Морской Волк #07-09 - Врата Победы — страница 236 из 250

Эсэсовец в черном мундире, на вид не пострадавший и боеспособный. Женщина, с залитым кровью лицом – головой ударилась? И сам.

Он сидел в огромном кожаном кресле. Что, наверное, и спасло ему жизнь – хорошо самортизировало толчок. Но все же и ему досталось, судя по тому, как стояли рядом эсэсовец и женщина – оказывали ему помощь? Или подняли и усадили в это кресло? Ударить тут должно не слабо – пол под заметным наклоном, стол сдвинулся к стене, стулья (восемь или нет, не считал) опрокинуты, разбросаны какие-то обломки и осколки. А этот мордой определенно похож! Слышал я, что у Гитлера двойники были – но возил ли он их в поезде? И по мемуарам (подтвержденным рассказом Рудински), такой вагон в поезде был один – еще два «салон-вагона» были именно салонами, во всю длину. Смотрит, гад, на меня, глаз мутный – точно, досталось ему, но живой и даже в сознании! Ну, здравствуй, Адольф!

Стреляю в эсэсовца как наиболее опасного, он падает. Женщина визжит, тон переходит в ультразвук. У фюрера проясняется взгляд, он открывает рот – интересно, что скажет? Дверь за спиной у них вылетает от мощного пинка, и из прохода врываются Рябой с Финном – третьего на подстраховке оставили? Влад и Мазур рядом со мной, рассредоточились, контролируют обстановку. И Лючия позади меня… и смотрит на Гитлера, как очень злая и голодная кобра! Она же его сейчас пристрелит как главаря сил ада на земле! Галчонок, не надо, не лишай мести и всех нас, и весь советский народ – жить эта мразь будет недолго. Говорю по-русски. Ну все, сейчас вяжем этого и уходим!

Черт, отвлекся на Лючию! Откуда у немки в руке появился пистолетик? Влад не видел, я ему линию перекрыл, Мазур на фюрера смотрел раскрыв рот, а Рябой с автоматом стрелять не мог, нас бы положил! Страшный удар в грудь, падаю на пол, натыкаюсь на опрокинутый стул. И тут Лючия в невероятном прыжке перелетает через здоровенный стол, припечатывая немку обеими ногами, обрушивается на нее – за секунду до того, как успевает подскочить Рябой.

Я поднимаюсь. Вроде особой боли не чувствую, куда это мне попало? В карман разгрузки, где магазины к автомату! И пистолетик смешной, подбираю, ну точно калибр 6.35, Аня Лазарева с похожим бегала – парабеллум бы насквозь прошиб, и стал бы я как минимум трехсотым! Лючия на полу лупит немку, слышен лишь визг, хрип и выкрики на итальянском. Рябой стоит над ними с автоматом – вроде его помощь не нужна?

– Прекратить! – рявкаю. – Этого пакуем. Влад, отвечаешь! Мазур, дома накажу за раззявость, а пока собрать документы, какие найдешь! Рябой, что у вас?

– Порядок, – отвечает тот, наконец отвлекшись от созерцания дерущихся женщин, – в крайнем купе два эсэсмана были, один жмур, второму мы помогли. И еще одного в коридоре – а больше никого нет.

– Можно я пристрелю эту (непереводимое итальянское слово, означающее крайнее неуважаемую женщину), мой кабальеро? – спрашивает Лючия, поднявшись и наконец вспомнив про свои «беретты».

– Отставить! – я оглядываю избитую немку. А кто она вообще такая? Портрет Гитлера мне хотя бы по карикатурам знаком, а вот как Ева Браун выглядела? Если в той истории она со своим любимым Адольфом оставалась в Берлине до конца, то, может быть, и здесь? Черта с два опознаешь – была вся физиономия в крови, так еще и Лючия хорошо коготками прошлась, как только глаза не выцапала? Берем тоже – пристрелить всегда успеем!

А фюрер так и не произнес ни слова, когда ему Влад руки вязал – хрен развяжется! Подхожу, смотрю в упор. И говорю:

– Осназ Красной Армии. А тебя, урод, ждет дорога дальняя, на Лубянку, и петля в конце. Доигрался!

И бью в морду. Не по-настоящему – так бы я его убил – а как мальчишки дерутся, в нос, до крови, чтоб лишь больно и унизительно. Фюрер дергается… и начинает что-то орать! С моим немецким, я ничего не могу понять, какой-то бессвязный набор слов! Он что, умом тронулся от такого? Так мы не виноватые – какой есть, товарищу Сталину его представим, а после пусть с ним в застенках кровавой гэбни разберутся!

Тут Лючия тоже влепляет Гитлеру оплеуху. А ну прекратить самодеятельность!

– Мой кабальеро, ты же сам велел: «Делай, как я»?

Грохот откуда-то с головы состава. Бой продолжается? Так выстрелов не слышно!

– Штаб, что там у вас?

– Центр, я Штаб, порядок. Мост взорвали, вместе с бронепоездом!

После уже мне Кравченко рассказал, что головной бронепоезд, очевидно по радио услышав: «На нас напали, обстреливают», решил вернуться. И что он мог видеть с той стороны – особый состав потерпел крушение по ту сторону каньона, метров за пятьсот, но вроде боя там нет, не стреляют. На вызовы по радио ответа нет, стрелять в направлении поезда фюрера боже упаси, и что произошло, толком непонятно! Нет, могли бы фрицы и десант высадить и по мосту пустить – но то ли решили, что так быстрее, то ли понадеялись, что это обычное крушение, диверсантам проще было бы мост взорвать, – но сунулись на мост, на скорости. А там полтонны тротила под опорами – и Кравченко не зевал. Выживших быть не могло, когда все это с двадцати метров в овраг с разгона рухнуло!

А стрельбу слева, с северо-востока, мы услышали чуть позже. Это концевой поезд охраны чуть отстал, и теперь его расстреливали самоходки. Как Роммель после будет это объяснять – не наши проблемы.

Из одного из соседних вагонов наши вытащили очень толстого фрица – ну совсем как Геринг, может все же он? – в бессознательном состоянии, до машины его переть пришлось вшестером. Фриц был явно в немалых чинах, судя по мундиру, и в сопровождении адъютанта, пострадавшего относительно мало (оказал сопротивление и был побит и помят). Больше в поезде живых не осталось – еще нескольких раненых, не показавшихся нам ценными. Мы добили, а по неосмотренным вагонам отработали из «рысей», и хорошо же горело! Неиспользованные мины подорвали – восстанавливать путь – это тоже проблема фрицев. Хотя радиовзрывателей было жалко – но после такого еще и снимать мины, поставленные на неизвлекаемость? Прочтите у Федорова, что это за процедура!

Вызывало опасение, выпустят ли нас немцы. Нет, в обусловленной «точке выхода» нормально обменялись пароль-отзыв, после чего в сопровождении фельджандармов продолжили путь. В Тальхайме нас встречали все те же: сам Роммель, Рудински и еще какой-то штатский. Нас вежливо попросили (не приказали) показать пленных. Осмотром остались довольны – причем Гитлер пришел в дикую ярость и стал орать:

– Предатели, продали русским меня и отдали Германию азиатским ордам!

Роммель же ответил что-то типа:

– Я служу не вам лично, а Германии, и я решил, что так будет лучше для нее.

После было – путь до аэродрома, погрузка, взлет. В самолете я вырубился, и проснулся, уже когда мы садились. Помню толпу энкавэдэшников, которым мы сдали наших пленных. И встречавших нас Большакова с московским куратором, чью фамилию я так и не мог вспомнить. А потом было самое муторное – написание подробного отчета.

Толстяк действительно оказался Герингом. Вот любопытно, это байка или правда, что он был знаком со шведкой Астрид Линдгрен, и она приписала своему Карлсону «некоторые черты от одного пилота прошлой Великой войны» и его же характерные фразочки вроде «я в меру упитанный мужчина в самом расцвете лет» и «пустяк, дело житейское»? Читал я когда-то о том в инете. Немка, которая меня чуть не убила, оказалась все же не Евой Браун, а секретаршей, Гертрудой Хумпс. А вот тот, кого мы приняли за адъютанта Геринга, оказался адъютантом же, но самого Гитлера, Николаусом фон Беловым, который в нашем времени о том мемуары написал. Вот интересно, что он сейчас напишет, и напишет ли вообще?

Ну а я получил вторую Звезду – надо полагать, по совокупности, и за папу, и за Гитлера (первая была за уран от «Манхэттена»). И отдельно еще обещанную награду от Ватикана, вместе с Лючией – но это уже другая история.


Тальхайм, 22 апреля, вечер

Это было очень странное совещание. Помимо фельдмаршала Роммеля за столом были четверо в штатском. Разговора не было, висело молчаливое напряжение, пили чай. Наконец вошел адъютант.

– Принято радиосообщение, – доложил он. – «Посылка пришла».

– Самолеты благополучно приземлились, – сказал один из штатских, когда адъютант вышел. – Ну что, теперь можно перейти к обсуждению. Герр фельдмаршал, представьте меня вашим гостям!

– Господин Иванов, – ответил Роммель – простите, иного вашего имени и звания не знаю. Но я полагаю, что сейчас это не столь важно?

Русский кивнул.

– То, что случилось, это всего лишь начало. Скажите, господа, а что теперь намерены делать вы?

– Я полагал, что все уже решено! – ответил Роммель. – Поскольку главой нашего объединенного заговора, по заверениям герр Рудински, присутствующего здесь, является герра Зейсс-Инкварт. То нам надлежит, обеспечив вооруженной силой должный орднунг на территории Бадена и Вюртемберга, ждать дальнейших политических решений, первым из которых будет заключение мира. Не так ли, господа?

Двое штатских кивнули. Рудински усмехнулся, первым поняв, куда клонит господин Иванов.

– Тому есть три возражения, – заявил русский. – Во-первых, как вы представляете, управление Вюртембергом из Амстердама, притом что между нами территория, занятая враждебными нам силами? Во-вторых, СССР имеет перед союзниками обязательства, не заключать сепаратного мира, так что признать ваше правительство законным не сможет. В-третьих, герр Зейсс-Инкварт слишком одиозен и запятнал себя, а потому никак не может занять любой пост в правительстве будущей ГДР. Нет, мы выполним свои обязательства и гарантируем ему жизнь – но категорически не можем принять его главой Сражающейся Германии.

– Поясните! – резко бросил Роммель. – Или вы хотели сказать Свободной Германии?

– Сражающейся Германии, – ответил господин Иванов. – Американцы называют это «ко-беллирегент» – «совместно воюющие формирования». Лучший пример – это, конечно, Сражающаяся Франция де Голля. Что позволяет СССР признать вас как таковых. И не сказано, что это относится исключительно к военным, а не гражданским структурам – это касается вас, герр Штрелин и герр Герделер! Союзник, имеющий армию и территорию с гражданской властью на ней, в то же время без юридического лица государства – такая правовая лазейка. Однако же как де Голль станет завтра официальной французской властью, так и вы будете управлять Новой Германией – ведь других политиков вашего уровня, не совершивших преступлений на службе нацистскому режиму, здесь просто нет.