Вечером сумел с Паолой переговорить, первая моя походная любовь здесь – рослая, фигуристая, синеглазая блондинка, типаж скорее скандинавский, чем итальянский. Спросил:
– Что тебе Лючия сказала, что ты от меня бегаешь?
Ответ услышал, выпал в осадок. Оказывается, всего лишь: «Еще раз возле него (то есть меня) увижу – вылетишь из Третьей Гарибальдийской, и только домой, ни один командир тебя в свой отряд не возьмет». А поскольку папа объявил, что убивать немцев или помогать другим их убивать, это во спасение души – и чем больше, тем вернее спасешься! – то все наши гарибальдийцы отмечены святым благословением, за это и после войны будут ценить и уважать.
– А быть изгнанным из рядов защитников Веры – это такой позор, все будут как на падшую смотреть. И никогда себе хорошего мужа не найду, не согласится никто!
Идейность прямо как у нас коммунизм! А если тот же папа завтра объявит нас проклятыми безбожниками? И рассобачимся, как с югославами в истории «там»?
На фронт бы скорее! И подальше, чтоб почтальон свихнулся, нас разыскивая. Хоть на Тихий океан, когда там с самураями начнется. Тем более давно мечтал себе настоящую японскую катану раздобыть.
Подводная лодка К-25. Специя, Италия, 27 марта 1944 года
У входа в медизолятор бдили двое бойцов роты подводного спецназа. Вооруженные, к опасению Князя (корабельного врача Святослава Князева), – а вдруг случайный выстрел, а уж бой тут вести не дай бог. Что, с одним фрицем, в годах уже и безоружным, так справиться не сможете?
– Обижаете, тащ капитан-лейтенант, год на фронте, с оружием обращаться умеем. Чай, не новобранцы вчера из деревни. А по уставу положено именно так.
Комиссар госбезопасности 3-го ранга Александр Михайлович Кириллов приказал отпереть дверь. Вошел, обратился к пленнику, сидящему на койке:
– Как вы себя чувствуете, герр Рудински? Есть ли просьбы, замечания?
– А как еще я должен себя чувствовать, напрасно теряя время? – огрызнулся Рудински. – Вам я свои пожелания уже передал. Свяжитесь с вашим начальством, и пусть уже оно передаст в Москву, по указанному «адресу». Дальнейшее – не в компетенции корабельного контрразведчика.
– Тут вы ошибаетесь. Мои чин и должность соответствуют вашим – коль не верите, вот, могу удостоверение показать. Кстати, где вы так хорошо изучили наш язык – насколько мне известно, русских предков у вас не было, по крайней мере в ближайших поколениях?
– Скажем так, перед войной одно время был плотно связан с Гумбольдтовским институтом. И пришлось общаться с вашими эмигрантами, принадлежащими ко двору «государя императора» Николая Третьего[91].
– С вашей стороны было очень опрометчиво считать главными «экспертами» по нашей стране тех, кто оставил ее двадцать лет назад. И к тому же не беспристрастных в своих оценках.
– Могу ответить, как иные из наших военных – чего еще ждать от сумасшедшего ефрейтора? Комиссар ГБ 3-го ранга – это, насколько я понимаю, по армейской мерке, генерал-лейтенант? Если Сталин в прошлогодней реформе чинов сохранил вам преимущество перед армией на две ступени.
– Что поделать, наша служба и опасна и трудна, и как будто не видна, то есть куда менее почетна.
– Но насколько мне известно, НКВД и ГРУ у вас совсем разные конторы. А господин Кертнер…
– В момент разговора с вами в Риме исполнял наш заказ. Поскольку, вы согласитесь, что это вопрос больше политический, чем военный? А пару часов назад я получил из Москвы, с фельдкурьером, материалы по вашему и нашему делу. И дозволение товарища Берии принимать решение самостоятельно. Итак, я внимательно слушаю вас, герр группенфюрер.
– Что ж. Я оказался на острове, потому что действительно собирался вывезти папу, как приказал ваш человек в Берлине. Но ваши люди оказались быстрее.
– Положим, у нас не было полной уверенности, что вам по силе выполнить обещанное. Ну, а получив в свое временное распоряжение этот корабль и лучшую в мире спецгруппу, имея цель в пределах досягаемости, глупо было не попробовать самим.
– Но моим предлогом для возвращения в Италию было не это. В настоящий момент я, являясь особо доверенным лицом Гиммлера, выполняю его секретный приказ. Раскрыть заговор в среде военных с целью убийства фюрера. Причем предположительные фигуранты мне уже указаны, списком – и любопытно, что среди них исключительно те, кого можно заподозрить в прорусских симпатиях. В личной беседе со мной рейхсфюрер намекнул, что весьма вероятно, это преступление удастся, и нам надлежит лишь отомстить за него. Выводы сделаете сами, или подсказать?
– Да уж куда нам, сирым и убогим… Гиммлер решил слить Германию британцам?
– Вот тут конкретика мне неизвестна. Но знаю, что есть канал связи в Швейцарии – год назад мы пытались найти с вашими союзниками общий язык по поводу Полярного Ужаса, этого самого, на борту которого я нахожусь, – и расследованием этого феномена я занимался тогда. Но возможно, есть и другие – так что кого, куда и о чем конкретно отправили договариваться с англосаксами, сказать не могу.
– Кстати, что известно в рейхе про подводную лодку К-25?
– Специалистам известно, что это все же корабль, а не нечто сверхъестественное, во что верят многие, даже в кригсмарине. Но остается загадкой, как вам удалось добиться столь невозможных боевых качеств, особенно с учетом вашего отставания в химических технологиях. Знаю, что мой доклад вызвал усиленное внимание к разработке так называемого «крейслауф-двигателя» для субмарин, дизеля, или даже турбины замкнутого цикла, но результаты пока более чем скромны. Также мне известно, что в Торпедном бюро были проведены аресты, поскольку установлено, что торпеды, применяемые К-25, сходны с нашими «цаункениг». Но все попытки установить истину с помощью нашей довоенной агентуры полностью провалились. Еще полгода назад очень большие надежды возлагались на программу «Нибелунги». Но похоже, что результатами ее сумеют воспользоваться в лучшем случае англосаксы, а не мы.
– Что за «Нибелунги»?
– Широкая вербовка ваших людей на занимаемых вами территориях, прежде всего граждан СССР, особенно перспективными считаются прибалты и уроженцы Галиции. Также проводится и в лагерях военнопленных. Предполагается, что эти люди после будут призваны в вашу армию, привлечены для работы в военной промышленности, а кто-то и сделает карьеру, даже в вашем госаппарате. А после с ними выйдут на связь, использовав для разведки, диверсий, да просто как «агентов влияния». Лояльность этих людей обеспечена – их сотрудничество с нами, если вам о том станет известно, это приговор[92].
– Вы понимаете, что подобные обвинения против советских граждан требуют доказательств?
– К сожалению, у меня нет точных сведений. Но я могу указать, кто ими располагает, и где искать. Включая списки этих, завербованных.
– Да, будем благодарны. Это все?
– Нет! Есть гораздо более срочный и важный вопрос. Мне необходимо попасть обратно в рейх. Это и в ваших интересах тоже. И как можно скорее, пока у меня есть шанс замести следы.
– Поясните.
– Я имею выход на реальный, а не мнимый заговор. И фигуранты его, в числе которых например, сам фельдмаршал Роммель, слушать будут только меня. В то же время кое-кто из этих людей включены в список рейхсфюрера. Если я исчезну, велика вероятность, что назначенный моим преемником их изымет – а в гестапо трудно молчать. Вы хотите, чтобы германские войска на Одере дрались против вас с фанатичным упорством, ожидая пока их сменят англосаксы?
– А какой вам интерес?
– А вы думаете, в таком деле оставят живых свидетелей? Когда я буду рейхсфюреру уже не нужен.
– Ну так оставались бы у нас. Через пару дней вы будете в Москве, где с вами очень рады будут побеседовать серьезные люди.
– Осмелюсь просить вас отложить это на время после капитуляции Германии. У меня на то есть достаточно важные причины. Во-первых, моя семья – вряд ли они тогда отделаются концлагерем.
– Вы могли пропасть без вести на Санто-Стефании. Погибли в бою, тела не нашли.
– Вы прекрасно знаете, что в случае людей нашего ранга в первую очередь предполагают плен как наиболее худший вариант. Если нет прямых доказательств иного. Но даже если так – жену, положим, не тронут. А что будет с сыном? Я как раз собирался перевести мальчика в безопасное место, под свое крыло.
– Насколько нам известно, вашему «мальчику» уже двадцать девять лет, и он в чине обер-лейтенанта. Да еще и успел побывать на Восточном фронте.
– И после ранения под Москвой переведен во Францию. В преступлениях против вашего населения не был замечен. И он никогда не был фанатичным наци – и служит в армии, а не в СС.
– Вы понимаете, что если окажется, что ваш сын расстреливал советских военнопленных или сжигал русские деревни вместе с людьми, то он должен будет понести наказание?
– Я за него поручусь!
– Хорошо. Но вы сказали «во-первых». Есть еще причина?
– Можете мне не верить, но я действительно люблю Германию. И считаю, что сейчас как раз тот случай, когда быстрая капитуляция будет во благо, во избежание лишних разрушений и жертв. Вам тоже, кстати, будет выгоднее, чтобы заводы достались вам целыми, а города не были похожи на Варшаву. А так будет, если Германия станет полем боя уже между вами и англосаксами.
– Вы имеете сведения, что союзники намерены нарушить свой долг?
– По крайней мере, достоверно знаю, что здесь, в Италии, они вели против вас грязную игру. И могу передать вам документальные подтверждения. И указать на возможных свидетелей, если, конечно, они не успели сбежать. А также сообщить все, что мне известно об активно ведущемся сейчас американском проникновении на итальянский юг, используя связи мафии. Предполагается, что Неаполь и Сицилия восстанут против нас, но и против вас тоже. А высаженные американские войска – поддержат. Мне самому приходилось допрашивать пойманных инсургентов, и они кричали мне в лицо: «Завтра придут янки и вышвырнут и вас, и коммунистов ко всем чертям!»