После похода к Шпицбергену, стояли в Полярном, ожидая приказа – в Северодвинск, на завод. И состояние корабля беспокойство внушает, при такой интенсивности, из похода в поход, и разговоры были, причем вполне серьезные, что нас собираются на Тихий океан перебросить, когда там против Японии начнется. Подо льдами через полюс, а вот дальше будет огромный гемор, Чукотское море и Берингов пролив, уж очень мелководные они, зато многолетние льды туда нагоняет, даже не торосы, а мини-айсберги, сидящие в воде очень глубоко, так что внизу до дна остается лодке только протиснуться, а уж всплыть в случае чего невозможно никак. В океане подо льдом легче, там и глубина есть, и свобода маневра. Потому командиры атомарин, ходившие этим путем, бывало, в мирное время получали боевые ордена, а то и Героя – и ходили, в подавляющем большинстве случаев, летом, когда льды отступают на север.
Так и нам ожидалось – плановый ремонт с техобслуживанием, и где-то в августе, если, конечно, здесь, на северном театре, ничего не произойдет, выход на восток. Причем база для нас предполагалась не во Владивостоке, а в Петропавловске-Камчатском. Поскольку свободный выход в океан – а японский флот пока что очень силен, не успели пока американцы его проредить. Однако же в наших планах там – и Корея (вся! нет никакого договора о какой-то там параллели), и Южный Сахалин, и Курилы, и даже, возможно, Хоккайдо.
Эти оперативные планы я и обсуждал в Москве, в Наркомате ВМФ. Ну, и некоторые вопросы уже послевоенного кораблестроения – например, иным будет «проект 613» в этой реальности, совсем не копия того, какой я знал. Первое отличие – он гораздо крупнее, размерами приближаясь к «двадцать первой». Поскольку считалось, что будет действовать на более удаленных театрах, и даже в океане, пока не будут готовы атомарины. Что улучшило условия обитаемости, а также позволило разместить в носу не четыре, а шесть торпедных аппаратов. Второе – иная технология постройки. Подлинные «613-е» в этом отношении застряли на полпути, корпуса собирались уже из секций, но проверка швов была гидравлическими испытаниями, а не ренгеном, как у немцев – что не позволяло заранее насыщать блоки оборудованием и кабельным монтажом, а также устанавливать механизмы еще на стапеле. Может быть, это было и правильным решением, учитывая реальные возможности той судостроительной базы – но наше появление изменило ситуацию и тут: именно под наши нужды на Севмаше еще с лета сорок третьего успешно применялись ренгеновские аппараты контроля состояния материала и сварных швов. Третье – оборудование было также иным. Рыбинцы, еще в сорок втором обследовавшие вспомогательные дизеля «Воронежа», сделали чудо: если на первых двух лодках, строящихся в Северодвинске, еще предполагались моторы 37Д, то на следующих предполагался переход на многорядные «звезды». Аккумуляторных групп также было не две, а четыре, как на «двадцать первых». Совершенно другим было и электрооборудование, даже напряжение в сети другое, чем на «катюшах» и «щуках», новыми были гидро– и радиолокаторы, штатно появились «Буси» – приборы управления торпедной стрельбой, адаптированные как к обычным прямоидущим, так и к управляемым торпедам. И развернуть строительство таких лодок предполагалось, после завершения испытаний первых двух и внесения корректив, сразу большой серией – в знакомой мне истории «613-х» построили больше двухсот штук, здесь же, с учетом того, что предполагается задействовать и промышленность будущей ГДР, выйдет уж точно не меньше!
Ждал уже, что скоро домой, на север. И вряд ли мы выйдем в море до Победы – ну нет для нас там целей сейчас! За использование «Воронежа» как лодки-охотника Зозуля втык получил – расход ресурса атомарины дороже еще одного утопшего U-бота, и вообще, чем заняты силы ПЛО СФ? Так что – на север, на север, а затем на восток. И вдруг все завертелось!
Штабу тоже не позавидуешь. Ему ведь все обеспечить надо – чтобы мы, придя в Средиземку, были там не сами по себе, «морской волк», как в самом начале, одинокий охотник. Каналы связи – а это не только расписание радиочастот, надо на берег секретную аппаратуру перебросить, сжатие и кодирование из двадцать первого века – и все меры безопасности, допуски ответственных лиц, и организацию связи. Взаимодействие с нашей авиацией и флотом, который сейчас рвется из Эгейского моря мимо Додеканесов. Оперативная передача нам разведданных и руководящих указаний. Возможность для нас пополнить запас торпед или принять на борт иное снабжение, если возникнет необходимость. База, куда мы можем зайти, совсем уж в экстренном случае. И все это срочно – и если на севере нас уже хорошо знают, то с черноморцами мы не взаимодействовали никогда!
На север я вылетел двадцать второго числа. И не в Полярный, а на Севмаш, чтобы загрузить на борт бригаду техобслуживания (прежде всего, ренген-контроль) и кораблю пройти экстренную диагностику перед походом. Летел я не один, а с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко, у которого в Северодвинске образовались срочные дела. И на десяток пассажиров (кроме нас двоих были еще какие-то командированные на завод и по ведомству Курчатова) и какие-то ящики выделили целый «Ланкастер-Йорк» (слышал, что партию этих самолетов поставили нам англичане за Варшаву), переделанный в транспортник. В общем, летели с удобствами – можно было и поболтать.
– Кончается война, – сказал Пономаренко, – и будет совсем другой фронт. Где вы, моряки и военные, будете внешний рубеж держать – ну с этим вы, в целом, и там, у себя, справились. А мы на внутреннем попробуем, чтобы не вышло никакой перестройки.
– А нового тридцать седьмого года не выйдет? – спрашиваю. – Или сорок девятого, тоже там было, так что три раза тьфу!
– Обижаете, Михаил Петрович! – отвечает Пономаренко. – Конечно, хирургия тоже будет присутствовать, но лишь в самом последнем случае, когда болезнь уже глубоко зашла и иными средствами не лечится. А по норме – упустили мы в вашей реальности задачу воспитания советского человека! Так что подобные Макаренко или Карему Рашу из ваших времен, будут востребованы даже побольше, чем боевые офицеры. Пропаганда, агитация – и строжайший кадровый отбор. Уж точно не будет, как у вас Твардовский написал про дураков, что «и в отставку не хотят – тех, как водится, в цензуру, на повышенный оклад». Но это уже наша кухня. Что же до большего масштаба – вот вы, вашего Гумилева прочтя, так и не поняли, что же к вам попало. А товарищ Сталин понял. Ведь если этносы – это как коллективы, объединенные какой-то общей целью, и «иди сюда, ты нам подходишь», то значит, процессом этногенеза, формированием наций, можно управлять! И разрядить мину национализма, рванувшую под СССР в ваших девяностых, уже сейчас!
Откуда, например, в вашем времени взялся украинский национализм, уж давили мы его, давили? А это гнида Шухевич придумал – «героям – слава». Мразь, что в схронах сдыхала, была в его плане не более чем расходным материалом – в подтверждение мифа, что была такая украинская идея, за которую умирали «лыцари». И вот, активных боевиков передавили, как тараканов – а легенда осталась. И так и передавалась из поколения в поколение, и что немаловажно, уже по всей Украине, а не одной Галиции. И чуть ослабло – миф вылез, ожил и стал идеей. Гнусной идеей, фашизмом пованивающей – ведь выходит тогда, что лишь галичане «щирые», ну а прочие тогда кто? Но не было другой. И не было такого этноса – «украинцы»! Запорожские казаки по отношении к ним – это как карибские флибустьеры перед современным населением Кубы, Ямайки, да хоть Мексики. Не было ведь такой общности, «иди сюда, с нами, к одной цели», и чтобы общее для малороссов, донских казаков, жителей Крыма, киевлян с полтавчанами, одесситов (ну это отдельный разговор!) и галичан! При СССР эта общность, всех объединяющая, была – но как раз советская! И когда в Киеве решили поиграть в самостийность, то другой идеи, кроме как «героям – слава», просто не оказалось! Ну и приятно, конечно, было всяким там юлечкам считать, что они – великая нация, а прочие унтерменши! Под эту марку любой бред пройдет – что про великий народ древних укров, что про украинского князя Владимира, крестившего Русь.
Так не будет теперь легенды. И потому, что не будет никогда Галиция – Украиной; всячески подчеркивается, что это разные нации. И пусть орут «героям – слава», ну а Киев лишь плечами пожмет: мы-то тут при чем? Ну и глупость мы сделали в той истории, из Львова и вообще с Галичины и Волыни выселив поляков и евреев. Теперь никто их не тронет – и легенда будет против бандеровцев работать, помнят ведь во Львове июньский погром сорок первого года, как в Киеве Бабий Яр!
Аналогично, что Карельскую ССР сделали автономной – это правильно. Но отчего дальше не пошли – ну зачем нам целых три этноса в Прибалтике? Целых три коллектива «иди сюда, к нашей цели» – к какой? Это не этносы, а, по терминологии Гумилева, конвиксии, то есть некие общества со схожей культурой, и никак иначе! Так зачем им считаться союзными республиками – ясно, что поначалу было неудобно, ну а сейчас в самый раз, особенно после того, как значительная часть населении там показала к немцам лояльность. Довольно там и одной Прибалтийской Федерации, причем урезанной территориально – ну отчего это Двинск стал называться Даугавпилсом? Аналогично предполагается и в Заказказье, и в Средней Азии – нет там этносов, и не нужны они там нам совершенно! Изменил товарищ Сталин свое мнение, что всякий национальный прогресс – это благо.
– А как же новообретенные? – спрашиваю я. – Слышал, что предполагается Словакию в СССР включить. Да и здесь, на севере – Нарвик чем считаться будет?
– Областями Советского Союза, – серьезно отвечает Пономаренко. – С некоторыми культурными отличиями вроде языка. Но чтобы все живущие там прежде всего чувствовали себя гражданами СССР, обязанными ему служить. Пока мы будем сильны, это будет не в тягость, а в радость. И опустятся различия, даже в собственных глазах, до уровня конвиксий, как им и положено быть.
О многом еще поговорить успели. Благо шум от моторов такой, что рядом сидя, еще слышно нормально, а поодаль сидевшим ничего не разобрать, так что можно беседовать, не стесняясь. И летел Пономаренко в Северодвинск, потому что, как я понял, что мы на Севмаше творим, это не просто флот будущего, но и «пилотный проект», как бы сказали в 2012-м, по формированию нового советского человека! Кадры там уже работают, свежеобученые и подобранные макаренки и сухомлинские, пропаганда идет на качественно ином уровне… и новая контора развернулась, именуемая в разговоре «инквизицией» – нет, что вы, никого не сжигаем, а лишь, как там у Льва Толстого, «ничему хорошему не помешаем, а дурное не доз