– Господин офицер, я не виноват!! Я не эсэсовец! Я никогда не был на Восточном фронте! Я не убивал русских!
– Не надо так орать. Это всего лишь значит, что ваш статус в плену будет ниже, а режим вашего содержания жестче, чем если бы вы сдались добровольно. Ну и конечно, репатриируют вас позднее, пока не отработаете. Лет пять или десять на стройках народного хозяйства, как трибунал решит.
– Господу слава! Ты услышал меня!
Энциклопедия киноискусства. М., 1970 (альт-ист)
Фильм «Иван-Тюльпан», приключенческая романтическая комедия, снятая на киностудии «Союзэкспортфильм» в 1952 году, первоначально предназначался для французской зрительской аудитории – о похождениях в России молодого солдата наполеоновской армии, благодаря своему характеру попадающего в самые нелепые и смешные ситуации. Фильм изобилует гротескными элементами, высмеивающими заграничное представление о нашей стране (партизаны верхом на медведях, плоды развесистой клюквы, которыми можно питаться круглый год), сюжет также в значительной степени условен (в войну 1812 года французских оккупантов под Петербургом не было, русский царь не мог прятаться от них в загородном имении, и у него не было дочери-командира партизанского отряда, переодевшейся в мужской мундир), также вымыслом являются и «шестиствольный пулемет кулибинской работы» (с кремневым замком и бумажными патронами!), и дирижабль, перемещаемый греблей. Это был, по меткому определению, «хулиганский фильм», первая работа в художественном кино тогда совсем молодого Эльдара Рязанова. Это был один из первых, в значительной мере экспериментальный фильм советского кино, где были широко применены спецэффекты. И это была первая главная роль Жерара Филипа, прежде снимавшегося лишь в эпизодах на «Совэкспортфильме» – роль, принесшая ему европейскую известность и последняя его работа в Советском Союзе.
Интересный факт: Ж. Филип находился в СССР с 1944 по 1953 год в статусе военнопленного французских ваффен СС. По возвращении во Францию он называл это время «своим русским крепостным правом», хотя, в отличие от прочих пленных эсэсовцев, отбывал срок в комфортных условиях съемочной площадки «Совэкспортфильма» и, по признанию критиков, именно там состоялся как киноактер.
Еще один протокол допроса 14 апреля 1944 года
– Фамилия, звание, должность, часть?
– Обер-фельдфебель Ганс Мельнер, 300-я бригада реактивной артиллерии. Фельдфебель первой батареи второго дивизиона первого полка.
– Расскажите о составе вашей части, ее дислокации, поставленных задачах.
– Бригада двухполкового состава, в каждом полку три дивизиона по три батареи. В батарее шесть 28-сантиметровых рамных пусковых установок. Итого сто восемь в бригаде, из техники по штату восемнадцать полугусеничных тягачей, около полусотни автомобилей, до двух тысяч человек личного состава. В наличии был полный боекомплект, так как до начала вашего наступления мы не стреляли. Расположение – лесной массив севернее деревни Штаусберг, огневые позиции были оборудованы фронтом на юго-восток. Поскольку расстояние до линии фронта превышало дальность нашего огня, то вероятно, боевой задачей предполагалось нанести огневой удар по вашим войскам в случае прорыва на Мюнхеберг. Но точно сказать не могу, я все же фельдфебель, хотя и с выслугой начиная с тридцать восьмого года – а не штабной офицер.
– Ставилась ли вам задача применить химические боеприпасы?
– Не могу знать. Солдатам ничего не говорилось. Но думаю, раз эти снаряды подвезли со склада непосредственно на позиции, то собирались. Просто пришел бы приказ, и все!
– Вы сами видели химические снаряды? Как они были складированы?
– Видел. Маркировку ни с чем не спутать – зеленое кольцо с желтым ободком. Хранились в открытых окопах, под масксетями. Солдаты старались от них держаться подальше – мало ли, утечка. И нам было приказано всем постоянно иметь при себе противогаз и резиновый костюм, я и другие фельдфебели ежедневно проверяли у каждого наличие и исправность.
– А обычные боеприпасы были в тех же окопах?
– Нет. Но рядом. Хотя вроде в одном окопе были и вместе – так вышло, что догружали, другого укрытого места не нашлось.
– Если бы вам был отдан приказ стрелять химическими снарядами, вы бы выполнили его?
– Герр следователь, а как можно было иначе? Знали, конечно, что вы после этого в плен не возьмете. И понимали, что тогда и на наши городаначнет падать… Но приказ не выполнить нельзя – орднунг! А пока приказа нет, старались о том не думать. Мы всего лишь солдаты, обязаны исполнять – а отвечать должен тот, кто отдает приказ!
– Что произошло утром 14 апреля? Вы были в расположении части?
– Нет, герр следователь, я был в Штаусберге, по хозяйственным делам. Как раз возвращался, с телегой.
– Ваш тыл не был моторизован?
– Согласно уставу, герр следователь. Тягачи для техники, грузовые автомобили для боеприпасов, легковые для офицеров, мотоциклы для связи, а лошадь с телегой на каждую батарею для хозяйственных нужд. А сейчас, когда с бензином стало не очень, то бывает, что и грузовики повозками заменяют. Или переводят на газогенератор, соломой топить. Но у нас было по-старому, «опель-блиц» и телега. Так вот, я уже подъезжал, когда начался ваш обстрел. Стреляло что-то похожее на наши «небельфереры», но с зажигательным зарядом, и именно по лесу, а не по деревне! И еще были разрывы от тяжелых минометов, а может, и гаубиц! Лес очень сильно загорелся, и начались взрывы нашего боекомплекта. Нам было приказано надеть защитные костюмы и противогазы – впрочем, многие сделали это еще раньше, без приказа, такой едкий был дым. Сначала мы пытались тушить, забрасывая огонь землей, но все так горело, что пришлось сначала отступить на край леса, а затем в Штаусберг, на северную окраину. Ветер нес на нас дым, он как раз дул на юг. И тут вижу, на улице гражданские лежат, мертвые. Со мной было девятнадцать солдат и ни одного офицера. Куда делись все остальные из личного состава, я не видел, не знаю!
Затем появился какой-то обер-лейтенант, тоже в противогазе и резиновом костюме, и подчинил нас себе. Там и еще какие-то приблудившиеся были, кто сообразил защиту надеть, всего, наверное, человек семьдесят. Сначала мы живых искали, чтобы в газоубежище сопроводить, но не нашли никого – может, в домах кто-то и остался, если окна и двери были плотно закрыты. Где-то через час обер-лейтенант приказал нам организованно выходить в безопасное место, на восток.
– Отчего туда?
– Так вокруг Штаусберга лес горел весь, и только на востоке поле. И дорога по открытому месту, в семи километрах деревня Буккоф, тоже на краю леса стоит. Ну и ветер с севера, а по инструкции, выход из места заражения должен быть перпендикулярно к его направлению. Мы по дороге, строем, организованно – только к Буккофу подошли, как и там обстрел, по деревне фугасами, по лесу зажигательными. И на дороге трупы видели – газ и здесь достал. На перекрестке фельджандармы, тоже в противогазах, нас на север послали, к Прецелю, там штаб 303-й дивизии, в его распоряжение. Мы туда – и вдруг увидели русские танки!
– И сдались, даже не пытаясь сопротивляться?
– Герр следователь, так ведь страшно вести бой в химзащите! Любое ранение, пуля или осколок – разрыв костюма, и ты мертвец! Нам говорили, что фосфорорганика убивает, даже если капля попадет на кожу. И лишь увидев русских пехотинцев с открытыми лицами, мы поверили, что можно снять противогазы. Русские, увидев насв полной защитной амуниции, наверное, так удивились, что никого не убили – хотя я слышал, могли просто за наличие противогаза расстрелять. Как бы то ни было, нас взяли в плен, а перед тем как снять химзащиту, дали ведра и приказали обливаться водой, чтобы смыть отраву. Ведер было только пара, потомупосле нас просто спихивали в пруд, я чуть не утонул, но мне кинули с берега веревку. Что со мной будет?
– Ну, раз ваша часть не успела применить химическое оружие против Красной Армии, то претензий к вам нет.
– Слава богу, я буду жить!
Берлин, рейхсканцелярия, 15 апреля 1944 года
– Кто-нибудь, может мне объяснить, что происходит? Манштейн, вы мерзавец! Кто обещал, что Одерский рубеж будет стоять нерушимо – и, по крайней мере, русским придется заплатить за его преодоление настоящую цену? Теперь вы говорите, что оборона Одиннадцатой армии рассыпалась, русские прорвались севернее Берлина, форсировав Одер сразу в нескольких местах! Если генерал Грассер предатель и трус, то так и скажите, пусть им займется гестапо! Русские прорвались – так бросьте в бой стратегический резерв, Третью танковую, и восстановите фронт!
– Мой фюрер, русские собрали против нас впятеро больше войск! А бог всегда на стороне больших батальонов. Двадцать третий корпус в Цедене держался сутки в полном окружении и капитулировал, лишь полностью истратив боеприпасы. А командир Двадцать седьмого корпуса погиб вместе со всем штабом на боевом посту, в Нойлевине, атакованном русскойтанковой армией. Что до нашей Третьей танковой, то она в настоящий момент полностью втянута в сражение севернее Берлина и отступает, не в силах сдержать натиск превосходящих сил русских.
– Манштейн, не вы ли вчера докладывали мне об опасном прорыве и на юге?
– Так точно, мой фюрер. Четвертому и Седьмому танковым корпусам пока удается успешно держать оборону в Фюстенвальде, в междуозерье Шармютцельзее – Нойердорфер-зе и по краю лесного массива до Люббен-Шпревальда. Однако южнее русские уже продвинулись до Луккау и Добберлуг-Киркхайн. Несмотря на огромные потери, уже понесенные славянскими варварами, их натиск не ослабевает…
– Согласно вашим донесениям, за два дня вы уже уничтожили почти миллион русских солдат и десять тысяч танков! Я не поленился, лично просуммировал цифры, что присылали непосредственно из дивизий. По-вашему, Сталин размножает свою армию делением, как амеб? А танки у него возникают из воздуха, по волшебству? Вам дали все лучшее, что имеет Германия! Всего четырнадцать дней назад вы клялись мне, что отстоите Берлин! Мне что, снова выгнать вас со службы, без мундира и пенсии? Вы все – я вижу здесь перед