Папа погрузился в молчание. Затем сказал:
– Что ж, сын мой, все в Его руках. И те, кому суждено будет погибнуть в этой святой войне не поколебавшись в истинной вере, тотчас же вознесутся на небеса.
«И это случится раньше, чем ты полагаешь! – подумал Рудински. – Впрочем, если Германия теряет своих солдат, чего стоит жизнь этих святош?»
Ведь согласно документам, завтра утром Санто-Стефано покинет вовсе не папа! А совсем иное, не слишком значительное лицо – находящееся здесь же, в этой тюрьме, близкого возраста с Пием и даже схожее внешне. Подходящих кандидатур было целых три, кому-то из них повезет сыграть роль папы – на одни сутки. Ну, а после – итальянские инсургенты предпримут попытку освобождения папы, но охрана, получившая самый строгий приказ (к которому Рудински не имел никакого отношения), расстреляет всех узников. Повстанцы самые настоящие, подогретые разговорами о страданиях папы, целая сотня их прибыла на Вентотене под видом родственников, торговцев. И по достовернейшим сведениям, акция назначена на следующую ночь – впрочем, агенты гестапо, сыгравшие роль провокаторов, проживут после очень недолго. Также и папе в Италии придется пережить еще одну смерть – конечно же, лишь по документам. Ведь может же этапированный на континент арестант умереть при допросе? Конечно, виновные в столь грубой работе будут строго наказаны. И кому какое дело, что некто, уже с французским именем, после будет отпущен «за недоказанностью», даже в гестапо случается такое. А он, Рудински, будет чист перед всеми сторонами!
Сначала погас свет, затем началась стрельба – и быстро завершилась. На бой не похоже! Быстро одевшись, Рудински ждал прояснения ситуации вместе с Вурцером, комендантом гарнизона. Еще в доме были, на этом этаже, взводный-штурмфюрер, радист и ординарец, и внизу пятеро солдат – все хорошо вооружены, в прочном каменном доме, и еще полтора десятка солдат в казарме рядом, столько же в патруле по острову и столько же в Цитадели. Было достаточно, чтобы отбиться даже от сотни повстанцев, высадись они на остров сейчас. Так что никто из господ офицеров не беспокоился.
Свеча на столе давала мало света. Все произошло в короткий миг – вдруг распахнулась дверь, и в комнату влетело что-то низкое и темное, в первый миг Рудински принял это за большую собаку. Но Вурцер полетел на пол и не шевелился. Еще одна тень возникла у входа – это все же были люди, но двигались непривычно, даже не по-человечески, в полном молчании, и лица их имели странный вид (ну не видел никогда Рудински очков-ноктовизоров). Зато сразу вспомнил страшные рассказы, слышанные им когда-то на Севере и под Петербургом. Ужас Восточного фронта – те, кто приходят ночью, с волчьими глазами, кого нельзя увидеть и остаться в живых! Но если это русские – тогда еще не все потеряно! У меня с ними договор!
– Я прошу доставить меня к вашему командиру!
– Герр Рудински? Что вы здесь делаете?
Этот чертов Вурцер! Какого черта он стал изображать из себя героя? Он должен сейчас быть на месте Рудински, у ворот Цитадели. Ведь Рудински, старый опытный полицейский, начавший службу еще в кайзеррайхе, избежал таким образом окопов той Великой войны, шуцманов на фронт не брали. После бывало всякое – но все же преступники Германии никогда не были организованы по-военному, не вели правильных боевых действий, не имели тяжелого армейского оружия. И потому Рудински, считавший своим главным оружием аналитический ум, испытывал страх, перебегая всего полсотни шагов от дома коменданта до казармы, а затем к воротам. Это было бы делом для Вурцера, провести русских внутрь – но этот кретин, когда очнулся, стал выкрикивать проклятия и лозунги наци, русским это быстро надоело, и Вурцеру просто свернули шею, как курице, одним движением, в полсекунды. И русский, который сделал это, тотчас обернулся к Рудински и сказал абсолютно спокойно:
– Ваш выход, господин группенюрер. Да вы не бойтесь – пусть лишь откроют, а дальше внутрь пойдем только мы.
Сколько же тут русских? К двоим, что были наверху, при выходе из дома присоединились еще двое, возле ворот откуда-то возникла еще одна пара. И они совершенно не беспокоились за свой тыл – значит, ни в казарме, ни на открытом месте уже не осталось живых немецких солдат? Вот, значит, какие они, те, кто приходит ночью – всего лишь хорошо подготовленные бойцы, ну если добавить очки, в которых можно видеть ночью так же, как днем, удивительно компактные рации у каждого из бойцов и бесшумное оружие – не только пистолеты, но и автоматы, и снайперские винтовки. И совершенно невероятная выучка – будучи знаком с подготовкой спецподразделений германской армии, Рудинский должен был признать, что у этих русских иной уровень, иное качество – в принципе, случалось видеть и таких отдельных уникумов, но чтобы целую команду, обученную работать во взаимодействии, причем явно по какому-то уставу – в действиях русских все же просматривались типовые, повторяющиеся приемы. Будто они явились со следующей Великой войны – разница между стандартной подготовкой, даже егерей, была как между «Бранденбургом» и льежскими неудачниками четырнадцатого года[88].
– Кто там?
Наконец-то решились, идиоты! Рудински назвался и потребовал открыть. На острове итальянские бандиты, они гонятся за мной. Быстро впустите!
Секунду за дверью было тихо, затем щелкнул засов. Если ефрейтор откажется впустить старшего офицера и тот погибнет, то при последующем расследовании солдаты, бывшие свидетелями, о том непременно доложат, и тогда штрафной батальон Остфронта будет для виновного самым мягким наказанием. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы можно было протиснуться одному. И наверняка вход держат под прицелом.
И тут русский, кто был ближе всех, что-то бросил внутрь. Даже сквозь щель захлопнутой двери показалось, что там зажглось солнце. И по ушам ударило так, что казалось, не выдержат перепонки. А затем двое русских оказались уже за воротами, и крики сразу прекратились, и выстрелов не было ни одного. Когда Рудински наконец вошел, он увидел трех мертвых немецких солдат. Итого за воротами в цитадели осталось пять или шесть живых немцев – для четверки русских дьяволов, работы на несколько минут! Наверху раздалось несколько суматошных выстрелов, протрещал автомат, затем кто-то заорал и оборвался. А еще через десяток минут один из русских вернулся.
– Порядок, – сказал он, – немчуры живой не осталось. Но на всякий случай Финн наверху, с пулеметом. Пошли, герр как тебя там – покажешь, который тут папа.
Эти русские, с какой же войны они пришли? Даже теперь, когда «все чисто», как сами сказали, перемещаются по коридору лишь поочередно – один занял позицию, внимательно смотрит и готов стрелять, второй передвигается к следующей точке, причем рваными, неравномерными движениями, и в почти полной темноте и тишине. Их всего двое, а где же остальные? Наверное, обследуют территорию и здания, и если из гарнизона кто-то еще уцелел, упокой господи их души – у простых солдат нет ни одного шанса протих этих беспощадных ночных убийц. Герр Рудински во Франции уже видел бесшумные «стэны», взятые у бойцов Сопротивления – именно спецоружие, один-два ствола на всю группу, и пистолет-пулеметы с прицельной дальностью в полсотни шагов, а не снайперские винтовки с ночной оптикой, да еще стреляющие очередями[89]. И как с такими дьяволами воевать – если нет своих такого же уровня?
Дверь в камеру папы открывал Рудински – поскольку русские, увлеченные своей игрой в войну, вручили ему ключи. И именно Рудински первым предстал перед святым узником, хотя кто-то из русских тут же возник за спиной, но не вмешивался в разговор.
– Ваше святейшество, я исполняю свое обещание. Вы свободны.
Пий Двенадцатый никакой благодарности не показал. Взглянул на немца, как показалось, очень озлобленно, молча встал и направился к выходу. И нарушил молчание, лишь увидев трупы охранников в административном корпусе. Что происходит?
– Вам, ваше святейшество, было предложено убежище на советской территории, – ответил главный из русских на ужасном итальянском, даже на слух Рудински. – Поскольку вы его не приняли и попали в неприятности, то не возражайте против нашей помощи сейчас.
– А он? – папа взглянул на Рудински с подозрением и очень недружелюбно.
– Считайте его представителем Свободной Германии, – ответил русский. – Однако давайте продолжим беседу в более безопасном месте. Ваших товарищей по заключению вывезем тоже.
Рудински едва сдержал усмешку, глядя, как русский, не хуже образцового германского фельдфебеля, строит выпущенных из камер святых отцов, мешая итальянские и русские слова:
– Не толпись, не суетись, в колонну по два, твою мать, вы тут все сдохнуть хотите – или исполнять наши приказы быстро и точно, кто не хочет дождаться очень злых немцев. Колонну по два, я сказал, отставить разговоры – ничего, не марш-бросок в полной выкладке, а всего лишь к берегу спуститься, быстро марш!
Русские постоянно куда-то исчезали и появлялись, одновременно в поле зрения не было больше двух пар. Освобожденных, не считая папы, было двадцать три человека, в их числе четверо офицеров-палатинцев. У пристани уже ждали надувные резиновые лодки с моторами, пять штук, такие же, как на немецких субмаринах. Тут вышла заминка на несколько минут, затем подошла еще одна лодка, большего размера, уже с каким-то грузом. Русских оказалось всего пятнадцать, из них семеро были матросами, вооруженными АК – очевидно, они привели лодки с пока невидимого в темноте корабля. В большую лодку сели трое «ночных убийц», все матросы, папа и Рудински; в прочие же грузились по одному из диверсантов, и бывшие пленники.
– Весла разбирайте, святая братия! Пока от камней не отойдем, мотор запустить нельзя, винт можем обломать. Гребите, гребите – жить хотите, научитесь! Шевелитесь, от графика отстаем!
Огня не зажигали, ну разве что несколько раз с большой лодки, идущей впереди, мигнули синим фонариком, когда кто-то отклонился от курса. Море было не очень спокойным, все успели промокнуть – но эти волны не были опасными. Громада острова Санто-Стефано оставалась за кормой, Вентотене был точно за ним, но виден был свет прожекторов на воде, хотя сами огни оставались скрыты – наверное, там слышали стрельбу. Затем, как показалось, донесся звук взрыва, и еще один.