Да, Горбачев, Ельцин и прочие были мерзавцами и предателями, но писал еще Маркс в «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»: не может быть такого, чтобы один мерзавец сбил с пути целую нацию, если нация не была готова его принять! Не было идеи – вернее, идея социальной справедливости, наверное, не утратит актуальности и в двадцать первом веке – но не было уже ни программы, ни организации, ни личности, чтобы эту идею вести, а партия в идейном смысле превратилась в клику начетчиков, о которых предупреждал Ленин: «выучить одни лозунги, не зная ни теории ни практики». И он, Сталин, если честно признаться, был лишь хранителем идеи, но не ее творцом. Он умел держать штурвал на курсе, не понимая, что курс уже не совсем отвечает изменившемуся миру. А потомки просто закрепили руль и ушли пьянствовать в каюту. И корабль разбился на камнях – когда окончательно потерялись ориентиры, маяки, и никто уже не понимал, куда плыть и зачем. И он, товарищ Сталин, был в этом тоже виноват – хотя не решился бы сказать этого никому, – потому что сам выбросил за борт всех, кто посмел хоть чуть усомниться. А что будет, когда он уйдет?
И как отличить смену курса, вызванную новыми условиями, от злостного оппортунизма? Уже упомянутый «антисоветский коммунизм» после даст ядовитую ересь «еврокоммунизма». И плюньте в лицо тому, кто говорит, что в спорах рождается истина – может быть, это и имеет место в академических беседах научных светил, но в политике цель всегда – ошельмовать оппонента перед массами, смешать его с грязью и добиться результата, нужного тебе. А ведь выход есть!
Что там говорил товарищ Грамши о «бархатной революции»? И у него есть интересная теория, что коммунистам вовсе не нужна монополия власти – борьба с оппозицией, разумеется, легально-парламентской, играет конструктивную роль. Проверка практикой, учет требований народа – выразителями каких-то его интересов могут быть и оппозиционеры – и накопление опыта. Значит, придется все же итальянским товарищам дать больше свободы – ну, а мы понаблюдаем со стороны, как это будет у них получаться.
И – кадры решают всё! Присмотреться к возможному преемнику – тут интересен товарищ Пономаренко. Или Машеров. Правда, второй молод слишком, но это недостаток проходящий, году к пятьдесят шестому будет уже терпимо. Но может быть еще кто-нибудь – вот только однозначно не Брежнев! Он хорош на посту главы союзной республики, но ни в коем случае не генсека – слишком мягок и хочет всем угодить. И главное, никаких «национальных» группировок! Никаких «нацкомпартий», по крайней мере внутри СССР – зачем нам будущие рассадники сепаратизма? А Украине – особое внимание.
Хотя нет теперь у нас Украинской ССР. Есть российский Крым, как и Донецк, Ворошиловград – эти области с русским населением, одолженные Лениным Украине в двадцать втором, вернули в состав Российской Федерации. Есть Украинская Автономная ССР – бывшая Украина в границах до 1939 года. И есть Галицийская ССР, никакого отношения к Украине не имеющая, бывшая окраина Австро-Венгерской империи, отдельная национальность, свой язык (западный суржик сильно отличается от того языка, на котором говорят, например, на Полтавщине). И судя по тому, что потомки рассказывают про некоего Ющенко и прочую подобную сволочь, проявили мы там к бывшим бандеровцам недопустимую мягкость. Теперь – не дождетесь!
Есть информация, что Черчилль надеется на «авторитетной международной конференции» по вопросу послевоенных границ взять за основу положение на начало войны, то есть на 1 сентября 1939 года, ну а все прочее – будем решать, кому и по какому праву. Так вопрос, Германия Австрию, Чехию, Мемель присоединила когда? И отчего именно 1 сентября – давайте уж тогда Версальский мир. А лучше, сославшись на прецедент, провести референдум, как население решит… ну а мы позаботимся, чтобы на наших территориях оно решило правильно.
По крайней мере, в будущем соревновании с англосаксонским миром у СССР будут намного лучшие «стартовые условия». И знание. Уже не столько о конкретных событиях, как о тенденциях развития послевоенного мира.
А товарищ Сталин ничего не забывал.
Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1964 (альт-ист)
Сейчас я хочу ответить на вопрос, до сего дня задаваемый военными историками, – можно ли было взять Берлин в конце февраля-марте 1944 года?
Как командующий Первым Белорусским фронтом могу сказать – нет. Войска устали и понесли потери в Кюстрин-Зееловской битве, израсходовали большое количество боеприпасов. Против нас также играла начавшаяся распутица, противник же мог пользоваться автострадами и железными дорогами – напомню, что перешив путей на нашу колею восточнее Одера, по всем необходимым нам направлениям, был завершен лишь к середине марта. Кроме того, мы имели сведения, что в Померании немцы накапливают значительные силы, готовясь нанести нам фланговый удар, начни мы наступление. Напомню, что Германия еще располагала мобилизационным людским ресурсом, а мощная германская промышленность, несмотря на бомбардировки немецких городов англо-американской авиацией, почти не пострадала и вполне могла обеспечивать вермахт вооружением.
Наиболее уязвимой стороной немцев была уже ощутимая нехватка квалифицированного командного состава и обученных солдат. Но на бумаге немецкие войска, занявшие оборону на Одерском рубеже, выглядели очень внушительно, численно даже превосходя бывшее у них до Зееловского сражения. Гораздо позже, в ходе нашего наступления, выяснилось, что танковые дивизии в Померании, будучи только что сформированы, еще проходили боевую подготовку, личный состав их в большей части не служил прежде в танковых войсках или был почти необученными новобранцами, в технике, а особенно в артиллерии и автотранспорте, имелся значительный некомплект. Что позволило некоторым историкам утверждать, что германское командование вообще не имело плана флангового контрнаступления, поскольку силы, выделенные для этого, совершенно не соответствовали задаче.
Могу возразить, что в нашем планировании, на наших штабных картах, эти дивизии числились полноценными боеспособными соединениями! И мы хорошо помнили, как в ходе Зееловской битвы подобные фланговые удары по правому берегу Одера, нанесенные с обеих сторон, могли поставить наши войска на плацдарме в исключительно опасное положение. А недооценивать противника еще на этапе планирования бывает смертельно опасно.
И, хотя с Зееловских высот был виден свет пожаров в Берлине, совершенно невероятно, чтобы можно было быстро взять этот большой и сильно укрепленный город даже в конце марта, когда в состав его гарнизона входили кроме бывших там в апреле еще пять армейских дивизий. Если даже при обороне его силами галицийских изменников, фольксштурма и ПВО, бои в Берлине затянулись на десять дней. При том что наши войска в районе Берлина, вырвавшись вперед, не имели бы поддержки с флангов. Подводя итог, могу сказать – да, с учетом современных знаний о силах противника и их реальной боеспособности, вероятность успеха была. Но во-первых, в тот момент мы никак не могли этого знать, а во-вторых, за планирование операции с вероятностью, а не уверенностью в победе ставят неудовлетворительную оценку слушателю любой военной академии на экзамене. И не было причин настолько спешить!
Сторонники наступления в феврале-марте приводят главным аргументом то, что в этом случае Советская армия имела возможность встретиться с тогда еще союзниками не за Рейном, а уже на французской территории. А наиболее горячие головы утверждают, что у нас был шанс взять и Париж! Заявляю, что задача наступления вглубь Франции даже не ставилась нашим войскам и в более позднее время! В то же время факт нашей встречи с англо-американцами примерно у франко-германской границы показывает правильность расчетов Ставки, установившей именно такие сроки.
Следует также учесть, что к концу марта были перемолоты последние оставшиеся у немцев значительные силы люфтваффе, в боях над Зееловским плацдармом. Ряд танковых частей вермахта, еще в феврале снятых с Одера и направленных пожарной командой на Западный фронт, уже был сточен там до полной потери боеспособности. В то же время Первый Белорусский фронт успел получить большое число новой техники – как танки Т-54-100 и новейшие машины ИС, поступающие в тяжелые танковые полки взамен КВ-54.В тылах фронта удалось организовать полигон для эффективного обучения экипажей. Была значительно усилена артиллерия, особенно крупных калибров. Развернута аэродромная сеть с искусственным покрытием (металл). Войска отдохнулии пополнились до штата.
Все было готово для наступления на Берлин. И никаких сомнений в успехе уже быть не могло.
Север Франции, под Амьеном, 26 марта 1944 года
Михаель Виттман стоял на башне танка и обозревал в бинокль будущее поле боя.
Забавно, но танк был русский, Т-54. И получил его Виттман благодаря налету «рус фанер», на марше от Зеелова к Берлину. Две или три тени возникли над колонной, совсем низко и почти бесшумно, как летучие мыши, высыпали по нескольку десятков кумулятивных ПТАБов и исчезли прежде, чем приданный батальону «фирлинг» начал беспорядочную пальбу. В итоге сгорели три «штуга» и «пантера», потери положено было восстановить, и на ремонтном заводе в Берлине Виттман увидел этот русский танк. Подорвался на мине, но повреждения ходовой минимальные, сумели вытянуть и привести в боеспособное состояние.
И ведь он, Виттман, сначала не хотел брать этот трофей! После того, как посидел в Т-54 на местах командира, наводчика, мехвода. Эти русские, как спартанцы – все у них до предела аскетично и тесно, а усилия на рычагах непривычно велики. Из плюсов же была мощная пушка, почти не уступающая 88/56 «тигра», к ней подходили бронебойные снаряды от русских зениток, трофеев сорок первого года – хотя конечно, нестандартный боеприпас доставлял проблемы. И конечно, необычно толстая броня, да еще под большим наклоном, так что снаряд легко шел на рикошет – защита лучше, чем у «тигра», и это на среднем танке! По ходовым качествам надо было бы погонять на танкодроме, – но Виттман не раз видел, как такие же Т-54 буквально танцуют на поле боя: с полного хода короткая остановка, выстрел, резкий поворот, сбивая противнику прицел и подставляя свою лобовую броню или ныряя в облако дыма. Хотя у этой машины дымовые гранатометы отсутствовали, снятые за ненадобностью – боеприпасов к ним не было. Также и рация была заменена на стандартную немецкую, а вот оптика осталась прежней, явно не цейсс, но заметно лучше, чем на ранних русских Т-34.