в ту войну разорвать Тройственный Пакт с Германией, ну в этот раз немного затянули…
А на веселую и беззаботную толпу смотрели эсэсовцы с танковой брони. Немецкие танки появились на улицах Рима еще двадцатого, сначала «тигры» дивизии «фельхернхалле», затем бронетехника 92-го полка. И уже вечером вокруг Ватикана встало оцепление – Достлер, даже не получив на то приказ Вольфа, озаботился, чтобы никто не сумел убежать. Всех впускали беспрепятственно, выпускали лишь после проверки документов. И вместо музыки и смеха палатинские гвардейцы слышали с площади лающие немецкие команды и топот подкованных сапог.
– Ну, что ты думаешь про все это? – спросил в казарме свежепроизведенный взводный-палатинец, в прошлом – лейтенант королевской армии, участник одиннадцатого сражения у Изонцо и битвы у Капоретто, у своего сержанта, в миру – аналитика крупной торговой компании.
– Ничего хорошего, командир, – ответил тот. – Все это сильно смахивает на пир во время чумы.
– Они не решатся, – произнес лейтенант, – не посмеют. Сколько раз уже нас «предупреждали», и что?
– А что, в те разы немцы выдвигали сюда свои войска? – ответил сержант. – Мой отец рассказывал про какого-то своего друга-еврея, уехавшего в Германию в девятьсот двенадцатом, потому что «это та страна, где к нашему народу относятся лучше, чем где бы то ни было». Теперь же слухи, что «Гитлер решил отправить Церковь вслед за евреями», не стихают, как обычно бывает с пустой болтовней, а растут. Что очень тревожно.
– Немцам приходит конец, – заметил лейтенант. – Русские за год с небольшим прошли от своего Сталинграда на Волге – боже, как это по карте далеко отсюда! – до Одера! И весь вермахт, а заодно наши, французы, румыны, венгры, оказались лишь смазкой для их «парового катка». Мой брат был в России и писал, что творили там немцы. А так как русские не прощают зверств в отношении своих, то думаю, на мир с Гитлером они не пойдут. И такими темпами они будут на Рейне уже к лету.
– Тем более что русская веревка этому бешеному ефрейтору уже обещана, – сказал еще один солдат-палатинец из числа внимательно слушавших разговор. – Разве вы не знаете эту историю? Передавали по Би-Би-Си. Когда русские на Севере устроили бойню немецкому флоту, потопили линкор «Тирпиц», а адмирала Шнивинда во главе колонны пленных провели по улице Мурманска, взбешенный Гитлер объявил всех русских моряков своими личными врагами, которых в плен брать нельзя. И журналист Би-Би-Си сумел на каком-то приеме в Москве у адмирала Головко, командующего их Северным флотом, в присутствии Сталина спросить, что он думает по этому поводу? Так русский адмирал в ответ объявил Гитлера врагом всего русского флота и пообещал после поимки утопить в выгребной яме, «дерьмо к дерьму». На что Сталин поправил, что идея хорошая, но Гитлер – враг всего русского народа, а не только флотских, так что его следует повесить после публичного процесса, чтобы никому впредь не хотелось развязать мировую войну.
– Может, Гитлера и повесят, но это не поможет нам, – мрачно сказал сержант-аналитик. – Похоже, что этот бешеный решил под занавес хлопнуть дверью. Ты же видел русский фильм «Обыкновенный фашизм»?
– Я и «Индиану Джонса» видел, – отозвался лейтенант. – Нашим швейцарским соратникам прислали из Женевы, причем уже переведенный на итальянский. Вот только сейчас нам «Брестскую крепость» лучше вспомнить.
– Так ведь это было! – сказал еще кто-то. – И надпись на камне, двадцатого июля. Они там месяц в окружении держались!
– Так то русские, – сказал лейтенант. – Они этих эсэсовцев сейчас на завтрак кушают, целыми дивизиями. Как только до Волги допустили?
– Брестская крепость, – ответил сержант, – драться они и в начале могли, умения не хватало. После научились, и полетели от немцев клочья. Но даже и простое желание драться – это тоже очень много.
– Да ладно, может, и не будет ничего, – сказал еще кто-то. – Договорятся немцы с Папой. Или нам, как это раньше бывало, «почетная капитуляция», крепость оставляем, и на выход, со знаменами, и на свободу, не в плен.
– Ты сам в это веришь? – спросил сержант. – Это когда в эту войну такое было? Для немцев же, кто не ариец, тот вообще не человек. Ты знаешь, что этот же Достлер во Франции творил? А ведь не эсэсовец, генерал вермахта. И солдаты у него такие же. Так что, руки подняв, не спасешься. Сдохнешь в газовой камере – нет, лучше уж с собой немцев прихватить, и то как-то легче!
– В Садах минометы ставят, – сказал только что вошедший солдат. – Вот, значит, что за ящики мы полдня разгружали с армейских складов. Новенькие, в смазке. А мы боеприпасы таскали – вам тут хорошо, за немцами бдить, а всех свободных погнали работать. И еще батальонный просил передать – кто с фаустпатронами знаком, к нему, в расчеты противотанкистов. Во Дворце, в Капелле, в Библиотеке, в музеях суета какая-то, но нас не допускают, там святые отцы сами. А швейцарцы в Садах на старой стене пулеметы поставили, крупнокалиберные браунинги М2. Даже пару зениток откуда-то притащили. Зелень вытоптали, кусты поломали. Кажется, даже окопы роют. Это что ж такое творится?
– Война! – сказал лейтенант. – Значит, и Папа тоже решил. Может, и обойдется.
– Думаешь, все же договорятся?
– Думаю, что папа договаривался не только с немцами! – ответил лейтенант. – И угадайте с двух раз, кто может быть нашим союзником? Кто немцам враг и отсюда недалеко? Если русские начнут наступление…
– Не успеют все равно.
– Зато немцам придется бросить на фронт все. До последнего солдата. Значит, им будет уже не до нас. И если Папа знает – то и армия должна помочь!
– У немцев все равно сила. Это правда, что эти самые дивизии разбили американцев в Португалии? А до того были на русском фронте. У нас же в гарнизоне – сплошь запасные. Необстрелянные, без опыта. Или я ошибаюсь?
– Другого выхода нет, – подвел итог лейтенант. – Или мы будем драться и погибнем в бою, или сдадимся и сдохнем, как скот на бойне. Все просто и ясно. И любое преимущество немцев здесь значения не имеет.
А может быть, все еще и обойдется? И нацисты лишь запугивают, но не посмеют и в самом деле тронуть Папу?
С самого утра еще казалось, что обойдется. Все было как прежде, улицы заполнялись народом, лишь стояла цепь немецких солдат, сквозь которую должны были проходить все желающие войти в Ватикан или выйти наружу. Но в одиннадцать часов, еще задолго до срока истечения ультиматума, на площадь выползли «тигры». За ними появились бронетранспортеры и грузовики с эсэсовцами, у внешней стены Садов развернулись строем штурмовые орудия в сопровождении панцергренадеров.
Немцы планировали занять весь комплекс зданий за полчаса. Они не ждали серьезного сопротивления – ведь против эсэсовцев, закаленных боями Остфронта, были какие-то итальяшки! Те самые потомки римлян, которых в Африке англичане брали в плен десятками тысяч – те же самые англичане, которых наш Роммель бил, имея вдвое меньше войск! Ветераны и африканской кампании, и Остфронта единогласно утверждали, что итальянцы годны воевать лишь против диких эфиопов, а в настоящей войне не более чем балласт. И недаром штаб Африканского корпуса в планировании считал одного немецкого солдата равным пяти итальянским – ну, значит, эсэсовец из отборных частей стоит не меньше десятка! Даже в чисто пехотном бою 500-й парашютный батальон мог бы справиться со всей Папской гвардией – ну, а при поддержке еще двух первоклассных пехотных полков, танков и артиллерии… Да на месте итальяшек не стоит и пытаться, результат сражения заранее известен!
Так что – разоружить охрану, согнать этих баранов в какой-нибудь подвал (после везти их в концлагерь или исполнить здесь?), взять под контроль территорию, особое внимание уделяя архивам. И произведениям искусства, на чем настаивал некий чин из Берлина. Арест всех этих святош с последующим допросом, ради выяснения их иерархии – самого Папу и нескольких персон из особого списка переправить пока в миссию гестапо в Риме. А дальше будет скучное и рутинное занятие – обыски, допросы, вывоз имущества. И Кресты за отличную работу.