В Генуе, всемирно известные верфи «Ансальдо», где строилась большая часть итальянского флота и сейчас стоят линкоры «Рома» и «Имперо» (оба достались нам в целости, немцы взорвать ничего не успели) и авианосец «Аквила». А наша Третья Гарибальдийская расположилась частью там, частью в Специи. Красные флаги над боевыми кораблями, красные ленточки и повязки у матросов – ну прямо Кронштадт семнадцатого года! Разговор есть, что нас собираются переформировывать в морскую пехоту – для будущих десантов на Корсику, Сардинию, Сицилию, Мальту. Но что очень любопытно мне: точно знаю, что прибывает вся наша рота, подводный спецназ СФ. Значит, по прямому профилю предстоит работать, встретиться под водой с людьми Боргезе? В Специи как раз «Чезаре» стоит, который в иной истории «Новороссийск». Знаю, что был этот подводный князь откровенной сволочью – в его «соединении МАС» идеологией был самый черный фашизм. Скорцени у меня в списке уже есть, теперь и Боргезе упокоить? Да ведь и у немцев «соединение К», их подводный спецназ, уже есть!
А вот опыт наш – вряд ли. Так что мы, как пионеры, всегда готовы!
Лючия, галчонок, ну не в моем ты вкусе (хотя этого я тебе не скажу). Просто будет завтра приказ возвращаться – и не увидишь ты меня больше. Ну а что было между нами тогда – так моральный кодекс бойца советского спецназа монашества не включает. Да и черта с два мне разрешат на иностранке жениться. И не приживешься ты у нас, цветок теплолюбивый – знаешь, какие морозы там зимой? Нет, белые медведи по улицам не ходят, а вот снег есть, и много. И кухня у нас непривычная.
Ну не плачь! Я же пока еще здесь.
Берлин, Принц-Альбрехтштрассе, кабинет рейхсфюрера СС, 6 марта 1944 года
– Ну здравствуй, Руди! Прочел твой доклад. Ты понимаешь, что если бы ты не был моим другом, то я приказал бы немедленно арестовать тебя за пораженческие настроения?
– Я всего лишь назвал вещи своими именами, Генрих. Или ты предпочел бы сказки о том, как все хорошо, когда русские ломились бы уже в твою дверь? Ватикан был даже не преступлением, а ошибкой. Боюсь, что последней – совершить еще одну мы просто не успеем.
– Жаль Карла. Кто ж знал, что эти трусливые итальянцы ради своего Папы способны на такое? Мы явно их недооценили.
– К чертям итальянцев! Самое страшное, Генрих, что мы сами убили свой последний шанс. На то, что удастся заключить мир, пусть даже капитуляцией, как в ту войну – но перемирие будет объявлено на рубежах, где стоит наша армия, у нас останется своя территория. Шанс был дохлый – но теперь нет и его. Никто не будет с нами разговаривать, пока не сотрут в порошок, и лишь после объявят выжившим свои условия. Даже бежать некуда – для Аргентины, Бразилии, Уругвая мы теперь враги. А наш ефрейтор, узнав про то, лишь сказал: «Отлично, у малодушных отныне нет соблазна изменить – остается или победить, или умереть».
– Надеюсь, что ты понимаешь, Руди, мы солдаты и обязаны исполнять свой долг. Пока жив наш фюрер.
– Я это понимаю, Генрих. Очень хорошо понимаю.
– Как тебе удалось так легко провернуть дело в Генуе?
– Психология, Генрих. Люди всегда с большой охотой верят тому, во что им хочется верить. А уж любой политик желает, чтобы его считали сильным и влиятельным. Этим, кто объявили себя «правительством», было настоящим бальзамом на душу услышать, что в их распоряжении тяжелый крейсер. После того, как ни одна дивизия, ни один корабль даже не двинулись в ответ на их приказы, вопреки всем обещаниям командиров.
– Однако же ты рисковал, Руди. Самовольно поднять на военном корабле Еврорейха неизвестно чей флаг – это серьезное преступление. Не завершись твоя авантюра успехом… И вывод боевой единицы, пусть даже временный, из состава флота…
– Генрих, ты отлично знаешь, что еще после убийства нашего «берсерка» Тиле с французских кораблей выгружен весь боезапас, кроме зенитного. Снаряды главной и противоминной артиллерии, торпеды, даже стрелковое оружие экипажа – все это хранится на берегу под нашим караулом, так что назвать французов полноценными боевыми единицами никак нельзя. И у меня физически не было времени на долгую игру – результат был нужен немедленно. В то же время я не мог привлечь кого-то из итальянцев – велик был риск утечки информации. Ну а французы в Генуе были чужие. И так уже пришлось разыграть «захват корабля группой патриотичных итальянских офицеров», среди которых, если честно, не было ни одного итальянца. Ну, а тряпку на мачте можно было стерпеть одни-двое суток. Глупцы поверили и попробовали связаться – дальше было дело техники. И в завершение – предложение всей компании: или подвергнуться суду военного времени по обвинению в государственной измене, или полное и искреннее сотрудничество. Впрочем, наиболее интересных я изъял – протоколы их допроса в папке, приложенной к докладу.
– Прочел. И думаю, не поторопился ли ты? Если британцы так жаждут влезть в Италию – пусть бы их люди вступили с русскими в конфликт?
– К сожалению, таких указаний я не получал. И теперь уже не переиграть.
– Ладно, старый друг. Сейчас я хочу поручить тебе еще одно дело. Генуя показала, что оно тебе вполне по силам.
– Что на этот раз?
– Еще один заговор с целью убийства нашего обожаемого фюрера.
– Кто? Есть улики?
– А вот это, дорогой Руди, ты мне и предъявишь. Предупреждаю, что положение очень опасное – вдруг заговорщикам удастся осуществить свое гнусное дело? Что ж, тогда нам останется лишь отомстить, чтобы никто не ушел от возмездия. Предполагаю, что все мерзавцы из верхушки армии – эти генералы спят и видят, как после берут власть и расправляются с неугодными им. Ты хорошо меня понял?
– Один вопрос, Генрих. Месяц назад, в этом же кабинете ты говорил мне противоположное. Что мы никоим образом не заинтересованы в…
– Это было до Ватикана, Руди. Кто ж знал, что на нас ополчится весь мир? И теперь наш лично шанс спастись – лишь если кое-кто умрет.
– Критический срок исполнения?
– Чем раньше, тем лучше. Пока Германия еще не стерта с географической карты. А это неизбежно случится, когда русский каток двинется с Одера дальше.
– Станут ли русские с нами разговаривать? И что мы можем им предложить – кроме того, что они могут взять сами?
– А это уже не твоя забота, Руди. Ты только сделай свое дело – и поверь, что Германия тебя не забудет!
«Не забудет, – подумал Гиммлер, когда за Рудински закрылась дверь, – войдет твое имя в анналы истории, только вот в каком качестве? Ты уж прости, старый приятель, но в таком деле свидетелей оставаться не должно!
И с чего ты решил, что мы будем договариваться с русскими? Британцы с янки очень не хотели бы отдавать Сталину Европу, но любое соглашение с фюрером для них – это потеря лица! Что ж, в этом вопросе мы охотно пойдем навстречу. Что выберут англосаксы, если мы предложим им альтернативу: или наша односторонняя капитуляция перед ними, или русские орды первыми войдут в Париж? И что останется Сталину, когда на Одере встанут уже британские томми?
А ты, Руди, не обессудь. Ты был настоящим другом и очень ценным инструментом. И я никогда не стал бы, при ином раскладе… но уж очень крупная игра идет, так что прости».
Гиммлер не был бы так спокоен, если бы узнал, о чем в эту минуту думает группенфюрер Рудински: «Считаешь меня всего лишь исправным служакой, Генрих? Что ж, служакам тоже хочется жить. И в твоем плане не учтена одна важная деталь – мой контакт с русскими. А потому, возмездия не будет! Вопрос лишь технический: русские настаивают, чтобы ефрейтор был передан им живым».
Вместо эпилога. Берлин, рейхсканцелярия, 7 марта 1944 года
– Мерзавцы! Трусы! Мне не нужны ваши оправдания! Мне нужна лишь победа! Отчего русские еще не сброшены в Одер? Манштейн, вы дурак или предатель? Я дал вам все самое лучшее, что еще осталось у Германии! Если верить вашим докладам, то вы успели уже дважды уничтожить всю русскую армию, так с кем вы там воюете, черт побери? А вас, Гудериан, я назначил начальником ОКХ в надежде, что ваш полководческий опыт принесет нам успех – как вы можете даже задумываться о возможности сдать русским Берлин?! Что это – глупость или измена?
– Мой фюрер, если русские начнут наступление такой же силой, как на Висле, мы их не удержим. Наш единственный шанс – это навязать маневренное сражение на своей территории, когда у противника будут растянуты коммуникации и мы будем локально сильнее. Но для этого нужно большее пространство, чем пятьдесят километров от Зеелова до Берлина. Причем Берлин должен будет превратиться в осажденную крепость, даже в полном окружении связывающую значительные силы русских. И когда славянские варвары будут измотаны, мы нанесем решающий массированный контрудар. Здесь приведены все обоснования и расчеты. Стоя в обороне, мы неминуемо проиграем – русские показали, что они хорошо умеют взламывать самые сильные рубежи.
– А Зеелов показал, что они научились и искусству подвижной войны. Вы утверждаете, что ваш план принесет успех? Хорошо – но тогда я останусь здесь! И вы все, вместе со мной – если, по вашим утверждениям, «крепость Берлин» неприступна!
– Мой фюрер, мы как верные солдаты Германии подчинимся любому вашему приказу. Но смею заметить, что управлять всеми вооруженными силами рейха из окружения невозможно! Также и вы гораздо лучше воодушевите германский народ к сопротивлению русскому нашествию, находясь, например, во Франкфурте-на-Майне!
– Что ж, я подумаю. А чем вам не нравятся Штутгарт, или Бонн?
– Мой фюрер, Бавария находится под угрозой русского вторжения! А северо-западные земли подвергаются наиболее интенсивным американским бомбардировкам. Полагаю, что даже временная столица Германии должна быть равноудалена от этих опасностей.
– Вы понимаете, что если ошибетесь, то смертный приговор вам подписывать буду уже не я, а русские?
– Мой фюрер, Варшава в тридцать девятом держалась в осаде двадцать дней. Поскольку германская армия гораздо боеспособнее каких-то поляков, то смело можно рассчитывать, что Берлин продержится три месяца. При условии что будут в достатке боеприпасы и продовольствие – об этом надо подумать уже сейчас! И хотел бы заметить, что если мы хотим встретить русское наступление полностью готовыми, с точки зрения управления войсками, то начать передислокацию высших учреждений и штабов надо уже завтра!