Но я никогда не забуду позорную картину, как поток американской военной мощи останавливается на дороге перед русским шлагбаумом, за которым горстка советских солдат, совершенно не грозного вида.
Может быть, мы, американцы, и не имели европейского военного опыта – но мы очень быстро учились. И я никогда не отрекусь от своих слов, позже сказанных мной в Париже генералу Эйзенхауэру в присутствии многих достойных свидетелей.
Если бы мне был отдан приказ, я бы, с моей великолепной армией, взялся пройти за полгода от Рейна до Москвы – сделав то, что не удалось проклятому неудачнику Гитлеру!
Если бы мне тогда был отдан приказ.
Юрий Смоленцев, Брюс. Дважды Герой Советского Союза и командор ордена Св. Сильвестра
Как я День Победы встретил? В Берлине, конечно!
Фюрера пойманного кому надо сдали – думаете, отпустили нас отсыпаться? Каждому надлежит самый подробный отчет написать – с последующими уточнениями и выявлением расхождений! Документы, что мы захватили (а выгребали из вагона все бумаги и в дикой спешке) – где, и в каком порядке лежали. К итальянским товарищам особых переводчиков приставили, не нас. Успокаивало лишь, что Гитлера с Герингом трясти будут куда круче – мы сейчас отпишемся, и свободны, а из них еще душу вынут, как они готовили страшное преступление против всего человечества.
Главным был тот, на молодого Брежнева похожий – вспомнил я, наконец, его портрет, – еще одна легенда советской разведки, Наум Исаакович Эйтингтон. Он командовал, когда в сороковом Троцкого убили. Нет, к нам у него никаких подозрений не было – но как я понял, главный вопрос был, а тот ли фюрер, не двойник? Решили все же, в первом приближении, что тот самый.
Лючия и через это испытание прошла успешно. И даже с радостью – ее первый вопрос ко мне был после:
– Мой кабальеро, это значит, все окончательно признали меня в твоем отряде?
Галчонок, ну вот скажи, какого черта ты на немку врукопашную бросалась – а если бы она и в тебя шмальнула? Повезло лишь тебе, что ты сбоку стояла, ей повернуться было неудобно, да еще и вправо. А зачем ты ей на полу мордобой устроила – нет, мне не ее жалко, а тебя, если бы она сообразила твой же пистолет у тебя из-за пояса схватить, у нее же руки были свободны, пока ты ее физиономию полировала – опять повезло тебе, что эта Гертруда, или как ее там, падая, долбанулась головой. Я чему тебя учил – ну да, знаю, в первом настоящем бою многое из головы вылетает (так что и то хорошо, что в драку бросилась, а не стояла столбом и не побежала с визгом, и такое случается) – но ты понимаешь, что только чудом там лежать не осталась?
– А каким же был твой первый бой, мой кабальеро?
Галчонок, мне просто повезло, что был очень хороший наставник (наш Андрей Витальевич, что сейчас в Москве заправляет) и гораздо более долгий срок тренировок, когда нужные действия уже в рефлексы вбиваются. Ну и начинал я еще до этой войны, на войне иной, меньшей – но о том рассказать не могу. И то, ты пойми, при всей моей выучке все равно убить могут, нет гарантии стопроцентной. А так как суют нас в самое пекло, даже когда войны нет – то шанс до старости дожить у меня куда меньше, чем у какого-нибудь крестьянина из твоей деревни.
– Так и должно быть – ты ведь рыцарь!
Куда деться, раз сам папа так назвал. Но женщин-рыцарей не бывает! У нас принято, что женщины в строй, это когда война насмерть – иначе же выходит, что мы, мужики, плохо свой воинский долг исполнили. Убьют тебя в следующем бою, не всегда же везет! А я, уж прости, только тебя прикрывать не могу – в бою у каждого своя задача есть! Одно хорошо, войне уже совсем конец – так что поедешь ты, птичка-Лючия, домой, в свою солнечную Италию. Ну а я – на свой Северный флот.
И тут она заплакала. А после сказала твердо:
– Мой кабальеро, но пока мы вместе, ты мой!
Еще целые двое суток нас не трогали! Решали, наверное, куда нас дальше – обратно на юг, где наши Рим должны брать, или… Решили все же на север! В распоряжение штаба Первого Белорусского – в Берлин! Всей группой – мы ладно, а что там минерам-подрывникам делать? Но начальству виднее – будем, значит, «спецгруппой Ставки», как в давно прочитанном романе Конюшевского. У него, кажется, Берлин в сентябре сорок четвертого же брали – ну а мы к маю управимся. Неужели и тут будет – девятого числа?
Прибыли мы двадцать пятого. И весь штурм прокантовались в тылу! Нас по замыслу на Имперскую канцелярию нацеливали – Геббельса живым брать. Нет, постреливали и возле нашего расположения – но даже переодетых шпионов поймать не свезло. Как нам рассказывали, один сержант сразу четверых опознал и задержал! Вообще, гарнизон в Берлине был ну очень пестрый – как и в нашей истории, основную массу полевых войск немцев удалось отрезать и окружить в лесах под Котбусом, к юго-востоку, в городе были ошметки фронтовых частей, пэвэошники, фольксштурм и, главное, предатели, власовцы и бандеровцы! Именно эта сволочь и составляла здесь «последних защитников Рейхстага»! Под самый конец остатки дивизии Буняченко, и Власов с ними, пытались прорваться на запад, далеко не ушли, генерал-предатель точно так же попал в плен, и после был повешен. А бандеровцы, засевшие в здании рейхстага, сдались, после того как наше командование пообещало, что вешать и расстреливать на месте без суда, как обычно поступают с изменниками, их не будут. В плен на общих основаниях – вот только по этому порядку предусмотрено было, что выявленным при фильтрации эсэсовцам, нацистам, предателям и виновным в зверствах положен не лагерь, а расстрел, так что ничего щирые казаки не выиграли, кроме немногих лишних дней жизни.
А Геббельс самоубился. Вместе с семьей, как и в нашей истории. И приказал поступить так же всем берлинцам: «лучше быть мертвым, чем под Советами». Только это был уже перебор – услышав такое, из немцев будто стержень выпал, сдача в плен солдат вермахта приняла массовый характер. Лишь эсэсовцы и предатели, из наиболее фанатичных, пытались бежать из Берлина на запад – даже спрятаться здесь им не светило, поскольку бандеровцы и власовцы умудрились даже здесь в последние дни устроить немецкий погром с грабежом – так что население Берлина с большой охотой сдавало не успевших удрать в нашу комендатуру. В целом же город был не столько разрушен, как буквально пропах смертью – трупов было очень много, как болтающихся на фонарях, балконах, деревьях, так и валяющихся под стенами, рабочие команды из пленных фрицев не успевали убирать. Это были все немцы – наших похоронили с почестями под курганом в Трептов-парке, где после встанет статуя советскому Солдату-освободителю. Собирать же дохлых фрицев руки не доходили, тем более что много было казненных еще в начале осады, по приговору эсэсовских трибуналов. Но жизнь налаживалась – помню, что уже четвертого мая в городе начали работать коммунальные службы, немцы вместе с нашими саперами восстанавливали коммуникации, электричество и водопровод, в некоторых кварталах даже появилось освещение. А кормились берлинцы в основном из наших полевых кухонь, выстаивая долгие очереди с мисками и котелками.
Тридцатого апреля погиб Скунс, Серега Куницын, ленинградец, из «пираний» самого первого набора. Он был с нами с ноября сорок второго, когда мы плыли через Неву брать Восьмую ГРЭС. Днепр прошел, Петсамо, Вислу, освобождение папы и захват фюрера – и чуть не дожил до Победы. И погиб глупо…
Помню, как я еще зимой, до Италии, был на «семинаре по обмену опытом» будущих «штурмовиков». Не тех тварей и мразей, что присвоили себе в нацистской партии это имя – а настоящих, кому положено малыми группами, на острие атаки, прогрызать эшелонированную оборону. «Спецы» почти со всех родов войск – здесь, почти инстинктивно, своим подобием спецназа обзаводились многие виды войск и мало-мальски значимые учреждения. Даже железнодорожникам приходилось решать вопросы борьбы с минами на рельсах и около – и думать, как бороться с небольшими отрядами снайперов и пулеметчиков. Так что были там ребята и из НКПС – причем не самые худшие. Ну и конечно, морская пехота, батальонная разведка, бывшие партизаны (переформированные в войска НКВД, очищающие нашу землю от всякой «лесной» мрази), даже связисты и снабженцы. Как вам: особый противодиверсионный взвод в корпусном батальоне связи! Даже с «испанцами» довелось встретиться, язык наконец вспомнить. Пока на фронте было затишье – мы учились друг у друга и учили друг друга. Точнее, брат – брата…
Господи… «Плохая им досталась доля, немногие вернулись с поля». Я не большой любитель поэзии, но еще застал то время, когда уж пару вещей Лермонтова средний школьник вроде меня учил. На импровизированных лекциях и семинарах, на стрельбище, в импровизированном спортзале и на полигоне типа «дома убийц», подобие которого уже вводит в оборот САС – думалось мне только об одном. Только бы побольше этих ребят, да и девчат тоже (снайперш, медсестер, радисток) дожило до мирных времен, завело детей, которые в свою очередь когда-нибудь тоже… Только бы побольше осталось в живых тех, кто станет в будущем гениальным ученым, толковым инженером, талантливым писателем. Да хоть спортсменом! Поди теперь угадай, родятся ли вообще Лев Яшин, Эдуард Стрельцов, Олег Блохин, Арвидас Сабонис, Владимир Ткаченко? А если родятся – станут ли теми, кем стали в нашем будущем-прошлом?
И что мы могли подсказать эти крепким, битым жизнью мужикам, попавшим в «особые подразделения» с фронта такой войны? Все наше превосходство двадцать первого века – это тот опыт, который они же получили, осмыслили и передали тем, кто в забытых уже годах учил и натаскивал нас. Можно и нужно выделываться перед зелеными салагами, которые должны быть уверены, что их командир и наставник – царь и бог, и если сделаешь, как он, тебя не убьют. Но с этими ребятами мы были на равных – даже в спарринге мне пару раз влепляли качественно, в реале был бы я как минимум «трехсотый». Так что из «моих» лекций на тему «Оптимальные действия штурмовых групп в городских условиях» – впереди была Германия, и мы ждали, что бои будут яростные, как Будапешт, Бреслау, Берлин нашей истории – на собственно тактику уходило где-то две трети отведенных мне часов. Зато мы превосходили местных товарищей в сволочизме и безжалостности, которой нас научило наше подлое время. Видите дырку – бросьте гранату. Не посылайте человека туда, куда можно послать пулю. Вы уже победили в этой войне – вам теперь осталось только выжить. Видите немца, поднявшего руки, идущего сдаваться – немедленно стрел