Двое эсэсманов потащили его по коридору, как неодушевленный объект. Их остановил шарфюрер, сказав:
– Этого не в «отбивочную», Маэстро Фауст займется им сам.
Допросная была похожа на бедно обставленную кухню с кафельным полом и стенами, на полках какие-то банки, тарелки, роскошная коллекция ножей вызвала у француза смутную тревогу. Его усадили и пристегнули к стулу рядом с разделочным столиком, и Мальгузу с ужасом узрел, что оный столик снабжен странного вида зажимами. Его пальцы вставили в них, больно зафиксировали – и оставили капитана в одиночестве на несколько тягостных минут.
Вошел гауптштумфюрер СС, еще молодой, блондин образцово арийской внешности – держа в руке, как ни странно, пучок зелени. Бросил его на столик рядом с руками командира «Алжира-Аахена-Вилката» и стал придирчиво выбирать нож. Мальгузу дернулся, пытаясь отодвинуться от проклятой разделочной доски, но зажимы были прочны, как тиски, а стул привинчен к полу. Немец наконец-то выбрал здоровенный нож и, не обращая внимания на онемевшего француза начал мелко рубить зелень. Блестящее лезвие бешено сновало в считаных миллиметров от кончиков пальцев, ни разу не задев их. Мальгузу терпел минуту, потом заорал:
– Что вы делаете?
– Зелень рублю, – добродушно отозвался эсэсовец, – если ее не измельчить, то она не сможет отдать кушанью всего своего аромата; искусство кулинара состоит в том, чтобы выжать из каждого компонента абсолютно все, что в нем есть, и сделать это изысканно.
– Зачем вы запугиваете меня, – вскрикнул Мальгузу, не отрывая взгляд от мелькающего ножа, – я и так скажу все, что знаю! И я готов в бою доказать верность Еврорейху. Что вы от меня хотите?
Немец будто не услышал. Лишь через несколько секунд, не прекращая своего занятия, бросил небрежно:
– Что вы хотели доказать и зачем? Француз немцу заклятый враг, француз никогда не сможет стать немцем. Не сомневаюсь, что вы никогда не верили нашей пропаганде, а если вы не слушали русское или британское радио – так это вам только в минус. Тогда вы не просто враг, а еще и трусливый враг, что лишает меня удовольствия.
Мальгузу вздрогнул: нож почти коснулся его пальца.
– Может быть, вы надеетесь дожить до прихода русских или англичан, – скучающим тоном продолжил немец, – не буду вас разочаровывать, доживете. Вот только вы будете в состоянии маленького хорошенького кусочка плоти, от которого мы отрежем все лишнее и дадим вам возможность увидеть аналогичную метаморфозу всех ваших родных, друзей, соседей. Особенно одной соседки. Что, малышка Франсуаза вам дороже жены? Как постыдно для воина Еврорейха такое пренебрежение семьей! Если кто-то возьмется вас лечить, то лишь продлит ваши ощущения. Отрастить заново руки, ноги, то, что между них, ну и всякую мелочь вроде носа и ушей современная медицина не в состоянии. В средневековье такое наказание называлось «человек-свинья» и считалось милосердной заменой повешению. Хотя я бы выбрал петлю.
«Повар» в черном мундире наконец отложил нож, ссыпал измельченную зелень на тарелку и, взглянув на полуживого Мальгузу, снял с полки одну из банок. От нее воняло спиртом и еще чем-то нехорошим.
– Хотите доказать, что представляете собой полезный для рейха фрукт? Тогда не прикидывайтесь зеленью, как многие до вас!
Француз сначала не сообразил, что за мелкие белые предметы находятся в банке. Затем он увидел на одном из них кусок ногтя и провалился в забытье, его вырвало. Эсэсовец ловко отскочил в сторону, позвал конвоиров. Мальгузу привели в чувство несколькими ведрами воды, заодно сполоснув стол. Когда француз очнулся, немец спросил участливым тоном:
– Кстати, вы не считаете, что без общества мадемуазель Франсуазы наша компания весьма скучна? – и, обернувшись к конвоиру, уже деловито бросил: – Генрих, обыск в ее квартире что-то дал?
– Ничего, – доложил эсэсман, – но обстановка богатая, не по средствам мадемуазель живет.
– Когда рейх ведет войну на истощение, роскошь преступна, а в руках лягушатников вдвойне омерзительна, – вдруг взорвался Маэстро. – А вы принесли сюда кота этой мамзель?
Мальгузу ошеломленно взирал на упитанного мурлыку, который еще вчера добавлял уют квартире Франсуазы, а теперь злобно шипел в руках охранника.
– Дайте зверюгу мне, ну и жирен же! – приказал гауптштурмфюрер и, обернувшись к французу, дико заорал: – Галльские петухи откармливают шлюхиных котов, когда Германия жрет эрзацы!
И, резко сбавив тон, самым мягким голосом почти промурлыкал:
– Рейху к зимней кампании мех пригодится, а кошатина при правильном приготовлении очень вкусна; эх, на берегах Волги крупные попадались…
Он бросил кота на столик, приказал охраннику привязать или подержать. Затем в руке Маэстро откуда-то появился странного вида нож. И напоследок приказ второму охраннику, необычно учтиво:
– Пожалуйста, поднимите веки нашему дорогому гостю, чтобы не лишить его просмотра захватывающей лекции по биологии.
Мальгузу пришлось получить на свою голову еще не одно ведро воды, прежде чем рассказ о внутреннем устройстве кошачьих завершился. В ушах все еще стоял ужасный вой; француза мутило, и хорошо, что желудок был уже пуст. Со стола убрали «наглядное пособие» и окатили водой. Истязатель (да, истязатель, хоть он ни разу даже не ударил своего пленника) придирчиво осматривал пушистую шкурку.
– Пожалуй, мы немного обокрадем рейх, – задумчиво произнес он, – мы пригласим обворожительную Франсуазу и подарим ей мех на манто, а она в знак признательности преподнесет вам перчатки, а может, и сапожки. Прямо со своих рук и ног – раз она такая пухленькая, с нее не убудет. Куда это вы!
В этот раз Мальгузу одной воды не хватило, и ему вкатили пару легких пощечин. Немец смотрел на него с нескрываемым разочарованием.
– За что не люблю французов, слишком они быстро ломаются; на востоке было куда интересней. Так я могу рассчитывать, что вы выведете свой корабль в море и исполните все приказы нашего адмирала, герра Кранке, преемника великого Тиле? Если вы будете разумны, никто из ваших близких не пострадает, а Франсуаза, по-прежнему гордящаяся своей атласной кожей, с радостью и любовью встретит вас по возвращении. Так будьте же благоразумны! И прошу, на мостике не падайте в обморок – не надо расстраивать кригс-комиссара.
Мальгузу сначала даже не понял, что ему предлагают. А затем испытал дикую радость – что его выпустят отсюда, и все будет, как прежде! Эсэсовец покачал головой, взглянул снисходительно и устало, как учитель на не желающего понимать ученика.
– После того, как мы повеселились в России, нам терять уже нечего. И бояться тоже нечего, кроме Остфронта. Забавно, если окажется, что русские и есть истинные арийцы, и на нас восстали арийские боги – но даже это не меняет ничего. Нам остается лишь идти до конца, каким бы он ни был. А вы пойдете с нами, чтобы нам не было скучно одним. И если вы попробуете соскочить, мы сделаем все, чтобыесли не вы сами, так ваши близкие, друзья, соотечественники – все, до кого мы сумеем дотянуться! – испытали такой же ад, какой ждет нас в завершении пути. Ты понял меня, французская шваль?
Роммель Э. Солдаты пустыни / Пер. с нем. Л.,1993.1970 (альт-ист)
– Напрасно вы так долго тянули, Эрвин. Сколько жизней храбрых немецких солдат можно было бы спасти!
Это сказал мне уже после заключения мира тот, чьего подлинного имени и звания я не знаю и сейчас. Я буду называть его «господин Иванов», потому что он был уже немолод, и в его манерах постоянно проскальзывало что-то от военной аристократии старой Российской империи.
Тогда, в начале апреля сорок четвертого, я не был еще с ним знаком. На тот момент я исполнял обязанности командующего группой армий «Ф», поскольку бывшая ГА «Карантания» была разорвана надвое, и главные ее силы, во главе с фельдмаршалом Кесссельрингом, так и не успевшим окончательно сдать мне дела, отступили на юг Аппенин, а из вверенных мне войск срочно формировался фронт в Южной Франции. Мне, как любому военному профессионалу, было очевидно, что Германия проиграла эту войну. Потому контакты с русской разведкой, сначала через господина Рудински, виделись мне не предательством, а попыткой спасти как можно больше для своей страны. Но я как немец, как солдат полагал, что последующие необходимые действия должны быть актом моей доброй воли, с сохранением контроля над ситуацией – а не безоговорочным принуждением поставленного на колени. И я думал, что еще располагаю каким-то временем и возможностями.
Вверенные мне войска включали вновь сформированную Пятую танковую армию, имеющую в составе мой верный корпус «Тропик» (15-я и 21-я танковые дивизии, пополненные техникой до штата, и дивизия СС «Родос», очень сильная, практически полуторного состава), и корпусную группу «Байерляйн». Еще была так называемая Первая полевая армия, которая представляла собой лишь сборище гарнизонов, разбросанных по огромной территории от Тулузы до Лиона. Кроме того, имелись две парашютные дивизии, наконец вышедшие из Испании, 1-я и 4-я. Группа «Байерляйн» двумя своими первоклассными дивизиями занимала сильный оборонительный рубеж по альпийским перевалам и так называемому «балкону», приморской долине, по которой проходила железная дорога и шоссе из Италии во Францию. Третья дивизия группы, 16-я фольксгренадерская, осуществляла контроль за побережьем, оборона там была построена по принципу отдельных опорных пунктов на расстоянии огневого взаимодействия, с учетом того что в итальянском флоте не было десантных сил, а русские на морском театре были представлены лишь одной слабой эскадрой, это казалось достаточным.
– Не было вас на Восточном фронте, – сказал господин Иванов. – Одесса, еще в сорок первом, Керчь и Феодосия, Новороссийск, Тамань – там потруднее было, чем Лазурный берег в сорок четвертом.
Но я помнил другое. Героический марш 1-й и 4-й парашютных дивизий, застигнутых в Португалии предательством Франко. В то время как горные стрелки Эгльзеера под Порту (в большинстве баварцы, католики), и без того смущенные и растерянные от известий о нападении на Ватикан, да еще и со штурмом, прослушанным в прямом эфире, вынуждены были принять предложение от американского командования, подтвержде