Да, недооценивали мы предков! Даже я думал отчего-то, что в этом времени фотоаппараты – это такие гармошки с пластинками, а ведь первый компактный пленочный «Лейка» появился в Германии в 1934-м, в СССР выпускался под маркой ФЭД, а после войны, чуть измененный и улучшенный – «Зоркий». И был это аппарат вполне совершенный, имеющий почти все, что привычно нам до цифровых фотокамер – и сменные объективы, и наводку на резкость по дальномеру. И фототелеграф (он же бильдаппарат, он же факс) казался нам гораздо более поздним изобретением. А навыки чеченской войны, на которой если не сам Брюс успел побывать, так те, кто его учил, однозначно предупреждали, что с господствующих высот следует бояться именно обстрела! Вот и искали прежде всего группы (подобное оружие – коллективное) с чем-то дальнобойно-стреляющим, а безоружного одиночку, если он не выглядел явным чужаком, могли и не задержать.
Так теперь, надо думать, бойцы Третьей Гарибальдийской бригады народных карабинеров свирепствовать будут – постороннему по холмам лучше вообще не ходить! Ну, кроме местных жителей, которым иначе никак. А нам что делать – срочно комплект маскировки сооружать?
Товарищ Мехлис действовал решительно. В тот же день неподалеку от нас встала на якорь баржа. И рабочие базы, итальянцы, начали из досок, фанеры и брезента сооружать подобие нашего «Воронежа» – округлый корпус, высокая рубка, плавник стабилизатора в корме. Конечно, сходство получилось очень условным – но если смотреть с высоты или издалека, да еще ища сходство с фотографией, то вполне можно было перепутать. В дополнение, была усилена ПВО базы, и прежде не слабая – прибыло еще несколько мобильных батарей итальянских 90-мм зениток (пушки в кузовах трехосных грузовиков), заняли позиции на тех же злополучных холмах, вместе с фургонами РЛС (прежде был один, стало три). Наконец, на нашем причале поставили баллоны дымзавесы и батарею 37-миллиметровых автоматов. Ну и, насколько мне было известно, база Специя находилась в зоне ответственности двух истребительных полков авиации ЧФ.
В ночь на 1 апреля мы вышли в море. За нами, через двое суток, должен был последовать флот. Мы должны были, по плану, обеспечить ПЛО – и, как решил Владимирский, «в море вам сейчас безопаснее, чем на базе». Так что охота предполагалась лишь на немецкие лодки, если таковые попадутся. Поскольку немецких транспортов не было не только в Лигурийском море, у Генуи, но даже и между Неаполем и Сардинией. Разведка сообщала, что фрицев очень напугали наши успехи в начале марта – настолько, что их транспорта сейчас грузились не в Неаполе, а в Таранто, и шли дальше вокруг Сицилии, дальше прижимаясь к африканскому берегу, обходя Сардинию с юга, до меридиана Марселя и затем курсом на север. Существовал и «полусухопутный» маршрут, по суше до Реджо-ди-Каламбрия, на самом носке итальянского «сапога», на малых плавсредствах через пролив до Мессины, там снова по суше до Палермо и лишь после на корабли, на запад вдоль Африки, затем на север. Была и вторая оживленная сейчас немецкая коммуникация: от островов Корфу и Итака у западного греческого побережья разбитые на Пелопоннесе части 10-й немецкой армии везли в Таранто, наши этому препятствовали авиацией, впрочем в оповещении «по флоту» упоминались и наши подлодки Л-23, Л-4, Л-6, действующие в Восточном Средиземноморье. А поскольку к востоку от Греции немецкий флот отсутствовал как класс, нашими были уже и Крит, и Кипр, сформирована была и Сирийская вмб с портами Латакия, Хайфа, Триполи – то работа для советских подлодок была лишь на маршруте, от родины Одиссея до итальянского каблука. Для нас же не было проблемы, получив приказ, устроить немцам геноцид на марсельском пути – но задача сейчас была другая.
Четвертый Украинский фронт наконец начал наступление на запад. Пока еще медленно прогрызая, продавливая позиции на итало-французской границе. Местность неудобная, горы Альп подходили близко к морю, и полоска равнины от их подножия до береговой черты (в разговоре называемая «балкон») была немцами очень сильно укреплена. Потому была задумана еще одна «малая земля», десант в обход немецкого фланга на пляжи Ниццы и Монако – какие места!
Сто миль от Специи – доступно даже для малых плавсредств, которых здесь мобилизовали в десантный отряд. Советско-итальянская эскадра в роли сил прикрытия и огневой поддержки – сплаванностьеще оставляет желать лучшего, но со стрельбой по берегу справятся. С воздуха прикроют два наших флотских истребительных полка, а вот против немецких лодок, или если из Тулона выйдет флот, работать должны были мы.
Считая французов, у Еврорейха там два линкора, «Страстбург» и «Шарнхорст» (оба с немецкими экипажами), десяток крейсеров («Зейдлиц» и французы), три десятка эсминцев. И до Тулона едва шестьдесят миль, два часа полного хода! Влезут немцы в драку, ведь не удержатся!
Сколько побед нам не хватает до трехзначного числа на рубке?
Капитан Смоленцев, Брюс, 31 марта 1944 года
Приказ поступил – через пять минут в поход. И куда тебя на этот раз забросит, только бог и командование знают.
Вещи собрать, и на борт. Хотя, какие у нас вещи, кроме необходимого для работы инвентаря? Правда, кое-что – нештатное, под свою руку сделанное. Снова плыть, резать, взрывать – все исполним. А дальше? Вот кончится эта чертова война, немного уже осталось.
Мысли всякие в голову лезут – старею, что ли? Рано вроде – а сколько мне лет, если календарь пересчитать? Здесь два неполных года, там до Провала сюда… Выходит, тридцатника еще нет! Время свершений, возраст вершины, как Юрий Кукин пел. И до дембеля, если не покалечат, тьфу-тьфу! – еще лет двадцать! Это ж выходит, я и Карибский кризис, и всякие интересные африканские события, и даже самое начало Вьетнама еще застану, находясь на действительной службе? Хотя будут ли в этой истории упомянутые события, большой вопрос. Так другие возникнут, не менее интересные.
Отставить разговоры, то есть хандру! Мой прежний командир, кто был еще до Большакова, учил – если тебе хреново без видимой причины, то прокрути в голове обстановку и попробуй мысленно одно убрать, другое, «что будет, если», сразу причину найдешь. Ну, а мне в последние дни Звенигово мое снится, городок такой на Волге, и родители, батяня после службы на Балтфлоте военпредом в Сормове был, а после на пенсию, за год до нашей пропажи там. А мать все при нем была, тихая, незаметная – но дом был в порядке, это в проклятые девяностые годы! Дай бог, чтобы там, как ученые утверждают, «расщепление» произошло, а не провал – и мы бы там тоже остались, в копии. Это что ж, я копия самого себя? Хрен теперь про это узнаешь – раньше, чем в каком-нибудь двадцать втором веке и впрямь машину времени не изобретут. Отец у меня лишь в пятьдесят девятом родится – и дед мой по отцу пока еще пацан четырнадцати лет, по материной линии деда с бабушкой я не знал совсем, умерли они еще до моего рождения. Вот сюр, если сведет судьба через четыре года – внук, то есть я, заслуженный майор или даже подпол (дослужусь, надеюсь!), со звездой Героя и иконостасом орденов, а дед салага, которому только в армию идти?
Причем шутки в сторону – генетику ведь никто не отменял? И чтоб не возникло ситуации, как в голливудском фильме «Назад в будущее», серию уже не помню, где там Марти Макфлай в свою маму влюбился, или она в него – любовь-морковь условностей не знает, но выйдут в итоге дети-уроды, что делать тогда? А поскольку про анализ ДНК в этом времени и не слышали, то приходится наши генеалогические линии отслеживать, как королям или герцогам, НКВД этим занимается, как нам товарищ Кириллов однажды разъяснил, в личном деле каждого из нас есть ссылки на родню там – интересно, как это для кадровиков залегендировали? А если экспонатами истории станем, уж адмирал наш, Лазарев Михаил Петрович, точно будет таковым – и что делать, если какой-нибудь журналист, идейно безупречный и надежный, захочет про нас написать? Любопытно, какие биографии нам сочинят – нельзя ведь всех кадровиков, «первые отделы», в нашу тайну посвящать? Придумать несложно – так ведь там куча сопутствующего быть должна: где, когда, с кем, отчего в тех документах по месту службы не отражено, а никто из сослуживцев вас не помнит? На слишком бдительного попадешь – и выйдет, как в романе автора Томана или Брянцева, у бати моего книга в шкафу стояла – как там бригадир в цеху заметил, что один из его работяг, по документам из деревни той же или соседней с бригадировой, в деталях и именах путается, стали разбираться, оказался американский шпион. И ведь нас всех просто так в отставку не отпустят как носителей тайны ОГВ, «особой государственной важности» – специально под наш случай ввели, «мы из будущего» и все, что к нему относится, выше уровнем, чем «сов. секретно», посвященных, не считая всех нас, наверное, и сотни не наберется на весь СССР. Так что жизнь у нас будет веселая и насыщенная – хоть стреляйся!
На борт. «Воронеж» уходит через полчаса. Экипажу легче – дома, на Севмаше, на берегу жили, любой моряк разницу поймет, ну а в чужом порту все по своим каютам. У нас же казарма на берегу, инвентарь на «додже» подвезли, грузят. А я на стенке – нет, не курю, для подводного пловца хорошие легкие – это все: прокуришь, и уже профнепригоден. На ночное море смотрю и предаюсь размышлениям, как самурай перед боем.
– Синьоре Юри! Мой кабальеро!
И здесь она! После того как папа меня «рыцарем» назвал, по-итальянски кабальеро[96], так Лючия иначе меня и не называет. Взяла на себя адъютантские обязанности, поскольку я у Кравченко остаюсь вроде зама по боевой подготовке и бываю в расположении часто, благо тут и идти всего ничего. И зря смеетесь, если офицер действительно занят своими обязанностями, то заботиться о насущном ему тупо некогда, так что ординарец (а по-старому денщик) это не роскошь, а насущная необходимость. Тут даже Мехлис согласился – сначала выразив недоумение, отчего не привлеку кого-то из солдат своей же роты, на что я возразил, что обученные подводные бойцы и так заняты выше крыши, и к тому же Италия, заграница, так что надежный человек из местных – это лучший вариант.